Сегодняшний свежий мой материал - на Зеркале Крыма. Рассказ о севастопольской милиции в первые 2-3 года после окончания Гражданской войны. Написано на основе архива Севастополя + фондов музея милиции. Статья носит популяризаторский характер, собственно научно (со сносками) проблема частично рассматривалась в ряде предыдущих публикаций.

"Казарменную жизнь милиционеров организовать не представляется возможным"
[700x562]
Руководящий состав Севастопольского уголовного розыска, 1926 г.

История советских органов правопорядка в Крыму в начале 1920-х гг. (как, впрочем, и в последующие годы) является на сегодня одной из наименее изученных тем. Даже о деятельности чекистов в этот период известно значительно больше. И это притом, что в севастопольском и крымском (не говоря уже о центральных) архивах хранится множество документов, содержащих ценную информацию о том, чем приходилось заниматься первым советским милиционерам, и с каким проблемами они сталкивались в своей повседневной работе.



В рядах пришедшей народной милиции было много непрофессионалов и людей с тёмным прошлым, поэтому эффективность её была крайне низкой Органы милиции впервые были созданы в 1917 г., и это произошло при власти Временного правительства. Ликвидировав в марте 1917 г. Департамент полиции МВД и Отдельный корпус жандармов, уволив весь личный состав полиции и жандармерии, революционеры тем самым разрушили прежнюю правоохранительную систему. Была утрачена агентурная сеть полиции и спецслужб; многие оперативные документы, картотеки и материалы следственных дел погибли во время погромов, которые охватили столицу Российской империи – Петроград, накануне свержения монархии.

В рядах пришедшей на смену полиции народной милиции было много непрофессионалов и людей с тёмным прошлым, поэтому эффективность её в борьбе с преступностью и политическим экстремизмом была крайне низкой.
[555x415]
Студенты-милиционеры в первые дни после Февральской революции. 1917 г.

Эта отрицательная тенденция в работе органов правопорядка усилилась после Октябрьского переворота. Если при Временном правительстве хотя бы отчасти действовали дореволюционные законы и принципы ведения следствия, то после прихода большевиков прежние законы были упразднены. Новое законодательство находилось в стадии становления, и в первые годы советской власти её сторонники зачастую руководствовались принципами "революционной целесообразности" и "пролетарским чутьём".

Как и в межреволюционный период, в составе органов советской рабоче-крестьянской милиции (РКМ) преобладали лица, не имеющие даже элементарных навыков ведения следствия, обладающие низким образовательным уровнем. В период Гражданской войны территория Крыма на протяжении довольно долгого времени находилась под властью антибольшевистских правительств, поэтому организация и деятельность советских органов правопорядка на полуострове носила кратковременный и фрагментарный характер.

И только осенью 1920 г., после победы над Врангелем, органы рабоче-крестьянской милиции на территории полуострова заработали на постоянной основе. Как и другие структуры, созданные большевиками на территории полуострова в начале 1920-х гг., органы охраны правопорядка функционировали в исключительно сложных условиях.

Особенно тяжелым в их деятельности был период с ноября 1920 по 1923 г. – время устроенного победителями массового террора и последовавшего за ним страшного голода. Немало людей, которые поступили на службу в милицию в первые месяцы, были арестованы и погибли в ходе репрессий. Ведь несмотря на то, что в ряды милиции старались привлечь лиц "правильного" социального происхождения (рабочих, крестьян, красноармейцев), это не всегда удавалось. Известны примеры, когда на довольно высоких и ответственных должностях в крымской милиции служили бывшие офицеры и чиновники антибольшевистских правительств. Когда об их прошлом становилось известно, это почти всегда означало смертный приговор. Чекистов не интересовало, был ли такой сотрудник милиции убеждённым противником нового строя или хотел ему честно служить.

Но не только репрессии, которые проводили на полуострове сотрудники ЧК и особых отделов, мешали нормальной работе органов правопорядка. В 1920-1921 гг. нередкими были конфликты милиционеров с военными, которые занимались незаконными реквизициями, чинили насилие и произвол. Так, в одном из своих докладов Севастопольской милиции вышестоящему руководству, что в период с 21 ноября по 14 декабря 1920 г. со стороны красноармейцев, подразделения которых временно дислоцировались в городе, были зафиксированы случаи самовольных обысков местного населения, грабежи, убийства. Попытки милиционеров арестовать красноармейцев встречали вооружённое сопротивление, вплоть до ликвидации милицейских постов.

Говоря проще, быть милиционером в Крыму в этот период было делом крайне неблагодарным и к тому же опасным. Случалось, что, прослужив несколько дней, и "не получив ни обмундирования, ни обуви", и "ничего, кроме хлеба", новобранцы дезертировали. Недоедание и болезни на почве голода делали невозможным не только несение патрульно-постовой службы, но и ведение делопроизводства.

В архиве Севастополя сохранилась обширная переписка руководства местной милиции с городским Советом и другими учреждениями за 1921 и последующие годы. Милиционерам и сотрудникам уголовного розыска не хватало финансирования даже на канцелярию, патрульные и оперработники ходили раздетые и разутые Документы рисуют поистине удручающую картину: милиционерам и сотрудникам уголовного розыска не хватало финансирования (не было средств даже на покупку канцелярских принадлежностей: чернил, карандашей и писчей бумаги), патрульные и оперработники ходили раздетые и разутые.

Управление милиции размещалось "в невозможном помещении", которое было "настолько разрушенным, что оставаться в нём на зиму совершенно невозможно". Городские райотделы располагались не в лучших условиях. "Казарменную жизнь милиционеров, — читаем в докладе начальника севастопольской милиции от 13 июля 1921 г., — организовать не представляется возможным из-за отсутствия кроватей и постельных принадлежностей, в отпуске которых отказано". Дрова для приготовления пищи и кипячения воды для чая также "не отпускались довольно продолжительное время". Кроме того, милиции отказали в ходатайстве об отпуске котлов и прочей посуды. Вследствие чего "предполагавшаяся одно время организация собственной столовой милиции не осуществлялась" (ГКУ АГС Ф. р-420, Оп.3, д.32 — л.3).

Архивные документы, иллюстрирующие тяжёлое положение севастопольской милиции в начале 1920-х гг., дополняют воспоминания одного из её сотрудников, Фрола Уварова (текст воспоминаний хранится в фондах народного музея УМВД России по г. Севастополю): "Милиция в то время находилась по ул.Советской №34. Здание было маленькое, неприглядное, условий для работы не было, в одной комнате помещалось 7-8 человек сотрудников, за одним столом сидело по 2 человека, не было стульев, электросвет горел только до 2-х часов ночи. Автотранспортом милиция не располагала, а об обмундировании и говорить нечего, его не хватало, так что работники были одеты кто в чём. Оружие тоже у кого какое. У одного был наган – не было патронов к нему, у другого патроны – оружия нет. А преступность была велика".
[700x443]
Личный состав Севастопольского уголовного розыска с собакой. 1922 г.

Естественно, моральный уровень милиционеров в то время был крайне низким. Задержанных по подозрению в совершении преступлений избивали на допросах и всячески унижали (сохранились отчёты контрольно-надзорных органов, инспектировавших места заключения и временного содержания под стражей, зафиксировавшие наличие следов побоев у некоторых арестантов). Некоторые милиционеры открыто вставали на путь криминала: присваивали вещи при обыске, занимались вымогательством, воровством. Работа органов правопорядка ещё более осложнялась нехваткой регистрационных материалов и картотек. Данные, доставшиеся в наследство от царской полиции, носили фрагментарный характер. Их систематизация стала настоящей проблемой. В том числе, и ввиду нежелания других репрессивных и силовых ведомств заниматься этим вопросом.

Так, в рапорте начальника Севастопольского угрозыска заведующему отделом управления Севастопольского исполкома от 13 ноября 1921 г. прямо указывалось, что "ни одно учреждение до настоящего времени с момента занятия Крыма" не выразило желания сотрудничать, "т.к. регистрация преступников до сего времени производилась только Угрозыском лиц, проходивших через последний. Своевременно были разосланы регистрационные карточки в Чека, Особый Отдел, Начрайонов Милиции, Трибунал и Нарсудьям с просьбой восстановить пробел в регистрации". В связи с чем, начальник угрозыска обращался с ходатайством о "вменении в обязанность Трибуналу, Чека, Особому Отделу, Нарсудьям, Начрайонам Милиции и Исправдому дать в самом срочном порядке сведения для восполнения регистрации о прошедшем через них преступном элементе, в дальнейшем же производить регистрацию путём присылки арестованных в Отделение или самостоятельным заполнением по определённой форме карточек и присылая во вверенное мне отделение" (ГКУ АГС, Ф.р-420, Оп.3, д.32 – л.20).

Взаимодействие милиции с другими силовыми структурами было налажено ещё хуже.

Особенно непростыми были взаимоотношения с органами ЧК. Их сотрудники то и дело нагружали милицию частью своей работы (например, поручали доставку повесток и другой служебной корреспонденции), и предъявляли претензии на приглянувшееся казённое имущество. Плачевность ситуации усугублял ещё и тот факт, что милиция и угрозыск не имели достаточного количества исправных перевозочных средств.

Так, в 1921 г. Севастопольский угрозыск ни имел никакого другого транспорта, "кроме хромой лошади и взломанной линейки". Неоднократные обращения в транспортно-материальный отдел и другие учреждения с просьбой предоставить милиции дополнительные средства передвижения оставались безрезультатными. Поэтому сотрудники правоохранительных органов не могли оперативно прибыть на вызов, вследствие чего многие преступления оставались нераскрытыми.

Обо всех этих проблемах сообщалось из доклада в доклад, но вплоть до конца 1923 г. положение севастопольской и крымской милиции продолжало оставаться плачевным.

При том, что в регионе отмечался прогрессирующий рост уголовной преступности, которая с декабря 1920 г., по оценкам правоохранителей, только в сентябре 1921 г. и только в Севастополе выросла на 400%!

Удивительно, что, несмотря на это все перечисленные выше проблемы, органы охраны правопорядка всё же пытались осуществлять свою деятельность, насколько это было вообще выполнимо. Тем не менее, справиться с ростом числа правонарушений, свести его к "юридически приемлемому" уровню можно было лишь ликвидировав экономическую и социальную почву преступности. А сделать это в условиях послевоенной разрухи и голода не представлялось возможным.

Автор выражает признательность Директору народного музея УМВД России по г. Севастополю Ольге Кашицыной за ценные консультации и предоставленный материал
автор: Дмитрий Соколов, Севастополь 04.05.2017 Источник: http://zerkalokryma.ru/lenta/people/blogs/sevastop...a_miliciya_v_nachale_1920h_gg/

Преступность в Севастополе и проблемы борьбы с ней в 1920—1921 гг..

Современники и нынешние исследователи небезосновательно характеризуют режим, установившийся в Крыму в 1920—1921 гг. как террористический и исключительно жестокий. Даже те авторы, которые в целом позитивно оценивают советский период и роль большевиков и лично В.И.Ленина в истории России в ХХ столетии, признают, что в политике местной власти в начале 1920-х гг. были допущены определённые «перегибы». Отрицательные последствия «излишеств» «военного коммунизма» и «массового красного террора» отмечали в своих докладах и высокопоставленные советские функционеры (1).

Предание огласке фактов злоупотреблений и преступлений, совершённых сотрудниками особых отделов, красноармейцами, чекистами и партийными функционерами; прибытие на полуостров в июне 1921 г. Полномочной комиссии ВЦИК и СНК по делам Крыма, — так или иначе способствовали смягчению репрессивной политики, изменению методов работы ЧК. Амнистии, проведённые в честь праздника 1 мая и годовщины Октябрьского переворота, позволили частично разгрузить тюрьмы и места заключения. Многие необоснованно арестованные и осуждённые получили свободу (2).

Однако насилие государства и его репрессивных структур не исчерпывало перечень трагедий и бед, которые в начале 1920-х гг. пережило местное население. Революции 1917 г. и Гражданская война вызвали невиданный рост уголовной преступности. Ситуация не изменилась в лучшую сторону и после завершения активных боевых действий. Напротив, первые годы после окончательного установления советской власти в Крыму характеризуются значительным разгулом криминала и бандитизма. В Государственном казённом учреждении архиве г. Севастополя (ГКУ АГС, бывший Государственный архив г. Севастополя) хранится множество документов, содержащих ценную информацию о правонарушениях, совершаемых в городе в 1920—1921 гг., а также деятельности советских правоохранительных органов в этот период. Их изучение также отражает те многочисленные проблемы, с которыми «блюстители советской законности» сталкивались в своей повседневной работе.
В первые месяцы после эвакуации Русской армии генерала П.Н.Врангеля и занятия Крымского полуострова войсками красного Южного фронта в Севастополе сохранялась крайне тяжёлая обстановка. Инфраструктура и экономика города находились в состоянии глубокого кризиса. Главное промышленное предприятие Севастополя — Портовый (Морской) завод, в ноябре 1920 г. практически бездействовал. Остро ощущалась нехватка сырья, материалов и топлива. Сказывались и бытовые тяготы жизни: отсутствие предметов первой необходимости, голод, холод, болезни. В марте 1921 г. в городе наблюдался острый дефицит хлеба и других продуктов питания (3).

В этих условиях происходит ухудшение криминогенной ситуации в Севастополе и его окрестностях. Солдаты расквартированных в городе красноармейских частей, не упускали случая поправить своё материальное положение за счёт обывателей. Размещаясь в уже заселённых квартирах, «освободители Крыма» старались всячески избавиться от жильцов. В декабре 1920 г. и последующие месяцы сотрудники Севастопольской Рабоче-крестьянской милиции (РКМ) практически ежедневно фиксировали случаи самовольных обысков, краж и других преступлений, совершаемых красноармейцами прибывших и уходящих частей. Архивные документы донесли до нас отчаянную просьбу одного из пострадавших граждан:

«Ради Бога, заявите срочно властям, что у нас на хуторе (4 км Балаклавского шоссе) команда в 70 человек делает грабежи, ломает замки, забирает всё, что под руки попадёт: гусей, уток, кур. Самых лучших перерезали. Мы не в силах предотвратить такого разгрома. Уводят лошадей, утащили всё из сундуков» (4).

О правонарушениях со стороны военнослужащих докладывали и официальные лица. Сохранились телеграммы начальника отдела политпросвещения (политпросвета) Севастопольского горвоенкомата в Реввоенсовет (РВС) 4-й армии, датированные 12 и 15 января 1921 г. В них сообщалось, что бойцы покидающей город 46-й дивизии расхищают библиотеку гарнизонного клуба, «что не допустимо» (5).

Уголовные преступления совершали не только красноармейцы. Так, в рапорте дежурного милиционера от 21 ноября 1920 г. на имя комиссара юстиции сообщалось о краже у персидского подданного Бькальена Корник денежных средств на сумму 50.000.000 рублей, совершённой 20 ноября. В ходе проведённых оперативно-розыскных мероприятий преступник был задержан. Вором оказался армянский подданный Георгий Захаричный, у которого обнаружили похищенные деньги и который сознался в краже. Составив протокол, милиционеры препроводили задержанного в 1-й комиссариат Севастопольской рабоче-крестьянской милиции для последующего распределения (6).

3 декабря 1920 г. неизвестные совершили попытку проникновения на склад № 2, располагавшийся по адресу: ул. Большая Морская, д. 2, принадлежавший Союзу Кооператива. Об этом сообщалось в телефонограмме Севастопольского городского продовольственного комиссариата (горпродкома), направленной начальнику милиции Севастополя за № 33/48 от 3 декабря 1920 г. Злоумышленники сломали железную решётку внутри окна и повредили наружную решётку. В связи с чем, горпродком просил «сделать срочное распоряжение о ночной охране склада», добавив, что «если караул не будет прислан, то горпрод снимает с себя всю ответственность за могущие быть последствия» (7).

6 декабря 1920 г. при невыясненных обстоятельствах на Нахимовском проспекте случился пожар (8). Несколькими днями позже, 13 декабря 1920 г., в доме № 49 по Нахимовскому проспекту произошла драка. О ней в милицию сообщил сотрудник особого отдела. На место происшествия явился помощник заведующего1-м районом Галицкий, который составил протокол. Как было установлено, «буйствовали мертвецки пьяные Гордесь и Григорьев», которые были доставлены в милицию, а их квартира была опечатана (9).

Как видно из вышеизложенного, в первые месяцы после окончательного установления советской власти осенью 1920 г. в картине уголовной преступности в Севастополе налицо прогрессирующий рост. Об увеличении числа преступлений регулярно сообщалось в докладах начальника Севастопольского уголовного розыска. Так, в докладе на имя руководства Крымского уголовного розыска и заведующего отделом управления Севастопольского исполкома от 16 июля 1921 г. прямо указывалось, что «в настоящее время, с каждым днём замечается не уменьшение, а наоборот всё увеличивающееся число преступлений. Число заявлений о совершённых грабежах и дерзость таковых становится всё больше и больше» (11). В другом докладе (без указания даты) писалось не только о «неимоверно прогрессирующем росте преступности в Севастополе и его районе, о необходимости самых решительных мер для борьбы со стихийной опасностью, грозящей местному населению», но и о том, что «преступность с декабря 1920-го года по настоящее время (предположительно — август-сентябрь 1921 г. — Д.С.) возросла на 400%» (12).
Криминальный разгул в Севастополе и окрестных сёлах передают материалы многочисленных сводок, рапортов, докладов, ходатайств и заявлений. Факты противоправных деяний, которые изложены там, поражают своим многообразием. От бытового хулиганства и драк до тяжких преступлений: разбойных нападений, грабежей, изнасилований и убийств. Наиболее распространёнными были кражи. Как сказано в сводке о деятельности Севастопольской уездно-городской рабоче-крестьянской милиции за июнь 1921 г., «кражи в последнее время заметно участились». Бороться с ними, «ввиду малочисленного состава, милиция не в состоянии» (13). В июле 1921 г. число краж по сравнению с предыдущим месяцем не уменьшилось (14). Так, согласно данным отчётной цифровой ведомости по Севастопольскому отделу уголовного розыска о деятельности с 1 июля по 1 августа 1921 г., из 262 дел 238 составили именно кражи. Из них 157 были раскрыты (15). Количество зарегистрированных краж оставалось высоким и осенью 1921 г. Так, за период с 1 октября по 1 ноября 1921 г. Севастопольским угрозыском было зафиксировано 228 краж, из них только 43 раскрыто (16).

Подробности некоторых краж доносят до нас материалы суточных сводок милиции и уголовного розыска. Так, в сводке за 15 августа 1921 г. сообщалось о краже у Алексея Хоменкова, проживающего по адресу: Нахимовский проспект, д. 81, его сожительницей Софией Назаренко костюма, белья и прочих вещей (17). В ночь на 21 августа 1921 г. «на пристани из числа прибывших из Ялты в адрес САНЧЕКА 50 бочек вина, посредством просверления одной сорокаведёрной бочки — неизвестно кем похищены 24 ведра вина» (18). Тогда же была совершена ещё одна кража: у Анастасии Окреевой, проживающей по ул. Полтавской, д. 18, похитили овцу. В ночь на 22 августа у Наполеона Залесского, проживающего по Михайловской ул., д. 75, «похищено на большую сумму разного белья». Кража белья совершена и у жительницы Корабельной улицы Ольги Роппе. Обвиняемая, Нина Брусиловская 14 лет, задержана и препровождена в Комиссию по делам несовершеннолетних.
В ночь на 23 августа на Новой земле (ныне — село Николаевка, включённое в состав Севастополя, также известное как «5-й километр» по направлению к Балаклаве) «неизвестно кем угнано стадо барашек, принадлежащее разным владельцам жителям г. Севастополя» (19).

«Рост преступности в Севастополе, — говорится в рапорте начальника Севастопольского отделения уголовного розыска председателю Севастопольского исполкома от 1 августа 1921 г., — сильно прогрессирует, кроме того, в последнее время участились случаи краж каустической соды, сахару и др. монополизированных продуктов, и также наглых ограблений при помощи усыпления и благодаря гуманности применяемых мер к преступникам деятельность их принимает угрожающие размеры. Прошу об издании приказа, дающего право органам беспощадно карать лиц, пойманных на месте преступления, ибо в противном случае борьба с растущей преступностью станет совершенно невозможной» (20).
Сводки милиции, отчёты, заявления и прочие архивные документы также содержат информацию о разбойных нападениях, грабежах, убийствах и бандитизме. Вот выдержки из сводок происшествий по Севастополю за август 1921 г. (оригинальная орфография и пунктуация сохранены):

«В 1 час ночи в посёл<ке> Бартеневка Великов Пётр 13 л. <ет> причинил резаную рану своему односельчанину Шубику Ивану 17 л. <ет>, который по дороге в больницу скончался. Великов задержан, следствие производится» (из сводки за 1−3 августа) (21).
«В ночь на 15 августа гр. Повсилый жив.<ущий> в д. № 38 по Б. Морской покушаясь на почве ревности на жизнь своей жены, ударил её молотком по голове, причинив ей тяжёлую рану. Пострадавшая отправлена в 1 Совет. <скую> больницу, а Повсилый арестован. Дознание производится.
<…> 9 августа на земле священника Светлицкого Белбекского района обнаружен мужчина с признаками насильственной смерти. Дознание производится" (из сводки за 15 августа) (22).
«В ночь на 21 августа на Новой Земле на даче Михаили убиты граждане Яков Суша и Агафья Ступак, убийство совершено по видимому с целью грабежа, т.к. все вещи перерыты и забраны лошадь и линейка. Дознание производится.
<…> 23 августа в Крым-балке вблизи посёлка Инкерман гр. Травников убил двух своих сыновей 5 и 9 лет и покончил сам самоубийством. Причина — голод. Дознание производится" (23).
В условиях начинающегося голода (летом 1921 г. в городе ощущалась острая нехватка продовольствия, а среди населения свирепствовали болезни (24)) и на почве растущего недовольства политикой власти резко увеличилось количество бандитских нападений. Окрестные сёла то и дело подвергались налётам «зелёных», которые грабили местных жителей и совершали другие бесчинства. История антибольшевистского повстанческого движения в Крыму в начале 1920-х гг. представляет собой отдельную обширную тему и не является предметом рассмотрения в настоящем исследовании.
Отметим лишь, что вооружённые выступления против советской власти в первые месяцы после занятия полуострова войсками красного Южного фронта в ноябре 1920 г. имели чрезвычайно широкий размах. Главными очагами повстанчества стали горные районы Крыма. Социальную базу «зелёных» составили уцелевшие офицеры и солдаты армии Врангеля, махновцы, а также недовольные крестьяне и жители городов. В мае — июне 1921 г. активность формирований «зелёных» достигла таких размеров, что почти полностью прекратилось авто-гуже сообщение между уездами (25).
Летом 1921 г. по инициативе Полномочной комиссии ВЦИК и СНК был подписан ряд договоров с повстанческими отрядами, гарантировавших их участникам широкую амнистию, и уже к августу в горах оставались сравнительно немногочисленные группки, деятельность которых имела выраженный уголовный характер (26).
Это подтверждается архивными документами. Нападая на людей, присваивая чужое имущество, «зелёные», действовавшие в окрестностях Севастополя, не выдвигали политических лозунгов, а занимались разбоем и грабежами.
«Банды под названием „зелёных“, — говорится в сводке о деятельности Севастопольской уездно-городской рабоче-крестьянской милиции за июнь 1921 г., — врываются в деревни, отбирают у населения хлеб, скот и фураж. Был случай, когда „зелёные“ шайкой в несколько человек совершили налёт на Райлеском в Айтодоре (правильно — Ай-Тодоре — Д.С.), захватили продукты, вещи служащих и даже произвели гнусное насилие над женщинами» (27).

И хоть в начале июля налёты «зелёных» за исключением трёх случаев, «как будто приостановились, и вообще деятельность их утихла и выступления по сравнению с прежним временем стали редкими» (28), уже в конце месяца упоминания о нападениях банд вновь становятся частыми. Особенно много ограблений совершалось по дороге от Севастополя до Алсу. 27 июля 1921 г. шестеро вооружённых людей совершили налёт на деревню Юфары Каралез. Забраны хлеб и зерно. В этот же день совершен налёт на деревню Бельбек; вблизи железнодорожного моста в районе Мекензиевых гор ограблены двое жителей из деревни Байдары, взяты 5 хлебов, одеяло, каракулевая шапка, банка с катыком, 1 фунт табаку. В ночь на 30 июля вооружённые люди напали на стадо овец возле деревни Биюк Королез, «при чём во время стрельбы 7 овец ранено и уведено». В тот же день на шоссе у памятника Екатерине восемь вооружённых людей ограбили проезжающие подводы (29). На следующий день, 31 июля, было совершено нападение на контору и квартиры работников Алсунской разработки. Взяты все личные и ценные вещи, в том числе, мыло и табак. Кроме того, из кассы конторы похищены денежные средства на сумму 1.500.000 рублей, которые были доставлены за час до прихода грабителей (30).

Документы свидетельствуют, что действовавшие в окрестностях Севастополя банды не ограничивались присвоением чужого имущества, денег и продуктов питания. Так, в рапорте заведующего столом при милиции 9-го района начальнику Севастопольского угрозыска говорится о жестоком убийстве сотрудника подотдела Бахчисарайского угрозыска Кузьмина. 24 августа 1921 г. он был направлен в деревню Шуры «для опроса гр-на Иониди, обвиняемого в невозвращении задолженной муки гр-ну гор. Бахчисарая Вышкворок». На обратном пути на Кузьмина напали бандиты из шайки некого «Серёжки». Отвели в балку, где убили, размозжив голову камнем. (31).

Преступления (в том числе тяжкие) совершали и представители власти: партийные и советские работники, красноармейцы, военморы, милиционеры, чекисты. Свидетельства этому весьма многочисленны, а тема злоупотреблений и нарушений «советской законности» военными, партийцами и сотрудниками правоохранительных органов, не может быть полно рассмотрена в настоящем исследовании. Приведём лишь некоторые примеры.
Например, в рапорте начальника Севастопольского отделения угрозыска заведующего отделом управления Севастопольского исполкома от 1 августа 1921 г. сообщалось о разбойных нападениях на квартиру Сороковских, находящихся на хуторе Камировской (32) и на квартиру Венсана на хуторе Коробцова близ Балаклавы. Задержаны четверо злоумышленников, из которых трое оказались красноармейцами 46-й дивизии (33). В ночь на 21 августа 1921 г. военморами Михайло Ивочкиным и Гавриилом Фоменко с целью грабежа сделан налёт на квартиру Тафаила Малеровича, проживающего по адресу: Базарная площадь, д. 1. Преступники были задержаны (34). В донесении Караньского ревкома в Севастопольский исполком от 6 октября 1921 г. сообщалось о краже большого количества винограда, которую совершили красноармейцы общей численностью от 30 до 150 человек. Злоумышленники прибыли в деревню с оружием, на тачанках и грузовых автомобилях. Приказали местным жителями не выходить из домов, и приступили к хищению (35).

В рассматриваемый период зафиксированы довольно многочисленные случаи асоциального поведения красноармейцев и военморов. Причём, милиция чаще всего сквозь пальцы смотрела на эти нарушения общественного порядка. Показателен случай, произошедший в июле 1921 г. Проходя около пристани на Северной стороне, комендант Севастопольской крепости увидел пьяного моряка, который шумел, приставал к яличникам и требовал себе ялик. Находившийся рядом милиционер не предпринимал никаких мер для ликвидации скандала. На вопрос о причинах подобного невмешательства блюститель законности нагло спросил коменданта: «А вы кто будете таков?» И только когда от правоохранителя в категорической форме потребовали, чтобы начальник милиции принял меры к прекращению беспорядка, милиционер «черепашьим шагом поплёлся в Управление Милиции».
«После долгого ожидания милиции, — писал комендант в своём рапорте, — когда я успел лично урезонить пьяного военмора и отправить его на ялике в Южную бухту, я отправился в Управ. <ление> Милиции и по дороге встретил вышеозначенного постового милиционера в сопровождении дежурного по 6 району тов. Нестерцева, который не приняв никаких мер к выполнению моих требований ограничился отправкой милиционера на пост, а сам обещал лишь доложить о происшедшем Начальнику 6-го района Милиции» (36).
В другом случае военмора, пришедшего вечером 13 сентября 1921 г. в турецкий рабочий клуб и требовавшего выдать ему бутылку вина, попутно оскорбляя служащих и угрожая им всевозможными карами, проходившие мимо чекисты лишь пожурили, попутно записав его личные данные (37).
Впрочем, известны примеры, когда совершивших правонарушение военных и представителей власти карали со страшной жестокостью. Так, в ночь на 2 июля 1921 г. красноармейцами 24-го полка был ограблен житель деревни Бея-Салы, Иван Акимов. Задержанные пятеро злоумышленников (четверо красноармейцев и один местный житель, обвинённый в укрывательстве похищенных вещей) были отправлены в Бахчисарай. Но по дороге туда начальник гарнизона распорядился их расстрелять. В результате трое красноармейцев и один сельчанин были убиты, один красноармеец бежал. Благодаря его показаниям выяснилось, что принимавшие участие в расстреле сами были причастны к грабежу, и эта расправа являлась лишь способом «замести следы» (38).
В своей повседневной работе угрозыск и милиция сталкивались со многими трудностями. Стражи правопорядка нуждались буквально во всём: от канцелярских принадлежностей до оружия и транспорта. Милиционеры ходили раздетые и голодные. Катастрофически не хватало сотрудников. Не было денежных средств на содержание агентуры.
Рапорты и доклады Севастопольского угрозыска и милиции передают удручающую картину.
«Некомплект милиционеров, — читаем в докладе Севастопольской Уездно-Городской Советской Рабоче-Крестьянской милиции от 26 сентября 1921 г., — более 200 человек. <…> Вследствие недостатка милиционеров борьба с бандитизмом в уезде затруднена. <…> Отсутствие обуви и верхнего обмундирования в связи с наступающими холодами и дождливой погодой поставило милицию в безвыходное положение, так как несение постовой службы в городе и по борьбе с бандитизмом в уезде, за отсутствием сапог и шинелей, будет невозможно. <…> Материальное положение милиции, продовольственный и жилищный вопросы милиции нельзя назвать даже удовлетворительным. <…>
Управление милиции размещено в невозможном помещении не говоря уже о том, что таковое не удовлетворяет своему назначению, но оно является настолько разрушенным, что оставаться в нём на зиму совершенно невозможно. Городские районы размещены не в лучших помещениях" (39).
Политработа в милиции практически не велась из-за отсутствия соответствующих кадров (40). О тех же проблемах сообщал в своих докладах в Севастопольский исполком и начальник уголовного розыска.
Отсутствие транспорта, бензина и фуража делало невозможным оперативный выезд на место преступления и проведение следственных действий. Известен случай, когда обнаруженные со следами насильственной смерти трупы мужчины и женщины лежали не убранные в течение нескольких дней, став лёгкой добычей для мародёров и диких животных (41).
Серьёзные трудности в работе правоохранительных органов создавало отсутствие регистрационных материалов и картотек. Данные, доставшиеся в наследство от царской полиции, носили фрагментарный характер. Их систематизация стала настоящей проблемой. В том числе, и ввиду нежелания других репрессивных и силовых ведомств заниматься этим вопросом. В рапорте начальника Севастопольского угрозыска заведующему отделом управления Севастопольского исполкома от 13 ноября 1921 г. прямо сказано, что «ни одно учреждение до настоящего времени с момента занятия Крыма» не выразило желания сотрудничать, «т.к. регистрация преступников до сего времени производилась только Угрозыском лиц, проходивших через последний. Своевременно были разосланы регистрационные карточки в Чека, Особый Отдел, Начрайонов Милиции, Трибунал и Нарсудьям с просьбой восстановить пробел в регистрации». В связи с этим начальник угрозыска обращался с ходатайством о «вменении в обязанность Трибуналу, Чека, Особому Отделу, Нарсудьям, Начрайонам Милиции и Исправдому дать в самом срочном порядке сведения для восполнения регистрации о прошедшем через них преступном элементе, в дальнейшем же производить регистрацию путём присылки арестованных в Отделение или самостоятельным заполнением по определённой форме карточек и присылая во вверенное мне отделение» (42).
Взаимодействие милиции и угрозыска с чрезвычайными и судебными органами было вообще очень плохо налажено. Чекисты, трибунальцы и народные судьи стремились то и дело возложить на милицию обязанности по рассылке корреспонденции, доставке повесток. Об этом начальник Севастопольской милиции Антипенко доложил, выступая 21 июля 1921 г. на заседании Коллегии отдела управления Севастопольского исполкома. Заслушав его, Коллегия вынесла резолюцию: поставить в известность чрезвычайным и судебным органам, что на милицию возлагается обязанность разносить бумаги по уезду, причём направлять их нужно заблаговременно. По городу рассылкой и доставкой корреспонденции должны заниматься собственные курьеры (43). Кроме того, ЧК и судебные органы неоднократно пытались вмешиваться в работу милиции и угрозыска, тем самым, затрудняя выполнение их основных задач (44).
Удивительно, что, несмотря на все перечисленные выше проблемы и сложности, работа правоохранительных органов в Севастополе и его уезде всё же велась более-менее успешно. Насколько это было вообще выполнимо.
Тем не менее, справиться с прогрессирующим ростом числа правонарушений, свести его к «юридически приемлемому» уровню можно было лишь ликвидировав экономическую и социальную почву преступности. А сделать это в условиях начинающегося голода и плохо отлаженной системы взаимодействия различных органов власти, не представлялось возможным.
http://rusk.ru/st.php?idar=73059
http://rusk.ru/st.php?idar=74379