[250x419]
Вышел в свет новый роман Виктора Пелевина "t",где Лев Толстой,выведенный под именем графа т.,занимается восточными единоборствами,а Фёдор Достоевский превращён в персонажа компьютерной стрелялки.Пелевин,разумеется,не совсем прозаик-в том смысле,что его герои никогда не бывают живыми людьми.Это всегда идеи.Между ними и бродит,как в волшебной сказке,главный герой,которому нужно пройти обряд инициации,преодалев путь из точки А(в данном случае Ясной полянны) в точку Б(Оптину Пустынь).По пути ему встретится ещё много кто,включая Фёдора Достоевского,превращённого в компьютерную стреллялку:он убивает противников и забирает их души,патроны,колбасу и водку...
Ъ сообщает:
Самое начало ХХ века. Двое случайных попутчиков — длиннобородый священник и усатый господин в клетчатой паре — любуются из окна поезда видами русской природы и ведут неспешный разговор. Из их беседы выясняется, что причудливое строение, красующееся на вершине холма,— это Ясная Поляна, усадьба графа Т. (они так и произносят "граф Тэ"), "защитника угнетенных, благородного аристократа, не боящегося бросить вызов злу там, где бессильны полиция и правительство" и к тому же любимца женщин. Что исповедуемое графом учение "непротивление злу насилием" (сокращенно "незнас") — это вид восточной борьбы, приемы которой исключительно смертоносны. Что за "греховные и непотребные деяния" графа недавно отлучили от церкви. И что недавно этот граф принял решение уйти в Оптину пустынь, каковая пустынь — это не совсем даже понятно, что такое. То ли тайный монастырь, то ли явка опасных сектантов, то ли "принятое у секты исихастов обозначение предельного мистического рубежа, вершины духовного восхождения". В любом случае, в правительственных кругах проникновение туда графа считается нежелательным, так что, по словам клетчатого господина, "наперерез ему посланы лучшие агенты охранки".

Поезд въезжает в тоннель. Трах, пах, "клубы сизого дыма", клетчатый на полу без сознания, а бородатый священник, оказавшийся бородатым же графом Т., смело прыгает из окна купе в реку, используя свою рясу как парашют.

Встревоженному — не судьбой графа, конечно, а несвойственной любимому автору одномерностью этого стилизованного бреда — читателю выдохнуть с облегчением приходится довольно быстро. Еще до сотой страницы выясняется, что граф Т.— это литературный герой, прототипом которого отчасти является великий писатель. Повествование о графе Т. придумывают в начале XXI века некий Ариэль Эдмундович Брахман и подчиненная ему бригада авторов: Митенька Бершадский, в чьем ведении находятся гламур и эротика, остросюжетник Гриша Овнюк, "криэйтор психоделического контента" Гоша Пиворылов и еще один — шизофреник, нервно реагирующий на рецензии критиков, сетующих, что "погас волшебный фонарь". Он отвечает за метафизические раздумья и мистические прозрения.

При этом дикая — во всех смыслах — переменчивость истории графа Т. вызвана не соперничеством ее создателей, а закидонами заказчиков "проекта" и, главное, их постоянной сменой по ходу развития экономического кризиса. На эту нестабильность наследственный каббалист Брахман, вступающий время от времени в общение со своим героем, постоянно ему жалуется. Владельца торгово-издательского дома "Ясная Поляна" Армена Вагитовича Максудова, желающего издать "прочувствованную книгу о том, как граф Толстой на фоне широких полотен народной жизни доходит до Оптиной пустыни и мирится перед смертью с матерью-церковью", сменяет кризисный менеджер Сулейман — ему нужен "нормальный триллер с элементами ретродетектива, чтобы впарить ботве по самые бакенбарды". Либеральный чекист полковник Уркинс хочет вообще не книгу, а компьютерную игру — "иронический ретро-шутер", где герой совсем даже не Толстой, а Достоевский. Пиарщик РПЦ архимандрит Пантелеймон хоть и велит вернуться к книжному формату, но, будучи человеком "очень конкретным", требует, чтобы были изображены духовные мучения графа, передан весь ужас церковного проклятия, показано, что бывает с душой-отступницей после извержения из церкви.

В общем, вы хотели Пелевина — вы его получили.

И эта густопсовая пелевинскость хоть и заставляет сердце дрогнуть от нежности, но разум приводит в некоторое недоумение, если не сказать раздражение. Ну почему такая верность выбранному некогда пути, а проще говоря, приему? До такой степени, что кажется — шаг влево, шаг вправо грозит если не расстрелом, так падением в столь любимую этим автором пустоту.

Тут, правда, надо сказать, что в новом романе нет одного из основных элементов пелевинскости. Автор не препарирует сиюминутность, не вскрывает стоящий за ней заговор. Хоть Ариэль Эдмундович Брахман и его команда пишут свое произведение в кризис и из-за него вынуждены менять спонсоров, но это так, констатация обстоятельств. Таинственная природа кризиса и тех, кто за ним стоит (как, скажем, в "Священной книге оборотня" высокий уровень добычи нефти объяснялся усердием оборотневых камланий, а в "Empire V" поведение чиновников оказывается продиктованным их вурдалачьей сущностью), здесь не раскрыта. Автор вообще-то даже в эту сторону не смотрит — если он и выясняет какие-то отношения, так это не с действительностью (то есть не с присущим нынешнему моменту "набором галлюцинаций"), а с литературой в теперешнем ее виде. И выяснение этих отношений довольно короткое — "Они там книги пишут, как наши мужики растят свиней на продажу",— говорит придуманный Пелевиным Толстой (на этот раз, заметьте, Лев Толстой, а не граф Т.).

Но и отказавшись выдавать рецепт "нового этапа жизни в России", Пелевин все остается Пелевиным. Друг друга отражают зеркала, в саду неизбежно расходятся тропки, змея продолжает кусать свой хвост.

И это, да, однообразно и даже, может быть, надоедает. А еще — это замечательно. Потому что кто же, как не Пелевин, даст нам все те слова, которые мы будем повторять со смехом и, чего уж таить, восхищением.

Например, один из героев романа встречается с государем императором. Император спрашивает: "В чем космическое назначение российской цивилизации?" А тот возьми и скажи: "Ее космическое предназначение, ваше величество,— переработка солнечной энергии в народное горе". Тут его, кстати, и посадили.
Отрывок из романа:

Здравствуйте, Федор Михайлович!

Достоевский выпучил глаза.

- А откуда вы знаете, милостивый государь, что я Федор Михайлович?

- Помилуйте. Такой элегантный господин с двуручным топором. Кто ж это может быть, как не знаменитый Достоевский?

- Ну, например, какой-нибудь плотник, - сказал Достоевский. - Или, хе-хе, мясник... А вы кто будете?

- Сложный вопрос, - ответил человек в халате. - Обычно меня называют графом Т.

- Вот оно что, - промолвил Достоевский с еле уловимым сарказмом. - Граф Т., значит... А я вас по-другому представлял.

- И как же?

- Да как графа Т. обычно изображают. В соломенной шляпе, с двумя револьверами.

- Это уже в прошлом, - ответил Т. - Сейчас все иначе. Можете считать, я вернулся с того света.

«Мертвяк, - подумал Достоевский и нахмурился. - Сам признается, такое редко бывает. Чего тут сомневаться».

- Вот как? - сказал он. - И какая же сила заставила вас проделать столь обременительное путешествие?

- Интерес к вам, Федор Михайлович.

- Лукавите, граф, - хмыкнул Достоевский, - наверняка у вас имеются и другие виды.

- Возможно, - согласился Т.

Достоевский стал медленно обходить Т. слева, чтобы отрезать ему путь к отступлению.

- Так вот вы, значит, какой, - проворковал он приветливо. - А знаете, хорошо, что мы встретились. Меня всегда занимал вопрос, долго ли боевое искусство графа Т. выстоит против моего топора. Вот только проверить это не было возможности.

Т.улыбнулся.

- Я ведь тоже кое-что про вас слышал, Федор Михайлович. Некоторые даже считают вас непобедимым. Возможно, в этом городишке вам действительно нет равных... К вашим услугам.

Достоевский поклонился, неторопливо расстегнул бушлат и скинул его с плеч, оставшись в черной косоворотке. Затем, заведя топор за спину, пригнулся к самой земле, словно первый поклон показался ему недостаточно глубоким.

Т. вежливо наклонил голову в ответ.

- Идиот! - выдохнул Достоевский.

- Простите? - недоуменно поднял бровь Т.

С Достоевским происходило что-то странное. Он уставился на скомканную бумажку, которую ветер катил по мостовой слева от Т., и на его лице отобразился интерес, быстро переросший в какую-то обиженную жадность. Он сделал к бумажке шаг, наклонился за ней, неловко покачнулся и взмахнул топором, чтобы сохранить равновесие - а в следующую секунду лезвие просвистело в том месте, где только что была голова Т., в последний момент успевшего пригнуться.

Достоевский проворно шагнул в сторону, прижал топор к груди, закрыл глаза и произнес:

- Бобок!

И тут же, словно деревянная статуя, плашмя пал навзничь.

Т. стал ждать, что будет дальше. Но не происходило ничего: Достоевский лежал на спине, сжимая топор и выставив в небо бороду, которую ворошил ветер.

Подождав минуту или две, Т.позвал:

- Федор Михайлович!

Достоевский не ответил.

- Вы может быть, ударились? Если нужна помощь, дайте знать!

Достоевский не отзывался. Он был похож на древнего викинга, плывущего в вечность на погребальной ладье - только этой ладьей был весь раскинувшийся вокруг город.

Т. сделал к нему осторожный шаг.

- Федор Михайлович!

Лезвие прошелестело в том месте, где миг назад были ноги Т. - как и в прошлый раз, еле успел убраться с траектории удара. Резкий взмах топора нарушал, казалось, все законы физики: было непонятно, как Достоевскому удалось перейти от полной неподвижности к такой ошеломляющей скорости.

Инерция взмаха помогла Достоевскому вскочить на ноги. Заведя топор за спину, он повернул в сторону Т. открытую ладонь и крикнул:

- Идиот!

И тут же его глаза снова как бы потеряли Т. из виду. Достоевский сделал несколько неуверенных шагов, поднял взгляд, и на его лице изобразился испуг, будто он заметил что-то тревожное в небе. Он обеими руками занес над головой топор и побежал в сторону Т.

«Ну довольно», - подумал Т.

Точно рассчитав момент, он подцепил носком лежащий на земле бушлат Достоевского и подбросил его вверх.

- Холстомер! - крикнул он.

Бушлат развернулся в воздухе и накрыл Достоевского темной волной - она задержала его лишь на миг, но за этот миг Т. успел уйти в низкую стойку. Освободившись, Достоевский обрушил на голову Т. страшный удар, от которого - это было уже ясно - невозможно было увернуться. За миг до удара Достоевский привычно зажмурил глаза, чтобы в них не попали брызги.

Вмявшись во что-то мягкое, топор качнулся и замер - однако треска черепной кости Достоевский не услышал. Открыв глаза, он недоуменно уставился на жертву.

Увиденное было так неправдоподобно, что мозг некоторое время отказывался утвердить это в качестве реальности, пытаясь проинтерпретировать дошедшие до него нервные стимулы иначе. Но это было невозможно.

Т.сжимал лезвие топора ладонями, удерживая острие всего в вершке от головы.

Достоевский попытался вырвать топор, но его лезвие словно зажали в тисках.

- Коготок увяз, всей птичке пропасть! - прошептал Т.

Достоевский побледнел.

- Вы, похоже, и правда граф Т...

Пристально глядя Достоевскому в глаза, Т. повернул лезвие вбок, заставив Достоевского изогнуться, неловко искривив руки.

- Однако сложилась преглупая ситуация, - сказал Достоевский. - Я не могу вырвать топор, а вы... Вы не можете его отпустить. И ударить меня тоже не можете.

Т. изумленно поднял бровь.

- Почему?

- Как почему. Потому что это будет предательством вашего собственного идеала.

- Pardonnez-moi?

- Ну как же, - сказал Достоевский, постепенно краснея от усилия (он все пытался пересилить Т. и вырвать топор), - непротивления злу насилием.

- Ах вот вы о чем, - отозвался Т., тоже наливаясь темной кровью. - Да, немного есть. Только какое же вы зло, Федор Михайлович? Вы - заблудившееся добро!

Достоевский успел только заметить, как стопа Т. в легкомысленном стеганом шлепанце оторвалась от земли. В следующий миг сильнейший удар в самую середину бороды поднял его в воздух и отбросил в бархатную беззвучную темноту.