Она сидела перед ним в кресле, близкая и одновременно далекая. Он потер пальцами висок, она спросила - болит голова? Он утвердительно опустил тяжелые веки, и тогда М. сказала: - Хотите, я поцелую - и у Вас все пройдет? Резко открыв глаза, отчего в голову боль ударила в два раза сильнее, он изумленно уставился на нее. М. быстро отвела глаза, сделала неловкое движение рукой, как будто попыталась убрать сказанное из разделяющего их воздуха, - и поспешно перевела тему разговора в другое русло.
- Я уезжаю сегодня.
- А это никак нельзя отложить? Чем вызван такой поспешный отъезд?
- Нет, время не ждет.
Через четыре часа он был уже на вокзале, пытаясь найти ее поезд. Когда он зашел в ее вагон, провожающих уже просили покинуть состав.
М. стояла в проходе возле окна, и кого-то усиленно высматривала. Он окликнул ее, она обернулась, улыбаясь. Она обняла его так, как матери обнимают сыновей перед уходом на фронт. Потом медленно целовала его – глаза, щеки, подбородок, а потом неожиданно ткнулась губами ему в ладонь, он обнял ее, зацепившись за волосы пуговицей на рукаве пальто. М. быстро пошла к двери, он не стал смотреть в окно, сглотнул ком и вошел в купе, и прямо следом за ним вошел невыразительный человек в точно таком же пальто, как у него.
Они поздоровались, сосед сразу сел на свою полку и принялся разглядывать купе, в котором ему придется провести не один день. Создавалось впечатление, что он вообще видел поезда впервые. Затем он начал шуршать разложенными по столу дорожными журналами.
«Просим провожающих покинуть вагоны» звучало с каждым разом все более угрожающе. Поезд медленно тронулся, он встал, и последний раз посмотрел на М., она плакала. Тогда он вышел из купе в коридор и, дрожа в такт тронувшемуся с места поезду, прошел через толпу копошащегося народа и вышел на улицу. М. стояла у окна, приложив ладонь к стеклу, переходя на бег, попытался сделать тоже самое. Поезд набирал обороты, он все бежал, и остановился только тогда, когда последний вагон скрылся за поворотом.
Тогда он тщательно ощупал себя, - руки, лицо, грудь. Но нет, он был еще жив.
На следующее утро ничего не изменилось. Только в магазине, где он покупал бумажные платки его стали видеть гораздо чаще.