Часть 1
Часть 2
Часть 3
Часть 4
Часть 5
Часть 6
Часть 7
Часть 8
Окончание

Крыша домика была волнистой, как море. Или как старинная гладильная доска. На ней рос мох, желтоватым ковром была рассыпана хвоя, и валялись крошечные яблоки. Зеленые и крепкие, в коричневых частых пятнышках-веснушках.
Способ попасть на крышу был только один - по приставной шаткой лестнице, которая так и норовила опрокинуться назад. Вместе со мной. В детстве было как-то проще. Впрочем, кто сказал, что детство у меня кончилось? Велик ли возраст - 15 лет? Ох.. возраст, может и не велик, а вот вес точно стал побольше. Да и трепещущий от ветра воздушный змей, зажатый за угол зубами, не прибавлял мне изящности. В общем, на крышу я плюхнулась мешком. Посидела, свесив ноги. А потом встала, балансируя на склоне. Ветер обрадованно рванул змея из рук. Зря я боялась. Он полетел сразу. Круто пошел вверх, натягивая леску. В нетерпении дрожа от потоков ветра, выгибаясь. Пальцы рвануло болью - я не успела дать леске слабину. Пришлось срочно исправиться. Змей уходил ввысь. А в моих пальцах толкалась крупная дрожь.. это жил и говорил со мной ветер.. я не сразу научилась понимать его язык. Пару раз змей падал. Но потом я поняла что и как. И он замер надо мной высоко-высоко. Хватало лишь легкого шевеления пальцев, чтобы выравнивать его полет. Ветер... за ним я и приехала сюда. На дедушкину дачу. Дедушки давно уж нет.. а название осталось.
Август - месяц ветров. Мы с папкой всегда запускали змеев с этой крыши. Вспоминал ли он при этом тот ветер, что рвался снизу вверх при его прыжках с парашютом? Я сейчас пыталась представить именно его. Тот, не знакомый мне ветер..
В беспорядочном движении воздушных потоков наступил временный порядок. Нить гудела у меня в пальцах и была неподвижно-натянута. Значит, можно было не смотреть вверх пока. И я глянула вниз. На нашу с папкой вотчину. Да-да, это называлось именно так. Мамино царство - кухня. А всем остальным пространством владели мы. Тут папка учил меня кувыркаться, стрелять из самодельных луков, метать нож.. и, главное, фехтовать. Нет, шпаг или хотя бы рапир у нас не было. Обходились палками.
Между прочим, совсем не просто! Каждый раз, от души замахиваясь своей палкой, замирая в предвкушении удара и скорой победы, я ощущала папкину палку у горла. Он не был и не тыкал. Даже почти не касался. Больно не было. А вот обидно - ужасно. Но еще обидней были насмешки. Когда я отступала под градом коротких ударов. Я ревела и обижалась. Случалось, что и убегала, забросив свое грозное оружие далеко в крапиву. Со злости. Папка посмеивался в усы. И мне весь день чудилась насмешка в серых прищуренных глазах.
Приходилось надевать глухой, как панцири древних рыцарей, спортивный костюм и, мужественно шипя, лезть доставать палку.
Но один раз я разозлилась. Очень. Настолько, что ничего не видела кроме конца папкиной палки. И била по нему - короткими остервенелыми ударами. Наступала. И вообще ни о чем не думала. До слез злая. Опомнилась лишь тогда, когда услышала папкин смех. Опустила палку в растерянности. И почти сразу он подхватил меня на руки, закружил.. и я поняла, что я молодец. Ух, каким солнечным стал мир!
Мама, конечно, ругалась на нас. Но маленькие девочки ни чуть не меньше маленьких мальчиков любят снежки, солдатиков и стрелять из лука. А потом я выросла. В юбках оказалось неудобно лазить и фехтовать. А длинные ногти и лак плохо сочетались с метанием ножа и луком. Я все чаще пыхтела в ответ на папкины снежки, и убегала к девчонкам. И он.. перестал звать. Разочаровался? Или принял мое право идти свом путем? Но.. почему мы перестали и говорить? Почему это начало возвращаться лишь сейчас? Почему так трудно нам вернуться друг к другу?
Ветер снова закапризничал. Рванул нитку из пальцев. Я запрокинула голову. Змей метался в вышине, словно хотел улететь. Хотел на свободу. Я зубами оборвала леску - лети! Но.. ветер почти сразу смял то, что секунду назад казалось живой птицей, в пестрый комок. Бросил вниз.. Папка, мне нужен твой совет. Я отпустила куда более важную нить, чем эта.. и теперь все летит кувырком.
Я вытянула из кармана телефон. Включила аську. Хотела набрать: "Папка, помоги! Юрка и Володя, они.. понимаешь, они.." Но ничего такого я не набрала.. потому что, в сущности, я и сама не знала, что именно с ними случилось. Просто нам все труднее быть втроем. Просто невозможно. Мне кажется, они ведут вечную дуэль. Типа той, на палках.. и уже не видят ничего вокруг. И меня в том числе.
Ничего такого я не написала. Вдохнула запах яблок, сглотнула комок и отстучала:
- Папка.. расскажи сказку?
Телефон помедлил с ответом. Я ждала. И, наконец, побежали строчки:
- Жил да был в одном королевстве, в 56 полку спецназовском добрый молодец Иван с агентурной кличкой Дурак. И как-то раз призвал его к себе тамошний командир по кличке Черпак. И говорит он грозным голосом: - Иди-ка ты, Иван, за сто земель, за пять морей и встреть там тамошнюю девицу Василису с нашей агентурной кличкой Премудрая...

И снова пауза. И слова, в которых я услышала растерянность. Именно услышала, хотя, конечно, это были лишь буквы на бумаге:
- Я… я не умею сказки рассказывааать!
Сад пах яблоками и осенью. Грустный запах. И сказку мне хотелось совсем не веселую. Не детсадовскую. И поэтому:
- Нет, пап... – я чуть улыбнулась, подтягивая колено к себе, ложась на него щекой. Телефон было не очень ловко держать одной рукой, да еще разворачивать от солнца приходилось, чтобы не бликовал. - Нет, папка.. не хочу такую. Расскажи про воеводу, как раньше. Помнишь?
Почему я попросила? Только потому, что на душе было осенне? Грустно, но пока солнечно. Пока был отдых от всех проблем. День-для-себя. А палец перебирал кнопки телефона, уточняя для того, кто сейчас сидел в за компьютером в знакомой мне комнате. До последнего пятнышка на обоях знакомой… Вот интересно, вдруг передастся папке запах моей осени? «До чего техника дошла!» - зазвучало в голове ехидное. Но строчки бежали сосем не о том. Я думала все же… о своем. Там, внутри себя. О грустном, как поздняя осень:
- Вот Воевода.. у него же был друг? И они ни когда не ссорились? Или ссорились? Почему в фильмах все так здорово и навсегда? Двадцать лет спустя, десять лет спустя... по разные стороны - а друзья? Почему на самом деле не так?
- Да ладно - не ссорились! Еще как ссорились! Но... Понимаешь, дружба - именно настоящая дружба - все ссоры вынесет. Перетрет, перемолет и выбросит. Потому что друзьям и ссориться не из за чего - они друг друга знают, уважают, понимают. И даже часто бывающий хмурым и расчетливым воевода ценит дружбу выше всяких богатств.
А почему? Потому что все в жизни приходит и уходит - и лишь настоящая дружба греет душу и сопровождает нас вплоть до смертного одра.
А если вдруг с другом разошлись надолго и всерьез - то может это и не дружба была? Может не узнал ты человека?
– "Помиритесь, кто ссорился.. позабудьте про мелочи. Рюкзаки бросьте в сторону - нам они не нужны. Доскажите про главное, кто сказать не успел еще. Нам дорогой оставлено пол часа тишины".. - это настучала задумчиво, в так песне, что вспомнилась. Был и такой фильм - детский, наивный и светлый. Как само детство от 11 до 13-ти.. ну, у нее оно было таким в это время. – Па, ты говоришь как взрослый. Словами говоришь. Не надо. Говори иначе, как о воеводе писал. Там вкусно и я все вижу. А так я не понимаю. Дружба или нет - как это узнать? Как у него или тебя это было - понимание "да, друг"? Так вообще бывает? Взгляд нужен или что?
- Нет - не взгляд...
И опять привычная уже пауза. А потом – биением пульса сказки – заметался, ожил значок. Рисованное перо. Папка набирал:
– Боев-то тогда и не было - Империя успокоилась, решила полежать в мире в границах своих. А воевода, радуясь такому нежданному отдыху, направил Каурку своего по лугам. Что перекатывали сизо-зеленые волны ковыля неспешным морским бегом по своим бескрайним просторам. Глухо стучал копытами по земле коник воеводин - словно плыл в ковыльной воде лугов. И казалось - воевода один во всем этом зеленом мире. Ветер встречный не стегал загорелое лицо воина, как в бешеном ритме атаки, но мягко поглаживал, принимая его в этот мир без войны.
И едва заметным волноломом пролегла тонкая ниточка тропинки через луга - прямо перед воеводой и конем. По ней и затрусил Каурка. Лишь вдалеке неторопливой мухой ползла по тропинке чья-то фигурка.
Впрочем, чья - было ясно даже со спины. Лютня, что горбатила силуэт. Длинные волосы, вольно подставленные ветру. Менестрель или бард. Есть ли разница? Если и да, вряд ли она была ведома воеводе. Люди эти были как правило мирными, оружие с собой носили редко. Да и обежали их не часто - что возьмешь с песенной души? Песни вот если только. Так их поют когда хотят и кому хотят - тут сила не нужна.
Менестрель обернулся на стук копыт. Приостановился, ладонью загораживая глаза от света. Всмотрелся в едущего.
И в этот миг случилось что-то. Что? Как бы знать. Просто – что-то. Стоящий на пути человек вдруг идеально вписался в настроение Руфа и картину дня. Стал самой нужной деталью. Неизымаемой. И захотелось как-то его… ну, успокоить, что ли? Или поиграть с ним. Так или иначе, но воевода перегнулся на бок, вытягивая руку. Мгновение - и в широкой ладони появилась красная чаша мака. Лепестки колыхались на ветру, подставляя под него то одну, то другую сторону. Может ли быть страшным тот, у кого в руках цветок?
- Гой ты еси, добрый путник! Куда путь-дорогу держишь? - словно ветер стал упруг и разговорчив, облачя движение свое в басовитые раскаты.
Улыбка рождалась под рыжими усами. Улыбка совпадения. Потому что "добрый путник" сделал именно то, что был и должен – по мнению воеводы. А именно склонил голову к плечу, не без удовольствия вслушиваясь в густой бас. Улыбнулись странные губы - верхняя очерчена четко и чересчур твердо, что для мужчин характерно, а нижняя - мягкая, припухлая чуть, как у детей или женщин. Да и сама фигура была не то мальчишечий, не то девичий - плащ не слишком позволял это понять. Кисть руки вроде и широкая в запястье, а пальцы тонкие и гибкие. Голос тоже не прояснил, кто же стоит перед воеводой - глубокий, грудной... но с легкой хрипотцой. Он так же мог принадлежать и подростку, и девушке:
- Ветра и воли, воин! Путь мой лежит на закат!
Смешливые нотки и свободный жест руки, подчеркивающий: туда вон, на закат! Все это говорило о том, что он не боится встречного. Ну, или она. Кто их, менестрелей, поймет? Нет, совершенно точно – этот человек необходим ему, воеводе. Сегодня и сейчас. Ну нельзя вот так – найти совершенно необходимое, и тут же оставить его за спиной! И потому Руф остановил коня:
- От заката до восхода - день один! Помчались вместе по ветру? - протянул воевода широкую ладонь, наклоняясь над передней лукой седла. - А там и на закат посмотрим али что еще попадется по дороге, путник! Да и песню твою послушаем да мои рассказы! Идет?
– Идет! - ни тени недоверия не мелькнуло в веселом голосе. Может быть, и для него всадник на коне стал частью дня или Дороги? Наивно? Наверно. Но у Дороги часто своя логика, и на ней позволяешь себе то, на что не решился бы посреди городской суеты. Ладонь оперлась о ладонь, жестко и крепко стиснулись пальцы. Мгновенное усилие, рассчитанное на его, воеводину помощь. На то, что подхватит в нужный момент.
– Песню, говоришь? - улыбка голоса. Песня - она одна у каждого. Среди песен иных - отличная. Главная. - А у самого есть ли песня-то? Живет в сердце?
- Чаще там ухают боевые барабаны... Но ты не пужайси! - одним рывком втянув путника на холку Каурки, добродушно проворчал Руф. - Так оно ж как получается? Вона - как цветок этот алый... И растет он себе, зло и с боем протискиваясь среди комочков земли. Да потом еще потягиваясь в росте что б солнушко увидать самому! А получается - и красив и отраден взору! - взяв в шенкеля бока коника - а шпоры он не терпел - они направились вскачь далее по тропинке.
- А как солнышко-то согреет, то ни к чему уже и злость, и бой - подхватило сидящее впереди существо, и, закинув назад руки, ловко принялось собирать волосы в косу - иначе встречный ветер кидал бы их в лицо воеводе. Волосы как волосы, ни светлости льна в них, ни рыжины белечьего хвоста. Русые, мягкие. Хоть и выглядят жесткими - но это покуда рукой не коснешься. - Всяк стремиться к теплу, и воюет лишь на пути. А не угревшись.
- Ото ж! Покамест рука саблю вострую держит - вроде ж для роздыху и нет причин! А вот как опосля боя на волю выйдешь погулять, то... - Каурка еще быстрее вскачь понес, а воевода, склонившись над ухом попутчика и не ообращая внимания на длинные волосы того, прошептал, перебарывая ветер. - Ото ж смотри да по-над Кауркой моим на степь да руки расставь. Токма смотри - не сверзись! - и сам раскинул в стороны ладони, как будто летя над волнующимся зеленым морем трав. - Вот она - воля! От коей душа поеть!
Согласный кивок головы - молча. Коса была доплетена, и оставлена в покое - перевитая стеблем травы. Руки раскинулись в стороны, прямые ладошки поймали ветер, что сразу нажал на них, ощутимым давлением руки друга. И родились слова, смешались с ветром. Улетая прочь сразу, как отрывались от губ. Слов старой песни странствующих и путешествующих:
- Роза ветров, океан беспокойный земли..холода ярость, сухое дыхание юга... сколько с попутчиком-ветром мы вместе прошли, твердым плечом ощущая надежного друга.. Сколько еще не изведано нами дорог, сколько вершин не достигнуто в поисках чуда?.. Роза дорог неизведанных, роза тревог... если не мы - сыновья эту радость добудут!.. Ветром надежды полны до краев паруса, вольные смелостью песни еще не пропетой... с нами живых и погибших друзей голоса... и навсегда, на всю жизнь ожиданье рассвета… -
Из слов и ветра, из касания легких прядей волос вдруг сложилось чудо. Воеводина рука легла на действительно твердое, хоть и тонкое плечо. Разом ощущая, что перед ним сидит все-таки женщина. Только это было уже не так и важно. В единый миг родилось, окрепло и дало корни то, что не купить ни за какие деньги. Что приходит только само и в свой час. Ощущение человека. Всего, разом. Полностью. Прикосновение души к душе. Дружба… ни кто не знает, как она появляется. По каким законам. Но вдруг становится предопределено – вот человек, с которым тебе всегда будет хорошо. И иначе не может быть.
Плечо чуть шевельнулось в ответ. Дар дружбы был принят. И впереди была короткая совместная дорога. Закат и Песня. И – встречи, встречи, встречи. Потом. Когда-нибудь. Всегда неожиданные. И всегда долгожданные.

Августовский день все так же пах осенью. И это было правильно. Не хватало только запаха гладиолусов. Потому что в тот день пахло именно ими. Первое сентября. То, единственно и самое первое, которое бывает у каждого. Меня, кажется, и видно не было из-за огромного букета. И на встречу мне шагал точно такой же букетище на тоненьких ножках. Надо ли говорить, что мы столкнулись? Из-за мешанины стеблей и цветов выглянуло веселое лицо:
– Привет!
И я в единый миг увидела все: озорные глаза в мелкой россыпи веснушек. Чуть загнутые и белесые на кончиках ресницы. Трещинку на губе и царапину на носу. Все эти мелочи перемешались вдруг и сложились в очень четкое ощущение. Я увидела.. Юрку. Своего друга. Именно его. Таким, как он и был. Таким, как потом видела всегда. Мы засмеялись и взялись за руки. Это было так просто и так естественно. И совершенно необходимо. И осталось необходимым по сей день, хотя делаем мы это все реже. Не маленькие ведь уже.
А Володька.. Володька появился потом.

Это было уже в третьем классе. Или в четвертом? Да, точно! Потому что мы как раз учились во вторую смену. Ужасно не удобно. Одна радость, что вставать рано не надо. Стоял пасмурный ноябрь, самый конец. И Юрку родители увезли в санаторий – там тоже была школа. Нельзя сказать, что я очень скучала. Всего-то месяц. Мы успели написать друг другу по 4 письма. И вот в третьем появилось упоминание о Володьке. Только я тогда еще не знала, что он – Володька.
Уроки заканчивались не так и поздно, но мне приходилось оставаться на продленку. Готовить уроки в полупустом классе, с такими же несчастными, чьи родители приходили домой слишком поздно. Что ж, я готовила. Писала упражнения, решала задачки. И косилась на окна, за которыми чернильным пятном во влажном воздухе расплывались сумерки. И когда приходило время идти домой, они превращались уже в полную темноту. На улице горели фонари. Но до них было еще надо дойти. По заросшей кустами тропинке, под улюлюканье спрятавшихся мальчишек. Под градом «снежной ягоды». Нет, я не боялась почти невесомых попаданий. И криков тоже не боялась. И хлестко лупила ладошками по тянущимся из-за кустов (напугать!) рукам. Нет, я не боялась… Но… я боялась. Не этого. А самого начала пути. Когда вступаешь на пустую аллейку (те, кто были до тебя – уже пробежали. Те, кто пойдут после – топчутся за спиной в нерешительности) и она кажется совершенно пустой и заброшенной. Не принадлежащей этому миру. И вот в эти несколько секунд тишины, до первой горсти ягод, до первого ожидаемого (но все равно – неожиданного!) крика и были для меня самыми страшными. Несколько шагов, во время которых душу выкручивало от ужаса: а вдруг. А вдруг на этот раз за кустами окажутся не дураки-мальчишки, а кто-то.. действительно страшный и злой? Как в сказке.. ну, вдруг?!
И каждый раз я в нерешительности топталась у самого края дорожки, убеждая притаившихся – да, боюсь… хоть боялась-то не их. Но там, под светом фонарей меня ждала мама. Папка – он догадался бы встречать у дверей. Но маму, кажется, и саму смущало улюлюканье, царящее на этой аллейке. Она всегда ждала за оградой школы. Юрка знал мои страхи и никогда не смеялся. Просто шел рядом. И страх отступал. Но Юрки-то и не было.
Вот так я топталась в нерешительности один раз, кусая губу и стараясь решиться. Причем решиться не побежать (это уж совсем позор), а именно пойти. Медленно-медленно пойти. Делая независимый вид. Именно так пойти… как было страшней всего. Топталась я, топталась. Давила носком туфли заскочившие сюда снежные ягоды. И вдруг кто-то молча взял меня за руку. И – повел.
Мальчишка. На год старше самое большее. И на пол головы выше. Светлый, заросший. Он не смотрел на меня. Довел до того места, где сводом сходившиеся ветки кустов размыкались, открывая небо с дрожащей каплей звезды… отпустил руку и ушел. Все так же молча. Заговорили мы не скоро. А вот за руку меня провожали теперь каждый день – он терпеливо ждал у края тропинки. И я даже не сразу заметила, что ни кто не кричал в след и не кидался, когда мы шли. А узнала причину еще позже.
Володька. Был ли с ним тот миг, когда соприкоснулись души? Я даже зажмурилась от желания вспомнить. Но – не успела. Потому что по щеке ударила первая, самая крупная капля начинающегося дождя. И еще потому, что от калитки меня окликнули. Я так обрадовалась, что сиганула вниз, с крыши, не думая. Как маленькая. Отбила ноги и поковыляла на встречу Юрке. Он, значит приехал уже из своего похода! Вот радость так радость! И я улыбалась навстречу ему, и просто сама ощущала себя светящейся лампочкой. От радости сияющей. Прятать это? От Юрки?! Вот еще глупости! Тем более что на встречу мне сияла не менее счастливая улыбка.
– Привет странствующим и путешествующим! Ветра и воли!
Приветствие вырвалось само… на миг встали перед глазами строчки из аськи. Папкина сказка? Да. Было там что-то такое. И я улыбнулась еще шире:
– Юрка, ну как же я соскучилась!
И дождь радостно обрушился на нас, обнимая.