Он вошёл, как входит в масло нагретый нож.
И куда от него такого сбежать дерзнёшь,
если полон до края он силой повелевать,
если я, уходя, возвращаюсь к нему опять,
чтобы выпить с его ладоней горчащий яд
непризнания явного, если за каждый взгляд,
преисполненный олова, снова плачу сполна.

Дорога цена.
Мера ей велика: полуночной тоски петля,
и деленье себя на постылую тишь нуля,
и голодная бездна ненужных, ничейных слов,
заливаешь которую, суть не одну смолов
жерновами ручными до тёмного порошка,
отдавая воде, огню, вспоминая как
оглушительна, нестерпима и медна смерть.

Я хочу прозреть.
Я хочу понять, я хочу увидеть сквозь вещный мрак
мир, в котором растёт мой стих, пробивая шлак
маеты пустой, суесловия и тщеты,
как, пройдя безмыслие, косность и ложный стыд,
входит в явь и становится явью зрим.

И полна я им —
не тенями безвестными, скрытыми в тьме квартир.

Он вошёл в меня, взял меня, мне неподвластный мир,
и, сорвавшись, к нему одному возвращусь опять,
и ему одному, ему меня подчинять.