Я снова пишу письма к Августине.

На нетронутом завтраке, который я приготовил для тебя, уже час ползают мухи.

Чертова шлюха!
Ты опять не пришла.
Августина — это музыка Баха и речитатив разномастных МС,
улавливаемая краем уха,
Это листья той осины, на которой повесился Иуда,
и оттуда,
из этих листьев — говорят боги,
Августина — это крепкие загорелые ноги,
перекрестки с красными светофорами и пустые кофейни,
Августина — это собака на привязи, лай и ошейник.
Узкая шея.
Августина — это гранатовая рябина,
это рябь на воде, из которой выходят звери,
и их мокрая шерсть обволакивает тектонические плиты,
Августина — это горячие камни и холодный напиток,
славная весна 90ого года — эмбрион, сосущий зеленые соки,
Августина — это все мои письма, написанные с особой жестокостью.

Ты опять не пришла,
чертова шлюха,
возлюбленная моя малышка,
мыши прогрызли полы, унесли дороги,
дорогая, зима начинается в тебе,
и, по странной логике,
весь существующий снег есть в твоей улыбке.
В твоей улыбке есть сахар и есть бумага,
что значит tabula rasa белой помады
или tabula rasa огромного остывшего ада,
в ней написана история космоса от большого распада
каждой частицы на вывихи или выдохи,
каждого материка на ландшафт и виды.
Августина, я брежу, когда ты стоишь за дверями,
не надо ждать
и делать лишние паузы.
Августина — это пепел в рюмке и теории Гаусса.
Ты подаришь мне галстук, вырезанный на мокрой земле,
Августина, каждая бездна начинается в тебе.
Впрочем, это неважно, мои письма — мусор за кадром.
Ты стоишь за дверями.
Заходи.
Остывает завтрак.

Аль Квотион