Мы уязвимы в три часа ночи.
До того, как я представлю твой вид изнутри,
представлю тебя как сумму органов, сосудов и костной системы,
как сумму комплексов, инстинктов и стандартных психических реакций,
до того, как я увижу тебя красно-белой библиотечной книгой среди таких же книг
и потеряю интерес.
Мы уязвимы в три часа ночи,
когда семимиллиардный человек добровольно отказывается от чувства реальности,
чувства дня, горячего асфальта эстакад и маленьких магазинчиков на обочине,
отказывается от чувства всего объемного и сущего на расстоянии двух шагов от себя,
чтобы даже пальцами понимать сухие потрескавшиеся губы в миллиметре.
Мы уязвимы в три часа ночи,
до того, как я заварю себе кофе,
заварю кофе тебе,
и мир преобразится в этих маленьких чашечках,
потому что кофе может остывать,
и эта черта роднит его с человеческим телом.
Мы уязвимы в три часа ночи,
до того, как ты станешь просто еще одним «другим красивым ангелом»,
еще одной жизнью, перефразированной в образ,
еще одной разбитой яичной скорлупой,
из которой течет на пол холодное солнце,
уже гаснущее и обесцененное.
Мы уязвимы в три часа ночи,
когда на постели остаются только демоны шепота,
демоны надрывного и откровенного полуголоса,
маленькие обнаженные демоны, похожие на детей среди стен,
до того, как начнется утро,
вернемся мы
и перетравим их привычным дихлофосом здравомыслия.
Мы уязвимы в три часа ночи,
мы слишком уязвимы в три часа ночи,
и поэтому теперь я говорю в полночь:
«Добрых снов, пора исчезнуть. Мы снова встретимся утром.»

Аль Квотион