Когда чьи-то руки касались темно-вишневого дерева инструмента её сердце начинало радостно трепетать. Оно словно оживало и Пыль, затаив дыхание, прислушивалась. Иногда на этом всё и заканчивалось — прикосновение было лишь мимолётным и, слушая затихающий звук удаляющихся шагов, она продолжала прерванную прогулку под потолком среди изгибов люстр, сияющих позолотой и хрусталём.
Но гораздо чаще во время таких визитов красивые мужские руки страстно поднимали тяжёлую крышку рояля и начинали танцевать по костяным клавишам. Чёрные — белые, чёрные — белые, белые — белые, чёрные… Их касание и дыхание души старинного рояля сливались в одно целое и рождали музыку.
Музыка лилась и ширилась, заполняла залу, вырывалась за её пределы, и казалось, проникала прямо в сердце Муаровой Пыли. И тогда Пыль с радостью выпархивала из-под тронутых временем клавиш и принималась танцевать. В эти мгновения она забывала обо всём на свете, о том кто она, где и как её зовут. Она сама, казалось ей, становилась движением!
Особенно ей нравилось танцевать в дождливые осенние дни. Тогда пальцы играли что-то волшебно-грустное, задумчивое и тягучее… И под эту музыку она представляла себя поникшим от дождя цветком с такими тонкими и полупрозрачными лепестками со светящимися прожилками… Жемчужно-серым цветком в росинках дождя, парящим над пианино…
Конечно, в ясные дни, когда лучи солнца заливали залу, ей тоже нравилось танцевать. Ведь в эти дни музыка звучала яркая, зовущая, и Пыль, охваченная беспричинным весельем, взлетала под самый потолок и начинала кружиться от чувства какой-то невозможной радости. Она кружилась и кружилась, и смеялась, запрокидывая голову, хлопала в ладоши… Лучи солнца подсвечивали её длинное развевающееся шёлковое платье, атласные туфельки в тон на её изящных ножках, переливались и вспыхивали искорками чёрных жемчужин… Одно па было совершеннее и безудержнее другого!
А потом, когда звук последнего аккорда отражался от стен и мягко опускался на сияющий натёртый паркет, сливаясь с тёмным густым звуком опускающейся крышки рояля, она снова возвращалась под клавиши, аккуратно расправляя складки муарового платья и счастливо вздыхая.
И на некоторое время в её жизни снова воцарялась тишина. Пыль, как ни странно, любила и тишину тоже. К тому же тишина всегда была такая разная…
Муаровая Пыль больше всего любила именно ту, которая была самой необычной. Она приходила так редко, но все же иногда… Иногда это случалось в какие-то совершенно непредсказуемые и особенные дни. Это происходило так…
Как только начинался дождь старинный рояль выносили в сад. Те же красивые мужские руки, но уже в белоснежных перчатках, торжественно поднимали крышку, на несколько мгновений замирали над клавишами, как будто наслаждаясь этим волнительным мгновением, и потом начинали лёгко бить по клавишам вместе с дождем.
Странно, но каждый раз Муаровая Пыль почему-то чувствовала непонятный страх и волнение. Ей было как-то не по себе от необычности всего происходящего и она наслаждалась музыкой, глядя на сад и дождь свозь щёлочки между костяных клавиш.
Но всё вокруг было таким прекрасным, дождь таким нежным, а музыка настолько пронзительной, что волнение её быстро улетучивалось и Пыль решалась подняться и сделать первые па. А сделав их, она уже забывала о страхе и в иступлении кружилась в потоках музыки, словно священный дервиш.
Муаровая Пыль отдавалась этому вся, каждой своей частичкой! Внутри неё всё ликовало! Это было такое состояние счастье, что слёзы ручьями лились из её глаз, смешиваясь с дождём. Она танцевала до изнеможения, до тех пор, пока сама не становилась танцем и совершенно обессилившая не опускалась на потемневший от влаги рояль и тёплый дождь казалось, целовал её мокрую, распростёртую и совершенно счастливую. А глаза её сияли каким-то особенным светом…
Вспоминая, она никогда не могла подобрать нужные слова, чтобы описать это…это, и вправду, было неописуемо! Танец под дождем был для неё мистическим перерождением, чем-то таким за гранью, для чего ей так никогда и не удастся найти слов…
А потом рояль заботливо вытирали от капель и возвращали обратно в залу. А в сердце Муаровой Пыли воцарялась звенящая тишина… Она была соткана из капель нежности, дождя и чего-то, чему нет и не будет названия… И именно эта тишина оставалась с Пылью надолго. И она была молчанием. Нежным, радостным, ранящим и глубоко грустным одновременно… Молчанием о Вечности…