Я смотрю на нее, как смотрят на цветок или на птицу.
Как смотрят на мимолетное явление жизни или красоты
теплым и беззаботным июльским вечером,
или вечером августа — непредвзято любуясь,
не касаясь руками,
не пытаясь забрать себе -
запоминая
и забывая
с одинаково блуждающей улыбкой.
Если бы я хотел, она осталась бы в моем доме -
стоять возле окна с видом на сад,
неразборчиво, но мелодично напевать
и просто оставаться одним из дней лета,
волей провидения заключенным в человеческом теле.
Если бы я хоть один раз действительно этого захотел.

Если бы я мог, я бы сделал ее книгой.

Я смотрю на нее.
Смотрю, как под розовой тонкой кожицей вздымается морская гладь,
кишащая акулами.
Сотни хищных тварей, тысячи острых зубов.
Она размахивается и бьет меня ножом в грудь.
Но эта рана ничего не значит,
это всего лишь грудь,
всего лишь нож,
всего лишь макет физического выкрика о боли или ненависти.
Если я ударю ее в ответ, я получу рану иного характера,
рану, которую уже не смогу излечить.
Я смотрю на нее.
Я опускаю руку в воду, кишащую акулами.

Если бы я мог, я бы сделал ее книгой.

Она говорит:

- Ты любишь книги.
Ты постоянно думаешь о книгах.
Рассуждаешь о книгах.
Ты болеешь книгами.
Однажды ты умрешь от книг.
Это неизбежный итог, если ты болеешь чем-то так долго и так сильно.

Я добавляю шепотом:

- Ты болеешь мной.

Если бы я мог, я бы сделал ее книгой.

Чтобы сохранить один день лета,
сохранить акул,
сохранить цветок или птицу,
сохранить штормящее море под тонкой прозрачной кожицей тогда,
когда каждого из нас настигнет неизбежный итог наших тяжелых
и неизлечимых болезней.
Когда я умру от книг.
Когда она умрет от меня.

Аль Квотион