Когда бы знал я, кто приходит во сне ко мне и пишет письма,
и ищет рифмы, ищет слово — вложить свой облик безобразный,
когда бы я рукой изведал все бритвы дней невозмутимо,
я рассказал бы белым стенам, мешая прозу и проказу:
в любом самоубийце поле, но поле брани, где восходит
трава забвения, колосья того, что хуже даже смерти,
в любом самоубийце морок нечеловеческой свободы,
в любом до самой черной бездны легко распахнутые двери,
в любом самоубийце… Слышишь? Во мне свистит буранный ветер
и скрип изъеденных морями больших скелетов корабельных.
Ты слышишь? Из меня в бумагу летят погибшие поэты,
обугленными черепами вдруг улыбаясь, словно дети…
Ты слышишь, слышишь. Те же двери в тебе уже скрипят и стонут,
и скоро, скоро распахнутся. Тогда и вспомнится само,
как я кричал во тьму «помилуй!», как плакал я среди бетона,
как попрощался сухо, бледно, отчаянно. И вышел вон.

Александр Ноитов