Любовь в формате рыночных отношений #2

[200x298]
Любовь как закладная жизни
Ольга Горовая
Вячеслав Боруцкий
Агния Сотенко
«ЛЮБОВЬ КАК ЗАКЛАДНАЯ
ЖИЗНИ»
(Боров) Боруцкий Вячеслав Генрихович
Бусина Агния Вальеровна

криминальные разборки на Украине. Правду говорят. Что деньги это свобода действий. Как ни говори. И радости и горести все изходят от того, что есть деньги или их нет.



Отрывки из книги:






«ЛЮБОВЬ КАК ЗАКЛАДНАЯ
ЖИЗНИ»
(Боров) Боруцкий Вячеслав Генрихович
Бусина Агния Вальеровна

— Я потом напилась. «В хлам», помнишь, Вовка так все время говорил. — Она усмехнулась, но отвернулась, не позволяя ему посмотреть себе в глаза. И неожиданно закричала. — Только это ни хрена не помогло, Вячек! Без тебя ничего не работает и не помогает! Только хуже становится…

— Меня ты не боишься, несмотря на то, кто я, несмотря на то, что мужик, в три раза тебя больше, и с пистолетом. — Боруцкий усмехнулся и покачал головой. — Нет, ты то пацана какого-то боишься, то, вообще, привидений.

Он за нее кому угодно горло перережет. Без ножа, зубами перегрызет. Бог его знает, с чего, вдруг.

Вот его, то ли друг, то ли помощник — Федот. Тот, да. Тот ее пугал сильно, хоть Агния и старалась не показывать этого. И дело было не в том ужасном шраме через пол лица, или еще в чем-то. Просто этот Федот, несколько раз за последний месяц заглядывая в ресторан, провожал Агнию таким взглядом,
что у нее мурашки шли по спине от страха. Словно думал — убить ее прямо сейчас, или, быть может, завтра? Но убить обязательно. И чего она такого сделала этому Федоту — Агнии не было понятно. А может, и вовсе, выдумывала она все, и тот на всех так смотрел. Но с этим Федотом она ни за что бы, не согласилась остаться один на один в квартире ночью. Никакие бы приведения ее не испугали бы больше. А вот Вячеслав Генрихович ее успокаивал своим присутствием. Ей даже снилось сегодня ночью, что он рядом с ней. И Агнии в этом сне было так хорошо и спокойно, что даже боль от всех этих смертей притупилась и немного утихла.

— Знаешь, в чем-то Федот прав, без тебя, Бусинка, у меня крышу совсем сносит. — Повинился он с кривой усмешкой.

Не надо о жизни думать. Продержись минуту. И еще одну. А там — разберемся.

Боров знал, как минимум три способа раскрошить человеку голову. Пуля, к примеру, хорошо справлялась, особенно, если всадить их несколько, а еще лучше одну, но из дробовика. Машиной можно переехать. Да, хоть кирпичом или ботинком, если достаточно силы приложить. Но вот то, что череп можно взорвать одними словами — он понял только сейчас. И дело не в долбанном похмелье, от которого его голова просто гудит. По правде сказать, его сейчас пробрало так, что Боров даже отодвинул на второй план непонятки с поцелуем и тем, почему Бусинка о том промолчала.

ей хотелось больше. Всего больше. Видеть его. Разговаривать. Молчать с ним. Странно, но да. Гораздо больше.

Потому как понял, что без толку. Не сумеет. Все равно будет к ней ходить. И ее не отпустит. Он сделает так, что и она на нем с такой же силой свернется. Сделает. А если не сможет… Все равно не отпустит. Это его Бусинка. Его девочка. Он сумеет сделать так, чтоб никто ничего не просек, но и ее из своей жизни никуда не денет.
ее слова: «вы для меня — все», помнил так, словно ему их по внутренностям вырезали. И
не забудет.
И пусть она в них не то еще вкладывала, что он хотел бы услышать, Боров подождет. И дождется.

Раньше, если Вячеслав Генрихович ее подвозил, Агния даже не обращала на это внимания, а в последние недели и месяцы — стала ощущать все острее. Прислушивалась к каждому его движению и вздоху. Смотреть, правда, решалась редко, как бы сильно не хотелось. Только тайком, искоса, исподтишка. И слушала, слушала, слушала — вволю. И сейчас слушала: как он дышит, как его руки поворачивают руль, как он скупо двигается. Ей уже давно не казалось, что Вячеслав Генрихович «негармоничный». То ли в ней что-то изменилось, то ли в нем, но Агния однажды вдруг поняла, что каждое его движение слаженное и выверенное, а совсем не хаотичное и расстроенное, каким казалось ей вначале. В этом человеке было свое звучание, особенное, присущее только ему, такое же бешенное, как и весь характер этого мужчины, такое же бескомпромиссное и мощное, как то «гудение», которое она когда-то ощутила около него. И все это звучание было таким интенсивным, что у нее, кажется, волоски на коже поднимались «дыбом», когда он оказывался рядом.

Его глаза, они не просто давили, ей вдруг показалось, что
они «кричали», будто этот
мужчина считает ее своей,
целиком и полностью, и никогда
никуда не отпустит. Ни с кем не
разделит. Даже Богу, похоже, не даст уделять время, желая всю
Агнию только для себя. До
каждой ее самой крохотной
клеточки, до самого тихого
вздоха. А Агния просто не
представляла, как ей отреагировать, что сделать для
человека, который смотрел на
нее, как на самое желанное
владение в мире, и это вызвало в
ней какую-то отчаянную
растерянность.

— Люблю тебя, — четко и внятно признался он, ясно поняв,
что в эти слова можно вложить
до невозможного много. Куда
больше, чем кажется на первый
взгляд. Всю его одержимость ею,
все то, что с ним сделала эта девчонка.

Иногда наши искупление приходит через муку другого. Тому кому мы дороги.

Невозможно купить милость Божьего. Просто надо верить и все.Это самое большее и
единственное, что Бог ждет от
нас. Ничего не дадут ваши деньги. Она свои носила, как
пожертвование, а не в попытке
купить что-то, отдавая
последнее, что имела. Я и так
буду молиться за Агнию. Но
купить для нее здоровье… — священник покачал головой. —
Нам неведомы замыслы и пути
Господа нашего. Как и то, для
чего даются нам испытания.
Только вера помогает нам
вынести все и пройти по пути, приготовленному для нас. Вера
то, чего вам не хватает…

— Вера ведет людей.
Вера в силу и милость Божию. А
вы во что верите? В себя? В свое эго и богатство? И чем это вам
сейчас может помочь? Я не знаю,
по какой причине и почему
именно вам был дан на пути
такой светлый человек, как эта
девочка. Не представляю даже, за что она так беззаветно вас
полюбила, что всю себя готова
была за ваши грехи отдать. И
мне неведомо, за что на нее
такая напасть сейчас: за ее ли
безоглядную любовь к вам; или наоборот, потому что вы не
цените тот дар, который Бог дал
вам, не смиряете себя и не
признаете его милости. Возможно
это вам урок, данный на то,
чтобы было что-то осознанно, когда из-за своего… образа
жизни вы теряете дорогого вам…

— Я спросил — хочешь ли ты этого, Бусинка? — хрипло
повторил Вячеслав,
требовательным голосом.
— Я… Я не знаю, Господи! — Агния ощущала себя настолько
неуверенно, что готова была
расплакаться. — Я просто люблю
тебя, и это для меня было самым
главным. С обетами или без… Все
равно, в душе я и так знаю, кто ты для меня. И так всегда будет.
Бог это видит. Не думай, что я бы
настаивала или требовала,
Вячек! Я совершенно не…

— Я тебя так и так не отпущу. Никогда. И я
предупреждал об этом. Так что
не думай, что если не
повенчаешься со мной, то у тебя
какие-то ходы для того, чтоб
сдать назад останутся. Ни фига. Ты и так моя. Вся. Я тебя никому
не отдам. Ни под каким
предлогом. Не хрена на мою
Бусинку зариться.

— Если бы ты могла себе хоть представить, как я тебя
люблю, — с нажимом проведя по
ее волосам ладонью, вдруг тихо
прошептал Вячеслав, целуя ее
брови.

Или, вот, как кружили снежинки вот в этот день, в
начале декабря, когда ей было
девятнадцать. Настоящая метель.
За несколько часов весь двор
засыпало так, что ноги Агнии
грузли по колено. Но это не помешало ей выскочить на
улицу: почему-то дико, по-детски
хотелось сделать снеговика. Да и
Вячека дома не было, он еще
утром уехал куда-то с Федотом, а
Агния устала наблюдать за таким великолепием из окна. Вот и
выбежала. И три часа провела на
улице под добрые
подшучивания Вовы, сделав не
одного, а целый клан
снеговиков, даже совсем крохотных. А потом она рухнула
в снег, раскинув руки и ноги. Тут
ее Вова и сфотографировал. Только на снимке не было видно того, что случилось
дальше: как навис над ней
Вячеслав, почему-то оставивший
машину снаружи. И как он орал
на нее за то, что в снегу валяется,
и что без перчаток, и что столько в снегу возилась, что пальцы
заледенели и побелели совсем. И
как он ее из этого сугроба
вытащил и в дом отнес, как
матерился, крутя ручку
термостата. И как потом, когда ее руки начали отогреваться, когда
пальцы отекли и так безумно
болели, и их кололо, чуть ли не
жгло с такой силой, что она губы
закусывала, Вячек держал ее
ладони под холодной водой. И целовал щеки, собирая слезинки
с ресниц. И пальцы эти целовал.
И какао варил, потому что ей
приспичило: Агния сидела на
табурете, так и закутанная в
одеяло, и рассказывала Вячеку, что и как делать. А он готовил.
Никогда, наверное, какао не
приправляли таким количеством
мата. И шоколада. И никогда, как
сейчас казалось Агнии, она не
пила ничего вкуснее этого напитка. Смаргивая слезы, она смотрела на другие снимки. Их было так
много: десятки, а может и сотни.
И везде она, одна она. Столько
счастья, воспоминаний… Тогда, пять, семь, десять лет назад все было проще.

Константин Соболев

— Для
меня ничего святого на свете, кроме этой девочки — нет.

— Что такое вина? — наконец, уточнила она, глянув Валентину
в глаза. — Я не уверена, что знаю
ответ. Считает ли он себя
виновным? Да. Считаю ли я его
виновным? Нет. Вячеслав не
всегда поступает так, как следовало бы, — тут она снова
невесело улыбнулась. — Вы,
наверняка, что-то слышали о
нем, и можете не согласиться с
моим мнением. Посчитать, что это
явное преуменьшение. И да, он не раз, и не два шел вразрез с
законом, как человеческим, так и
Божьим. Но… — Агния снова
перевела глаза на окно. — Как
можно сказать, виновен ли кто-
то в том, что случилось? Он ведь не один был все эти годы. А
может, именно потому, что я
когда-то прилипла к нему,
доставала, заставила взять меня
на работу, что влюбилась в него,
сделала его уязвимым… Может это я виновата в том, что
случилось? Мы оба сделали
выбор когда-то. Очевидно,
теперь отвечаем за последствия.