И сегодня, как 5 лет назад, В.П.Вишневская отмечает свой День рождения в зале Чайковского, а не в родном Большом театре .
О Галине Вишневской много говорят и пишут, но самым исчерпывающим, проницательным, поэтичным из всего сказанного о ней мне кажется написанное к её 80-летию эссе А Золотова . Галина Вишневская как явление русской жизни (Музыкальная академия. - 2006. - № 4).
Приведу из него пару цитат
«И сегодня Вишневская – бушующее море. И сегодня Вишневская – фигура загадочная. Кажется, все в ее жизни отчетливо, результативно, победительно. Одно только непонятно, как эта красивая русская женщина смогла оторваться от низинной житейской полосы, которая была ей определена реальностями семьи, среды, времени, действительности. Оторваться и взлететь. К горним ли высям искусства, человеческому ли счастью, мировой известности на оперных и концертных сценах, аренах политических кружений, в парадных залах королевских и президентских резиденций»
«Артисты нередко сетуют, что ту или иную оперную партию, что-то из концертного репертуара они так и не спели: не дали, не случилось, не отважился. Реже об этом рассуждают люди зала – публика, критика. Я часто представлял себе, какая была бы Вишневская Кармен! Все понимаю: партия написана для меццо-сопрано, в Большом при Вишневской Кармен пели Максакова, Давыдова, Архипова... Но образ Кармен (знаю и особо люблю эту оперу Жизни!) – для Вишневской. Стендаль гениально заметил в своем письме о Моцарте: «Моцарт не умел шутить с любовью». От Моцарта к Бизе – большой путь, но от моцартовой Донны Анны к Кармен путь куда более близкий, только проходит он где-то на глубине. Вишневская в моем воображении – Кармен не только из оперы, но из суровой русской жизни, вправленной в причудливую раму мирового искусства».
«В вокальном цикле Сергея Прокофьева «Пять стихотворений Анны Ахматовой» Вишневская – вольно или невольно – интонационно акцентирует второй номер цикла «Настоящую нежность не спутаешь ни с чем...». Она делает из него содержательный центр этого шедевра прокофьевской лирики и чутко отобранного своего камерного репертуара уникальной певицы музыкального театра. Это не кажется случайным. Не кажется и головным, «концептуальным» решением артистки. Здесь все проще, сильнее и подлиннее: певица вкладывает в ахматовские строки, пропетые Прокофьевым, еще и горький опыт личного освоения человеческого «общежития».
В своей книге «Галина. История жизни» Вишневская с талантом и размахом высказалась на эту драматическую тему. Однако в пении Вишневской истории жизни ее персонажей – в опере, песне, романсе – предстают и трагичнее и возвышеннее. В них та художественная завершенность, которой – увы! – нет в жизни. И, может быть, оттого искусство Вишневской, оставаясь явлением жизни, русской жизни, воспринимается как преодоленная жизнь, в которой начала и концы гармонируют в своих разящих диссонирующих откровениях. В единстве личности этой певицы-артистки, женщины, деятеля, педагога, и снова певицы, и снова артистки искусство может ощутить себя под защитой жизни. Там, где все бренно, оберегают всеми силами несбывшиеся надежды и давно изжитые трагедии. И тогда последние силы оборачиваются избытком сил.
Искусство Вишневской от избытка сил. В нем и неотвязные наваждения, и знак чьих-то безвестных «последних сил», оправленных в неистовость страсти, природную непосредственность–уверенность, жесткость памяти и самовосходящую убежденность»
P.S. Боюсь, что и следущий юбилей (иншааллах!) пройдёт в зале Чайковского, ибо Черняков, так принципиально возмутивший её, лучшую Татьяну, своим психологизмом ( столовым), продолжает обновлять лицо Большого театра, судя по кадрам репетиций «Руслана и Людмилы», до бикини.