Ой, я очень уязвима для бабушек-старушек. Все они вызывают во мне такую жалость, такую заботу, такое рвение чем-то помочь, вот прямо сейчас помочь. И пока перевожу их через улицу или усаживаю на своё место в метро, пока бережно поддерживаю их тонкие, сгорбленные косточки, то обязательно мелькнёт мысль «а ведь она тоже когда-то была молодая, красивая и любимая». Однажды старушка на меня так посмотрела, так посмотрела, улыбаясь и что-то лепеча благодарное, что я, едва кивнув в ответ, быстрее отвернулась и пустилась вон из вагона, чтобы не разрыдаться. Я такая совсем молодая, а она — седенькая, в морщинах, с бледной береточкой и слезящимися горькими глазами. Нашло что-то, и я ещё долго в тот день вспоминала взгляд старушки и ком подкатывал к горлу от невыразимой жалости за мою женскую судьбу. Пока ещё моя бабушка был жива, я у неё как-то попросила рассказать историю их с дедом любви. Бабушка немного помялась, показала свадебную фотографию и почти ничего не рассказала. Давно было-де, красивая была, полюбила, и он полюбил, много всякого было, что уж вспоминать-то, пожили — вот и всё. И так думаю, все старики не любят рассказывать про молодые свои годы. И даже объяснять это, — почему не любят рассказывать, — тоже не любят.