Он вошёл, как входит в масло нагретый нож.
И куда от него такого сбежать дерзнёшь,
если полон до края он силой повелевать,
если я, уходя, возвращаюсь к нему опять,
чтобы выпить с его ладоней горчащий яд
непризнания явного, если за каждый взгляд,
преисполненный олова, снова плачу сполна.

Дорога цена.
Мера ей велика: полуночной тоски петля,
и деленье себя на постылую тишь нуля,
и голодная бездна ненужных, ничейных слов,
заливаешь которую, суть не одну смолов
жерновами ручными до тёмного порошка,
отдавая воде, огню, вспоминая как
оглушительна, нестерпима и медна смерть.

Я хочу прозреть.
Я хочу понять, я хочу увидеть сквозь вещный мрак
мир, в котором растёт мой стих, пробивая шлак
маеты пустой, суесловия и тщеты,
как, пройдя безмыслие, косность и ложный стыд,
входит в явь и становится явью зрим.

И полна я им —
не тенями безвестными, скрытыми в тьме квартир.

Он вошёл в меня, взял меня, мне неподвластный мир,
и, сорвавшись, к нему одному возвращусь опять,
и ему одному, ему меня подчинять.





Ты – мой личный наркотик:
И «в запой», и «в затяг».
Говорят, что проходит –
А в реале не так.

Ты на уровне генов
Прописался мне в код.
Ты введен внутривенно –
Перманентный приход.

Передозы и ломки –
То карниз, то кровать:
Постоянно по кромке,
Только мне наплевать.

Мне грозят приговором –
«Пациент обречен».
Я хочу до упора –
И еще, и еще…

На взводе.
На пределе. На дно.
Ты – мой личный наркотик.
Мне уже все равно.

Эмбрионом безвольным
На холодном полу.
Не лечи меня. Больно.
Лучше дай мне иглу…


Мне сегодня приснился ты,

Цвета неба твои глаза,

Твое тело и те черты,

О которых не рассказать.


Мне сегодня приснился сон,

Где была я рядом с тобой,

Где мы думали в унисон,

Где шептала тебе: «Ты – мой».

В подсознании он возник,

Но реальности был лишен.

И пускай стало хоть на миг

Поразительно хорошо.

Я проснусь потом, поутру,

Вспомню свет в твоих глазах.

Свои сны из себя сотру

И взгляну на тебя, сказав:

- Если завтра я вдруг умру?

- Что же, встретимся в небесах.