Одиночество в ней дыры прожигает, молью ее проедает до всех внутренностей. Думается ей, не уж то когда-то будет чем заменить все эти прожженные дыры. Но одиночество даже не слушает, о чем там она надрываясь кричит. Этой осенью оно ее по кускам раздирает, мозаикой разбрасывает по всему миру и перемешивает, перемешивает, перемешивает. Она только хочешь попросить: «Да подожди же ты… что же ты делаешь-то, черт возьми! Позволь мне остановку, дай хоть вдохнуть глубоко!» Но вместо слов у нее получается только какой-то сдавленный тишиной крик, и она молча продолжаешь терпеть. А оно рвет. Неровные края, необрезанные швы оставляет. И продолжает рвать, рвать, рвать… ее. Она растворяется, и вот от нее остается все меньше и меньше того: родного, повседневного, теплого. Уже совсем не осталось ничего, осень все разменяла. А на места пустые обязательно придет что-то друге. Холодное, циничное и с усмешкой в голосе. Одиночество, осень ли ее сломали? Это уже не важно никому. Она улыбнется, встанет и пойдет дальше. Поздоровается с друзьями, а те ничего и не заметят. Потому что не только ее на куски разорвало и заменило это чувство, оно со всем миром уже успело свои шутки переиграть. И теперь никто, никто не будет знать. Только у нее линии на ладонях теперь короче стали и переплетаться стали чаще. А она только и твердит: «Пройдет, все пройдет. Все изменится. И все заменится. Мне ладони мои так сказали.»