Триста с лишним лет назад, когда Крейцбергская обитель была в самом
расцвете, один из живших в ней монахов, желая выяснить все о грядущей
жизни у тех, чьи нетленные тела лежали на кладбище, посетил его глубокой
ночью с целью провести исследование на сей страшный предмет. Когда он
открыл дверь склепа, снизу ударил луч света. Полагая, что это всего лишь
лампа ризничего, монах отошел за высокий алтарь и стал ждать, когда тот
уйдет. Однако ризничий не появлялся; монах, устав от ожидания, в конце
концов спустился во неровным ступеням, ведущим в мрачные глубины. Как
только он достиг самой нижней ступени, то сразу понял, что хорошо знакомая
обстановка претерпела полное превращение. Он давно привык к посещениям
склепа. Посему он знал убранство сей обители мертвых так же хорошо, как свою
убогую келью и все здесь было знакомо его взору. Какой же ужас охватил его,
когда он понял, что обстановка, которая всего лишь этим утром была
совершенно привычной, изменилась, и вместо нее явилась какая-то новая и
чудная!
Тусклый мертвенно-бледный свет наполнял вместилище тьмы и лишь он
позволял монаху видеть.
По обе стороны от него нетленные тела давным-давно похороненных
братьев сидели в гробах без крышек, а их холодные лучистые глаза смотрели на
него с безжизненной твердостью. Их высохшие пальцы были сцеплены на
груди, а члены неподвижны. Это зрелище поразило бы самого отважного
человека. Сердце монаха дрогнуло, хотя он был философом, да еще к тому же
и скептиком.
В дальнем конце склепа за ветхим древним гробом, словно за столом,
сидели три монаха. Это были самые старые покойники в усыпальнице,
любознательный брат хорошо знал их лица. Землистый оттенок щек казался еще
более резким при тусклом свете, а пустые, глаза испускали, как ему казалось,
вспышки огня. Перед одним из них лежала большая раскрытая книга, а другие
склонились над прогнившим столом, словно испытывая сильную боль или
сосредоточенно чему-то внимая. Не было слышно ни звука, склеп был
погружен в безмолвие, его жуткие обитатели неподвижны, как изваяния.
Любопытный монах охотно покинул бы ужасное появление и вернулся в
свою келью, или хотя бы закрыл глаза при виде страшного явления. Но он не
мог сдвинуться с места, чувствуя, будто бы врос в пол. И хотя ему
удалось обернуться, вход в склеп, к своему безграничному удивлению и испугу,
он не смог найти и был не в силах понять, как отсюда выбраться. Он замер без
движения. Наконец старший из сидевших за столом монахов сделал ему знак
приблизиться. Неверными шагами он преодолел путь до стола и наконец предстал
перед старшим, и тут же другие монахи подняли на него недвижные
взгляды, от которых стыла кровь. Он не знал, что делать, и едва не лишился
чувств. Казалось, Небеса покинули его за неверие. В этот миг сомнения и
страха монах вспомнил о молитве и, как только сотворил ее, ощутил в себе
неведомую доселе уверенность. Он взглянул на книгу перед мертвецом. Это был
большой том в черном переплете с золотыми застежками. Ее название было
написано сверху на каждой странице: "Liber Obidientiae".
Больше ему ничего прочитать не удалось. Тогда он посмотрел сначала в
глаза того, перед кем лежала книга, а потом в глаза его собратьев. Затем он
окинул взглядом остальных покойников во всех видимых сквозь мрак гробах. К
нему вернулись дар речи и решимость. Он обратился к жутким созданиям, перед
которыми стоял, на языке духовных пастырей.
- Pax vobis, - так он сказал. - Мир вам.
- Hie nulla pax, - вздохнув, ответствовал самый древний глухим дрожащим
голосом. - Здесь нет мира.
Говоря это, он указал себе на грудь, и монах, бросив туда взгляд, узрел
его сердце, объятое огнем, который, казалось, питается им, но его не
сжигает. В испуге он отвернулся, но не прекратил своих речей.
- Pax vobis, in homine Domini, - сказал он вновь. - Мир вам, во имя
Господне.
- Hic nоn pax, - послышался в ответ глухой, душераздирающий голос
древнего монаха, сидевшего за столом справа. - Нет здесь мира.
Взглянув на обнаженную грудь несчастного создания, он узрел то же живое
сердце, объятое пожирающим пламенем. Монах отвел взгляд и обратился к
сидящему посредине.
- Pax vobis, in homine Domini, - продолжил он.
При этих словах тот, к которому они были обращены, поднял голову,
простер руку и, захлопнув книгу, изрек:
- Говори. Твое дело спрашивать, а мое - отвечать.
Монах почувствовал уверенность и прилив смелости.
- Кто вы? - спросил он. - Кто вы такие?
- Нам не ведомо! - был ответ. - Увы! Нам не ведомо!
- Нам не ведомо, нам не ведомо! - эхом отозвались унылые голоса
обитателей склепа.
- Что вы здесь делаете? - продолжил вопрошающий.
- Мы ждем последнего дня. Страшного суда! Горе нам! Горе!
- Горе! Горе! - прозвучало со всех сторон.
Монах был в ужасе, но все же продолжил:
- Что вы содеяли, если заслужили такую судьбу? Каково ваше преступление,
заслуживающее такой кары?
Как только он задал этот вопрос, земля под ним затряслась, и из ряда
могил, разверзшихся внезапно у его ног, восстало множество скелетов.
- Они - наши жертвы, - ответствовал старший монах, - они пострадали от
рук наших. Мы страдаем теперь, пока они покоятся в мире. И будем
страдать.
- Как долго? - спросил монах.
- Веки вечные! - был ответ.
- Веки вечные, веки вечные! - замерло в склепе.
- Помилуй нас, Бог! - вот все, что смог воскликнуть монах.
Скелеты исчезли, могилы над ними сомкнулись. Старики исчезли из вида,
тела упали в гробы, свет померк, и обитель смерти опять погрузилась в
свою обычную тьму.
Придя в чувство, монах обнаружил, что лежит у алтаря. Брезжил весенний
рассвет, и ему захотелось как можно быстрее, тайком удалиться к себе в келью
из боязни, что его застанут здесь.
Впредь он избегал тщеты философии, гласит легенда, и, посвящая свое
время поискам истинного знания и расширению мощи, величия и славы церкви,
умер в благоухании святости и был похоронен в том самом склепе, где его
тело все еще можно увидеть.