Потемнел потолок от сального сигаретного,
потемнели мы, проступили звезды на нас.
Тяжело дышать? Значит впору делить все метрами
и бежать, пока не станет мала страна.
Мы стояли в дверях — злые, мглистые, черные,
но такие ранимые — до проступивших вен,
осыпались искрами и посылали к чертовой,
а за окнами полз мертвый и голый век.
Я тогда перестал писать. Стал стальным и чуждым,
подавился словом, скрипнул едва: «да чтоб».
Неужели ты думаешь, что я ничего не чувствовал,
если я не орал и не выплюнул сердце на стол?
Если не разбивался в истерике, не матерился,
а стоял у двери, курил одну за другой,
наблюдая в своей душе беспощадный миксер,
засыпая собственный горб вековой пургой.
Потемнел потолок, и остались мужчина с женщиной,
обессилев от жизни, от войн, от земных рутин.
Потемнели мы, значит впору звезды развешивать.
И я, кажется, знаю, в ком их можно найти.

Аль Квотион