Автор Zurab Alasania, написано 9 марта 2012 г. в 16:10
http://www.facebook.com/notes/zurab-alasania/ключи/390047461006978


Ключи

...в супермаркет "Восторг", что на Клочке в Харькове. Назавтра праздник, нужно всего и побольше.



Не один я озабочен: народу много, атмосфера слегка нервическая. Мужчины напряжённо силятся понять смысловую разницу между бутылками молока, и логическую — между банками сметаны; под насмешливым прищуром продавщиц торопливо берут сухой горошек вместо консервированного, и через шаг снова замирают в недоумении: салат — это вроде что-то простое и хорошо знакомое, почему же тогда так много травы с разными названиями? И почему она, ради бога, вся разноцветная?! А капуста? Зачем это слово написали на каком-то кучерявом недоразумении?...



Облегчённо вздыхают только в алкогольных "кварталах" — здесь родное. Ненадолго, впрочем: быстро решив всё в водочном отделе, вдруг опять основательно подвисают в винном. А впереди ещё фирменное издевательство над здравым смыслом — "ликёры".



И "канфеты", опять же... И не позвонить, как обычно: "Куда ты мне список положила?"



Хожу, озираюсь... Вдруг вижу, прицельно ко мне двинулись две местные дивы; не знаком, но по виду — явно не студентки, подрабатывающие маркетингом по случаю. Рангом постарше, поадминистративнее. Хм... С женским днём собрались поздравить?



Приветливо поздоровались, мило поулыбались, перешли к делу: "Вы так часто у нас бываете... У нас есть для Вас подарок. VIP-карта. Она даёт скидку в пять процентов".



Заметьте — не потому, что 8-марта, не потому, что я Майкл Джексон, а потому что я "часто бываю".



Хорошо, спасибо, приятно. "Можно с вами сфотографироваться?" Ещё приятнее, милые дамы... Всё же немножко Майкл Джексон.



На другой день карту отдал сыну — он здесь покупает гораздо реже и куда сдержаннее, но живёт намного ближе, буквально через дорогу.



Ещё пару дней спустя, в том же "Восторге", вижу издали одну из уже знакомых барышень. Она тоже узрела; решительно устремляется прямо ко мне. "Таааак, — думаю, — карта всплыла. Сейчас услышу: "VIP-карту на Ваше имя предъявил другой гражданин. Служба безопасности нашего супермаркета проверила его документы. По паспорту он Дмитрий Зурабович Аласания. Правилами нашего предприятия передавать карты посторонним лицам, включая родственников — запрещено. Ваша VIP-карта аннулирована".



Что ж — обидно, досадно, но ладно. Супермаркет дал, супермаркет взял.



Подошла. Улыбнулась. Сказала.



"Вы знаете, вчера к нам заходил Дима... Мы ему к Вашей карте дали ещё одну, дополнительную, так ведь удобнее будет?"



...Это неправильный бизнес. По нынешним временам такое работать не может — помнить в лицо и по именам своих клиентов. И их детей. И их надобности.



Это же не будка сапожника, к которому сто лет ходят люди окрестных кварталов, как ходили к его отцу и его деду... Это супермаркет! Это людской вал и товарный конвейер; такое отношение к бизнесу должно разорить их. По всем правилам MBA.



Чёртов "Восторг"... Это не реклама, это ностальгия.



...в пятиэтажке, что на набережной Сухуми. По малолетству своего ключа у меня ещё не было; однажды мне его доверили, наказав не оставлять дверь открытой, а уходя (на занятия музыкой), "крепко запереть, чтобы бродяги не забрались". Ключ следовало спрятать под ковриком, потому что после моего ухода должен был вернуться домой старший брат. Я сделал как было велено. И уходя, оставил в двери большую, старательно написанную печатными буквами записку: "Бадрик, ключ под ковриком".



Не помню, сколько после этого ключ мне больше не давали, но... Старшие выросли, я подрос, младший родился... Нас было четверо, с математической разницей в четыре года каждый. Количество наших друзей исчислению не поддавалось. И все они дневали, вечеряли, и ночевали у нас — или мы у них: геометрической прогрессии с головой хватало на всех наших родителей и соседей. Измученные постоянной беготнёй к дверям, мои решили проблему своеобразно: как-то вечером, вернувшись с работы домой, папа вывалил из кармана пригоршню ключей и сказал: "Раздайте".



Но это потом. А пока, малолетний, вернувшись из школы, если вдруг мамы не оказывалось дома, я вместо собственной двери стучал в любую другую. Не ту, где у соседей тоже были дети — в первую попавшуюся. "Тётя Женя, ты не знаешь, где наши ключи?" Тётя Женя отвечала: "Конечно, знаю, входи". Потом ровно маминой или папиной интонацией спрашивала: "где ты шлялся, уроки закончились час назад, почему коленки грязные, мой руки, садись за стол, суп стынет, ешь, ешь, сказала! нет, сперва уроки, ну хорошо, хорошо — но чтоб через час был дома!..." Через час открывалось окно и раздавался крик "Зууууурик! Урооооокииии!" Ещё через час соседка выходила, давала подзатыльник и уводила домой. Домой, да. И следующий час терпеливо выслушивала художественный свист на тему "матёпу на завтра не задали, а заместо географии будет физра, а ботаничка вообще дура", решала вместе со мной задачки и рисовала карты, снова кормила, и я снова убегал на улицу, и прибегал затемно, куда попало — если мама успевала перехватить в дверях, то к себе, если её ещё не было, то к соседке, то есть, к себе... Так жил любой ребёнок нашего дома.



...Мама умирала родами; они, мои родители, очень хотели девочку, но наш пятый, не родившийся, тоже был братом. Папа жил в больнице, мы жили сами. По дому бродили неприкаянные тени; папа звонил из больничного автомата, просил не выходить из дому, чтобы он ещё и за нас не переживал; кормить нас приходила тётя Рая, жена папиного брата (их тоже было — четверо братьев...). В один из этих тусклых дней, когда мы были в доме одни — восемь младшему, Малхазу; двенадцать мне — старший, шестнадцатилетний Бадри, выглянув случайно в окно, вдруг страшно побледнел и сказал: "Всё".



Ничего не поняв, я выглянул тоже. Соседи... Они выходили во двор, по одному и целыми семьями, они собирались в середине двора, становились там и молча стояли.



Только несколько лет спустя меня накрыло: они уже знали.



Они всегда всё знали, наши соседи. Знали, что мою невесту зовут Камилла, и знали, что она самая красивая девочка во всём детском саду. Они знали, что мне было не до уроков, когда я был безнадёжно влюблён в Афину, и помогали мне прятать от мамы дневник и глаза. Они знали, когда я впервые напьюсь мертвецки пьяным по причине третьей несчастной любви, Инги, и знали, откуда вытаскивать меня за шиворот, "огородами" передавая из рук в руки в обход разъяренного папы, караулившего двор. Они знали всё, наши соседи... Когда они приходили к папе в гараж, за инструментом, они говорили: "Нет, Артёмович, дрель не там — вторая полка слева, в верхнем углу. Только чердачную доску не задень, а то у тебя оттуда ружьё упадёт". Они знали, когда пора собирать виноград в папиной беседке, и собирали его все, и давили все, и вино пили все — во дворе, за столом, который вместе и сделали.



Они знали, когда во двор придут люди с оловянными глазами, и прятали друг друга — сначала грузины абхазцев, потом — абхазцы грузин. Сами они спрятаться так и не сумели. Но они и об этом знали, отправляя детей. Не на войну, а от войны, подальше. Сами они остались там. Кто-то же должен знать, где ключи.



Они, наши родители, наши соседи, остались там, даже когда дети увезли их оттуда.



Где-то там остались и ключи. Иногда вот, найдутся на секунду, и снова пропадут.