Послушай, самолеты расчерчивают небо весь день, и я сдерживаю свои руки от отчаянных взлетов к этим крошечным точкам.
Пальцы правой руки обхватывают левое плечо, пальцы левой – цепляются за правую сторону ребер, пересчитывают их.

Одна мысль о том, что хоть один из этих самолетов уж точно предназначен твоему городу делает меня замеревшей статуей,
похожей на одну из тех матово-гибсовых девушек в различного рода художественных музеях.
Вдохи глубоки, а выдохи не слышны.

Я закрываю глаза и вижу, как шасси плавно прикасаются к телу твоего города, как они скользят по нему, вызывая дрожь.
Можешь ли ты представить, что так однажды будут прикасаться к тебе мои пальцы?

Когда гул самолетного сердца стихнет, все эти люди, бывшие так близко ко мне, станут так близко к тебе.
И я не могу не думать, что мой дух (все мое стремительно «я») должен быть на них, словно я – воздушная пыль, осевшая на их пиджаках и блузах.
Понимаешь ли ты, как каждой частицей я буду отделяться от них и мчаться по автострадам к каждому окну в твоем городе? Я слышу, как мерно вздымается сердце твоей земли,
и сравниваю это мягкое биение со своим взволнованным пульсом.

Солнце золотит углы домов, а я подставляю плечи прохладному восточному ветру.

Люди разъехались по домам и отелям, а я блуждаю среди улиц в поисках твоих следов. Ну же, рассмейся на чью-нибудь шутку, дай мне направление.
Я зацеплюсь за золотистое сияние какого-нибудь окна, чтобы перевести дыхание и посмотрю на брызги фонтанов, колыщащихся внизу на площади.
Что сильнее лишает равновесия: осознание того, что я в твоем городе или осознание, что я в городе, где ты?

Стань спиной к рыжему солнцу, пока оно, сонное, не скатилось за горизонт, и посмотри в ту сторону, откуда оно пришло (на меня, ты же понимаешь, что тогда ты будешь смотреть на меня).
Как долго было мое путешествие и вот, наконец, я перед тобой. Дыши же. Я целую твои губы восточным ветром.
Я целую тебя.

Послушай, когда самолеты расчерчивают твое небо весь день, ждешь ли ты, что в одном из них – я