Ты живешь, зная, что этот мир забыл о тебе.

Что он ослеп и больше не способен видеть:
твои голубые джинсы и летние кроссовки -
ты носила их всю осень
продолжая собой август,
который не желала отпускать.
Твоих кратких встреч с мужчинами-парадигмами
и мужчинами-парадоксами,
твоей обитой дерматином двери -
ты оставляла ее открытой,
когда уходили эти мужчины,
которых ты не желала отпускать.
Твоей маленькой медной монеты,
подброшенной в воздух, но не пойманной,
потому что решка означала скорую помощь,
но орел — скорую смерть,
твоей маленькой медной монеты и звона этой монеты,
похожего на молитву в Гефсиманском саду,
на пронзительную молитву о жизни,
которую ты не желала отпускать.
Твоих книг в цветных переплетах,
в каждой из которых ты оставляла последние страницы недочитанными,
боясь окончания этих историй,
этих жизней и переживаний,
этой сопричастности к чужому живому -
ты иронично называла ее amor intellectualis
и не желала отпускать.
Ты сидишь на полу, повторяя шепотом:
«мир ослеп, мир ослеп
ко мне, к моим незатейливым звукам,
к моим мыслям, похожим на полые кости крыльев,
к моему пандемониуму, которым становится все вчерашнее,
мир ослеп, мир ослеп,
мир, который я так люблю».

Но однажды этот мир увидит тебя,
потому что ты единственная, кто никогда не отпускал его.

Аль Квотион