Сегодня, в день рождения Нины Александровны Дмитриевой (1917-2003) , показалось подходящим дать что-то совсем личное—дневниковое (она адресовала его только самой себе)
Привожу несколько коротких записей из её дневника (август 1958), сделанных во время поездки в Моршанск, к крестным—тёте Кате и дяде Коле, Николаю Николаевичу Зимину, самому уважаемому врачу Моршанска (подробнее об их доме в мемуарах на http://ch-s-f.livejournal.com/34444.html
2 августа
С 25-го живу в Моршанске. Приехали с мамой, 31 мама уехала.
Днем езжу (второй только день) к А.С. в Крюково, на ночь возвращаюсь в Моршанск. Сейчас пишу в сосновом лесу, сидя на мху. Ни души. Сосны и большие, и маленькие, легкий «бархатный шум». Этот лес на другом берегу Цны, переправляться надо на пароме, до парома идти километра полтора.
Тетя Катя все такая же, как была, хотя ей и 72 года. Быстро, легко, бесшумно двигается, весь день на ногах, все делает сама, и ухаживает за дядей Колей.
Теперь у них куда веселее, чем было зимой. В саду беседка вся увита цветами, я в ней сплю, и у входа в беседку левкои, георгины, настурции, ходят голуби. Земной рай да и только. Дядя Коля стал сентиментален, говорит или о смерти (все считает, кто скольких лет умер), или вспоминает прошлое, как он жил в Дашкове. Очень много повторяет одно и то же.
Непрерывно гости. До нас приезжали Лева с семейством, потом –мы еще застали---Софья Николаевна, одна только из братьев и сестер дяди Коли еще и жива. Потом Лида, Алексей—Алексей уехал—недавно приехала еще Лена.
До сих пор к дяде Коле бабы таскают детей. При мне приходили два раза, и он принимал.
Ложимся спать в 9 часов, встаем в 7. Со мной в беседке спит старый дряхлый Дружок, вздыхает, кашляет, скребется.
В поезде с нами в купе ехал старик с внуком – седые усы. Синяя рубаха, произношение украинское. Сам из Воронежской области. Получил телеграмму от жены сына из Акмолинска (сын там работал трактористом)---«Выезжайте, Жора утонул!» Вот он взял внука, чтобы было веселее, и едет. Надеется, что может быть что-нибудь не так.— Вот бы хорошо,--говорит,--приехать, а он живой. Сыну 30 лет. Ещё было двое — те на войне погибли. Ночью старик все не спал, вставал, кашлял, курил.
Другой пассажир — молодой парень, из Болгарии. Веселый, живой. Рассказывал, что на границе у него из пиджака кармана вынули все деньги. Едет он работать в Караганду с тремя рублями в кармане. Я дала ему, что было в сумке — рублей 20. Он сначала не хотел, говорил: вы же не виноваты, – потом взял, записал адрес.
Здесь простые нравы. Тетя Оля, когда еще жила тут в Крюкове, приезжала в Моршанск за продуктами, забыла у Зиминых колбасу. На утро тетя Катя пошла на базар, взяла эту колбасу, спрашивает громко: «Кто из вас из Крюкова?» Одна баба говорит: «Я из Крюкова» Знаешь там таких-то?— Знаю (а Крюково -- очень большое село)—Ну вот отдай им пожалуйста колбасу. Она взяла и передала
Собор, совсем уже ободранный и полуразрушенный, все-таки высится над всем Моршанском, и что-то в нем есть величественное, как в соборе св. Петра.
Крышу дома, чтобы не протекала, заделывали старым халатом, пиджаком дяди Коли, брюками и пиджаком Бориса Абрамовича. Их красили, чем-то еще пропитывали и затем покрывали крышу. Весь Моршанск протекает и весь так чинит свои дыры. Но недавно была гроза, сильный дождь, и все-таки в нескольких местах протекло.
Тетя Катя вспомнила -- а я забыла это — как я в детстве, когда все шли по берегу реки вдруг вошла в реку в платье, это было синее платьице и я держала его двумя пальцами, как для танцев. Прямо бегущая по волнам
