Эрик Берн. Из книги "Игры, в которые играют люди или психология человеческих взаимоотношений"

Первоначальное сценарное программирование начи­нается в период кормления младенца и происходит в виде кратких «протоколов», которые позже «перераба­тываются» в сложные трансакции. Обычно это двусторонние сцены, в которых участвуют младенец и его мать иногда с появляющимися зрителями со стороны. Мать и малыш связаны в это время кормлением, краткими фразами и отдельными словами. Несколько сложнее осуществляются сцены купания, в которых уже можно предсказать, кому (матери или ребенку) суждено быть победителем, а кому неудачником.

Пройдут годы, в течение которых мама будет то восторгаться своим малышом («Какой же он хоро­ший мальчик!»), то волноваться («Его что-то беспоко­ит?») или часами сидеть, напевая колыбельную у кро­ватки заболевшего ребенка. В это время уже начали формироваться ощущения благополучия и неблагопо­лучия, которые в какой-то степени могут помочь пред­видеть: кем станет в будущем ребенок — Принцем или Лягушкой (для женщины — Принцессой или Гусы­ней). Вечным принцем или Принцессой с программой успеха чаще всего (но не всегда) бывает первый ребе­нок.

К тому времени, когда мама скажет: «Давай, милый, я тебе помогу» или «Хватит его уговаривать!», у ре­бенка уже появляются мнения и даже убеждения относительно самого себя и окружающих его людей , осо­бенно родителей.

Эти убеждения очень часто сохраня­ются у  человека  на всю жизнь. Мы попытаемся объяс­нить эту мысль и представить ее в таком виде: 1) «Со мной все в порядке» или «Со мной не все в порядке»; <| 2) «С тобой все в порядке» или «С тобой не все в по­рядке». На этой основе  человек  может принимать опре­деленные жизненные решения, например: «Этот мир прекрасен, когда-нибудь я сделаю его еще лучше» (с по­мощью науки, политики, поэзии, музыки и т. д.); «Этот мир отвратителен, наверное, когда-нибудь я убью себя или убью кого-нибудь». В такой же интонации возможны и другие варианты, когда весь мир выглядит весьма посредственным, а именно: «В этом мире надо выполнять все, что требуется, а в промежутках полу­чать удовольствие от жизни», или «Этот мир настоль­ко скучный, что остается лишь надеть белый воротни­чок и перекладывать чужие бумаги», или «В этом же­стоком мире нужно гнуться, изворачиваться, торговать­ся, покоряться или сражаться за жизнь», или «Это тоскливый мир, в котором лучше всего сидеть в баре и на что-то надеяться», или «Это мир нищеты, безнадеж­ности, и пора все это бросить».

1. Один из родителей кричит в порыве гнева ребен­ку: «Исчезни!» или «Чтоб ты провалился!» — это ука­зания о характере смерти. То же самое: «Ты кончишь, как твой отец» (алкоголик) — приговор на всю жизнь. Такая команда называется сценарный итог, или прокля­тие.

2. Родители дают указания негативного плана, как бы предохраняющие ребенка от проклятия: «Не беспокой меня!» или «Отстань», «Не ной!». Это сценарное пред­писание, или «стопер», которое дает строгий Родитель, или его Сумасшедший Ребенок.

3. Родители поощряют поведение, ведущее к итогу: «Выпей глоток!» Это называется сценарной провокацией, или толчком. Он исходит от злого Ребенка, или «демо­на» в родителях, его обычно сопровождает «ха-ха».

4. Даются предписания, как заполнить время в ожи­дании действия. Они формулируются как моральные максимы. «Работай на совесть!» может означать: «Работай на совесть всю неделю, а в субботу можешь напить­ся». «Береги каждую копейку» может означать: «Бере­ги каждую копейку, чтобы потом пропить все сразу». Это антисценарный лозунг, идущий от Родителя-«воспи­тателя» .

5. Дополнительно родители просвещают относитель­но реальностей жизни, которые нужно знать для реали­зации сценария: как смешивать напитки, как вести бух­галтерию, как обманывать. Это образец, или модель, формирующийся по указанию Взрослого.

6. Дети в свою очередь испытывают стремления и побуждения, направленные против сценарного аппарата, формируемого родителями, например: «Стучи в дверь!» (против «Исчезни!»), «Плюнь!», «Словчи!» (против «Работай на совесть!»), «Истрать все сразу!» (против «Береги копейку!»), «Сделай наоборот!». Это сценар­ный импульс, или «демон».

7. Предполагается возможность снятия заклятия. «Ты можешь преуспеть и после сорока лет». Такое вол­шебное слово называется антисценарий, или внутреннее освобождение. Но нередко единственным антисценари­ем оказывается смерть: «Свою награду ты получишь на небесах».

Точно такой же аппарат структурирования времени обнаруживается в мифах и волшебных сказках. Итог, или проклятие: «Исчезни!» (Ганс и Гретель); «Чтобы ты умер!» (Снежная Королева и Спящая Красавица). Предписание, или «стопер»: «Не будь чересчур благо­разумным!» (Адам и Ева и Пандора). Провокация, или толчок: «Уколи пальчик иголкой, ха-ха!» (Спящая Кра­савица). Антисценарный лозунг: «Трудись усердно, пока не встретишь принца!» (Кари — деревянная рубашка) или «Выполняй, что обещал, и обретешь счастье!» (Ца­ревна-лягушка). Модель, или программа: «Люби зверей, и они тебе заплатят добром!» (Иван-царевич). Импульс, или «демон»: «Я лишь гляну одним глазком!» (Синяя Борода). Антисценарий, или разбитое заклятие: «Ты пе­рестанешь быть Лягушкой, когда тебя поцелует молодой красавец!» (Царевна-лягушка) или «Ты освободишься, проработав двенадцать лет!» (Геракл).

Такова анатомия сценарного аппарата. Проклятие, предписание, толчок управляют сценарием, остальные четыре элемента могут быть использованы для борьбы с ними. Но ребенок живет в мире прекрасной волшебной сказки, в мире наивном или жестоком, и верит в основ­ном в волшебство. Поэтому он ищет волшебных путей к спасению, через суеверие или фантазию. Когда они не срабатывают, он оказывается во власти «демона».

Но у «демона» имеется примечательная особенность. Когда «демон» в Ребенке говорит: «Я сделаю так, что ты проиграешь, ха-ха!», «демон» в Родителе отвечает: «Именно этого я от тебя хочу, ха-ха!». Так сценарная провокация и сценарные импульсы, толчок и «демон» трудятся совместно, реализуя судьбу неудачника. Роди­тель побеждает, когда Ребенок проигрывает, а Ребенок проигрывает, стараясь победить.

Чтобы «создать» леди, нужно начинать с бабушки, чтобы «создать» шизофреничку, нужно тоже начинать с бабушки. Зоя (так назовем нашу будущую леди) может превратиться в леди, если мать научит ее всему тому, что для этого полагается. Как и большинство девочек, она путем подражания рано овладеет искусством улы­баться, умением красиво ходить и сидеть. Позже ее на­учат, как следует одеваться, как себя вести, чтобы быть приятной окружающим, как изящно говорить «нет». Наверное, и отцу есть что сказать дочери, но он чаще всего оказывается только поводом для женских настав­лений. Отец может диктовать директивы, но в основном мать вырабатывает для дочери образец, и материнский Взрослый наставляет, как воплотить его в жизнь. Сце­нарная матрица прекрасной леди по имени Зоя изобра­жена на схеме 8.

Итак, Зоя воспитана как леди. Сделает она на этом карьеру или взбунтуется против системы с ее запрета­ми, зависит от того, какова, согласно сценарию, сфера ее собственных решений. Ей, быть может, разрешены в умеренных дозах некоторые отклонения (вино, увлечения), но если она проявит большую настойчивость, то будет ли это нарушением сценария или результатом провокации, то есть сценарным актом? Возможно, ее отец сказал бы: «Нет, нег, hp так лихо!» или (про себя) «Она не без темперамента, ха-ха. Моя малышка не ледышка!»

Если мать не женственна, не умеет красиво ходить, сидеть и одеваться, Зоя скорее всего последует по тому же пути. Так часто бывает с дочерьми матерей, подвер­женных шизофрении. Это может произойти в том слу­чае, если мать умерла, когда дочь была маленькой и лишилась образца для подражания. «Встанешь утром и не знаешь, что на себя надевать», — говорила одна жен­щина, лишившаяся матери в возрасте четырех лет.

Если речь идет о мальчике, сценарий и образец скорее всего влияют на выбор им сферы его деятельности. Ма­леньким ребенком он говорит: «Когда я вырасту, я стану юристом, как мой отец». Но это не всегда осуществляет­ся. Результат зависит и от материнского программирова­ния в следующей примерно форме: «Работа должна быть (или не должна быть) такой, где постоянно риск и напряжение, как (или не так, как) у твоего отца». Эти предписания, так же как сценарные директивы, указыва­ют скорее не на конкретную профессию, а на особый род трансакций (прямые или косвенные, рискованные или безопасные и т. п.). Но именно отец выступает в качестве образца, который принимается или отвергается.

Сын может пойти против воли матери и унаследо­вать профессию отца. Это, возможно, бывает прямым вызовом, или антисценарием. С другой стороны, ведь его реальная мать выступает как бы в трех видах: Родитель, Взрослый и Ребенок. Сын, может быть, идет против выраженного желания Родителя или Взрослого на­встречу невыраженной, но очевидной радости Ребенка. Сын усваивает директивы, видя восторг и обожание на лице матери, когда отец рассказывает о своем последнем • приключении. То же самое относится к указаниям, кото­рые отец дает Зое. Его Родитель или Взрослый будет постоянно предупреждать о различных опасностях, но обнаружит детский интерес, если услышит от нее, напри­мер, о беременности одноклассницы. Это провокация, на которую она может поддаться, особенно если примером для нее служит мать.

Иногда матрица бывает перевернутой, но чаще всего директивы идут от родителя противоположного пола, а образец — от родителя того же пола. В любом случае в образце соединяются, обнаруживаются и реализуются многие сценарные директивы.

В младенчестве ребенок искренен и прямодушен; тогда у него «все в порядке». Но скоро у него откры­ваются глаза и он обнаруживает, что его «все в поряд­ке» в определенной степени зависит от его поведения, в особенности от реакций по отношению к матери. Когда он учится вести себя за столом, то уже может понять, что мать признает это «все в порядке», но лишь с боль­шими оговорками. И тогда в ответ он ставит под сомне­ние «все в порядке» своей матери. Так приобретается достаточно сложный опыт. Но одновременно заклады­вается фундамент для будущих игр. Ребенок использу­ет этот опыт без зазрения совести, особенно в период приучения к воде и мылу, когда сила, конечно, на его стороне, так как во время еды, когда он голоден, ему что-то нужно от матери, а в ванной ей требуется от него, чтобы он стал чистым. За столом ребенок вынужден «быть в порядке», реагировать на требования матери положительно, а в ванной «быть в порядке» — ее обя­занность. К этому времени .они оба уже не всегда бы­вают искренни: у матери уже есть свои маленькие хит­рости, у ребенка — свои.

Проходят годы, и ребенок отправляется в школу. К этому времени у него есть в запасе несколько ловких приемов, возможно даже два-три грубых и жестоких; в худшем случае он уже одержим игрой. Все зависит от того, насколько хитры и жестоки его родители. Чем больше они ловчат в своей жизни, тем хитрее будет их ребенок, чем они жестче и грубее, тем ожесточеннее бу­дет играть их отпрыск, считая, что только так он выжи­вет. Практический опыт свидетельствует, что самый эф­фективный способ испортить ребенка, сделать его пуг­ливым и напряженным — это как можно чаще бороться с его волей. А лучший способ разрушить его лич­ность — бить его больно, чтобы он плакал.

В школе ребенок получает возможность испробовать на других детях и учителях игры, разученные дома. Кое-что он усовершенствует, кое от чего откажется, а кое-что усвоит от партнеров по играм. В школе он ис­пытывает также твердость своих убеждений и своей по­зиции. Учитель может подтвердить его позицию (у него «все в порядке»), а может, наоборот, опустить его с высот на землю. В противоположном случае, когда самооценка ребенка низка, учитель может либо подтвердить ее (уче­ник этого лишь ждет), либо внушить ему лучшее пред­ставление о самом себе (ребенку бывает это нелегко усвоить). Если ребенок воспринимает весь мир с поло­жительным знаком, то учитель поддерживает его, но если, наоборот, ученик убежден, что весь мир плох, то он будет стараться подтвердить свою позицию, постоянно раздражая этим учителя.

Сценарная матрица — это диаграмма, назначение которой мы видим в изображении и анализе директив, спускаемых от родителей и прародителей к новым поко­лениям. Гигантский объем информации может быть изящно передан в относительно простой схеме. Изобра­женные ниже сценарные матрицы воспроизводят случаи, описанные ранее (схемы 6, 8 и 9), с максимальной точно­стью. Практическую проблему мы видим в том, чтобы отделить решающие Родительские директивы и модели поведения, составляющие тему сценария, от забивающе­го его «шума». Эта задача весьма трудна, ибо не только сам герой сценария, но и его окружение делают все воз­можное для сокрытия интимной темы. Поэтому трудно различать «шаги», ведущие к завершению сценария, к его счастливой или трагической развязке. Другими сло­вами, люди бывают готовы на любое страдание, лишь бы скрыть собственный сценарий от самих себя и своего окружения. Но ведь это так естественно! Например, че­ловек, исполняющий на фортепиано прекрасную мело­дию и уверенный, что доставляет людям удовольствие, безусловно, отвергнет совет заглянуть в этот час внутрь инструмента, а аудитория, наслаждающаяся музыкой, этого также не пожелает.

Взрослое состояние Я ро­дителя того же пола дает человеку модель, определяю­щую интересы и особенности осуществления его жиз­ненного плана. В то же самое время оба родителя, их Родительские состояния Я, наделяют человека «рецеп­тами» поведения, правилами и предписаниями, вместе составляющими его антисценарий. Антисценарий запол­няет лакуны в поступательном движении сценария. При определенных обстоятельствах антисценарий может за­нять ведущее место, подавив сценарий.