(часть вторая)

Следует постоянно перечитывать

о военных кампаниях Александра Великого, Ганнибала,

Юлия Цезаря и Фридриха Великого.

Это - единственный способ

стать великим вождём.

Наполеон Бонапарт к младшим офицерам

ДОРОГИЕ ДРУЗЬЯ! ЗДЕСЬ, В ПАРИЖЕ, всякому нужны деньги, ибо как поётся в популярной русской народной песне, без денег жизнь плохая - не годится никуда: как помнит читатель, именно на этих музыкальных нотах мы и завершили первую часть. Вместе с тем, известно каждому, что с деньгами - жизнь в нашем Парижике совершенно чудесна и похожа на божий рай земной: истину эту на протяжении веков много раз подтверждали именно русские миллионеры, которые охотно тратят свои миллионы не на своей Родине, а лишь за её границами. Сказать следует и о том, что миллионеры заграничные придерживаются солидарнаго мнения со своими русскими коллегами и приходят к зудящей мысли о необходимости везти в Россию свои миллионы, только лишь тогда, когда находятся в состоянии глубочайшаго алкогольного опьянения, как совсем не так давно продемонстрировал всему белу свету новый русский миллионер Юрий Депардьёв.

Когда же винныя пары его ушли в небытие и миллионер вернулся из слабеющих объятий Бахуса на наш свет Божий, он мигом сообразил, что в русских степях даже и ему миллионерить нечего, и схватив в охапку кушак да шапку, сел с свою карету, и уехал прочь, наплевательски позабыв навсегда даже о собственной прописке в Саранске - городе, экологически опасном не только для миллионеров, но также и для простых бедняков. Нынче же, с трудом вспоминая тот свой хмельной вояж, он все ещё бодро поет о безумно охватившей его горячке горячей любви к путинской России, только уже из окна своего особняка не в России а в Бельгии, в чьей столице недавно прошел веселый фестиваль.

Будучи всеобщим эквивалентом, как писал в той же самой бельгийской столице капиталист Маркс, деньги нужны не только парижанам, но также и Парижу - сэ-ля-ви, как гнусаво распевал на старых львовских мостовых один гасконский мушкетер петербургскаго происхождения. Париж, будучи под руководством рыцарей мэра Анн Идальго, с деньгами справляется весьма достойно: примеров тому масса, но наиболее яркий - это яркий, до бела отмытый фасад Лувра, работы начались с павильона Марса и уже сейчас можно увидеть, какой же на самом деле чудесный то был королевский дворец - дворец, куда переселится Первый консул Республики Наполеон Бонапарт вскоре после битвы при Маренго.

Битва при Маренго должна была стать финальным аккордом похоронного марша не только для карьеры молодого Бонапарта, но и для юной французской Республики и революции вообще. Именно так представляли ея себе три крупнейшие в тот момент монархических государства, чьим государственным устоям новая французская мода на власть без короля была совершенно "прямой и явной угрозой". Это были три империи: Британская, Австрийская и отчасти, Российская. Словно стремясь следовать всем канонам уголовного права, вся эта троица объединилась в ОПГ, для отвода глаз назвав ея Коалициею, и словно в классической банде, в той ОПГ произошло классическое распределение ролей: Австрия будет воевать и командовать, Россия - бесперебойно поставлять пушечное мясо солдат, Англия - за всё это щедро платить двум первым. Если у Англии и Австрии, двух старейших монархий Европы, ещё был хоть сколько-нибудь понятный интерес к недопущению распространения под их скипетры новореволюционных идей, то у юно-молодой монархии русской идея была традиционно одна на всех: легко и быстро заработать на чужих интересах. 

В той самой Первой антифранцузской коалиции, которую Британия и Австрия созвали тогда, когда Наполеон был в своей Первой италианской кампании, Россия не участвовала - немецкой принцессе, ставшей Екатериной II, все эти чужие революции, происходившие так далеко от Петербурга, были до лампочки: и хотя самой лампочки не было тогда даже у неё, её досуг вполне занимали собственныя заботы: надо было отжать у укров турков Крым, чтоб после потомкам можно было хвастать им, как исконнорусскою колыбелию православия; затем раздербанить на три куска вчера ещё братскую и милую Родину ещё так недавно милого любовника, польского короля Стася, а после - провести там жесточайшую АТО  и раздавить восстание Костюшки, насмерть вырезав пол-Варшавы, ну и не забыть про себя - тайно выловить в Сибирской тайге и прилюдно четвертовать на московской брусчатке доморощенного революционера Емелю Пугачева, и то совсем не в православных, а в самых лучших импортных, иезуитских традициях. Классовая ненависть - вот именно так тогда она и зарождалась!..

Как вдруг вспомнит читатель, всеми этими черными делами да мутными мокрухами, занимался в России сухонькый да маленькый старичок - Александр Васильевич Суворов. Да-да, тот самый, который "ждём-с". На редкость для России, это был действительно грамотный и талантливый военный, знал несколько иностранных языков, встречался с самим Ганнибалом, только не с тем великим полководцем, а всего лишь с прадедом Пушкина, но как почти все в России, обладал существенными недостаткоми, уравнивавшими все его достоинства до уровня нуля: был ужасно тщеславен, и за каждый свой шаг, поскольку "без первой звезды - нельзя", ничуть не чувствуя стыда, и у своих, и у чужих выпрашивал как минимум орден, собрав их коллекцию раз в сто больше, чем у маршала Брежнева, а к тому же, в отличие от маршала Брежнева, был ужастно хвастлив.

И хоть хвастать вроде-как и было чем, но легко, часто и с удовольствием впадая в эту слабость, ему случалось забывать о мере так, что лёгкая было слабость та становилась его тяжкой бедой и проклятием. Весь этот пышный букет достоинств и недостатков был осложнён ещё и тем, что по своему характеру, что и не мудрено, Суворов был холерик, если говорить высоконаучным языком, или же был человек ужастно ко всему и ко всем нервный и злой, если сказать это же, но языком вульгарным. Как для военнаго, так эта холерническая движуха была ему удачной помощницей, ибо позволяла легко проявлять небывало безумную смелость и отчаянную храбрость даже там, где самый смелый и храбрый прежде не раз подумал бы, а вот в жизни личной - вся эта его дерганность сильно вредила его ровному общению со всеми, тогда его окружающими: семьей, подчиненными и начальством. Среди этих трех категорий, казалось бы, самих близких ему лиц, Суворов сумел нажить себе врагов куда больше, чем на всех полях сражений.

Еще один важный недостаток Суворова, - и то уже недостаток военный, - состоял в том, что он был военным консерватором, или говоря по-блатному, весьма олд-скульным. Минус это вроде бы и не самый большой, но Суворову удалось и его оборатить себе во вред: все дело в том, что военная наука вообще к тому времени весьма, как сейчас модно говорить, динамично развивалась - в войсках менялось оружие, что предполагало соответствующие перемены в самой стратегии и тактики ведения войны. Развивалась артиллерия, - тот далекий прообраз нынешних ракетных войск, и ее главный козырь состоял в том, что удачное применение ея позволяло сильно сократить личныя потери, одновременно нанеся небывалый урон противнику, будучи при этом за безопасным расстоянием от его войск и не входя в с ним в непосредственныя штыковые конфликты. Но все эти гуманитарные сопли были интересны лишь иностранным воякам, но со смешками отвергались их русскими коллегами: популярный во времена недавней Второй Мировой советский лозунг "не жалей солдат - бабы новых нарожают" был рожден еще в тогдашние времена!.. Чтобы сбить с толку своих, то и дело прознававших про новые зарубежные штучки, Суворов вместо пушек ввёл в войска пословицу: "Пуля - дура, да штык молодец!", совсем не заботясь о том, какую суровую цену за это придётся заплатить России.

Такого совсем не гуманного отношения к собственным, а не чужим войскам, Суворов совсем не стеснялся, и остаётся загадкой, почему обласканного сплошь иностранными титулами Князя Италии и графа Священной Римской империи, принца Сардинского королевского дома, генерала-фельдмаршала австрийских войск и великого маршала войск пьемонтских, которого в духе сегодняшнего дня мигом в России окрестили бы "иностранный агент", вдруг считают именно полководцем русским, а ещё и гордятся таким суровым изувером, без передыху то и дело "шакалившему у иностранных посольств" и легко отправившим на тот свет куда больше русских солдатушек, чем то сделал бы сам неприятель.

Уверяя своих соотечественников, что "коса не тесак, а я не немец, а природный русак", в своём общении с иностранцами Александр Суворов был куда более откровенен и всегда стремился подчеркнуть им свое иностранное, нерусское происхождение: в 1791 в разговорах со шведским послом в России он хвастал, что его род произошел из Швеции и его нынешняя фамилия Суворов происходит от финских или карельских слов "sywe" и "wara", при чем "syvä" означала глубоко, а "vaara" значила опасный. Впрочем, каждый из моих читателей найдет в себе ощущение, что правильнее было бы называть его фамилию Суровов - это вполне соответствовало бы как ея иностранному генезу, так и самому характеру ея обладателя.  

17 ноября 1796 - в тот самый день и час, когда генерал Бонапарт размахивал республиканским триколором на Аркольском мосту в Италии, в Зимнем дворце случилось несчастие: матушка-Екатерина, не совсем удачно сходила в туалет и - ея не стало... На русский престол взошёл император Павел I. Будучи большим противником женщин во власти, занимать просиженный екатерининский трон он побрезговал и заказал себе трон совершенно новый, вполне соответствующий его мужскому представлению о монархе. Молодой и горячий государь пылко принялся за реформы, и первым законом, который царь подписал уже в день своей коронации, был Закон о престолонаследии - для правившего Дома Романовых то был важнейший документ, в соответствии с которым в России навсегда запрещалось женское правление: женщины более не могли наследовать русский трон - кстати, именно этот постулат хотел в дальнейшем реформировать Ульянов, когда писал о кухарке.

Как и любой реформатор, Павел I довольно быстро пришел к заключению, что реформы сильно нуждаются в деньгах, а оттого столь охотно принял предложение Англии поучаствовать во Второй коалиции монарших держав против революционной Франции. Предложение оказалось вполне финансово привлекательным, и уже в 1798 году Коалиция была создана. Вместе с тем, несмотря на все те щебетания, которыми Суворов баловал всех придворных, о том, что "как же ему бы хотелось повстречаться на поле боя с этим выскочкою Буанопарте!", повстречаться с самим Буанопарте он все же всерьёз забоялся и коалиционисты отчего-то вдруг мигом раздумали пойти на Францию, несмотря даже на вполне благоприятный к тому момент - Бонапарт как раз был в Египте, а решили начать с малого: вместо революционной Франции, решено было пойти в Северную Италию - с тем, чтобы, как писалось в большевистские времена в Большой Советской Энциклопедии, освободить ея от французского господства, а заодно - финансово обезжирить и освобождённых, взяв с них хорошую плату за оказанную "услугу".

Между тем ни в Северной Италии, ни в соседней с ней Швейцарии никакого эвфемерного французского господства вовсе не было - эти территории не были присоединены ко Франции, и не подчинялись ей: напротив, на этих территориях местные жители образовали вполне самостоятельные и независимые республики - Цизальпийскую республику в Италии, и Гельветическую республику - в Швейцарии.  

Командовать столь явно разбойничьей авантюрою ни у одного иностранного генерала рука не поднялась, а оттого решено было назначить главнокомандующим войсками Коалиции Александра Суворова, вполне набившего себе руку на подобных тёмных мероприятиях, предварительно удовлетворя его просьбу и возведя его в генерал-фельдмаршалы австрийских войск и подчинив 70-летнему генерал-фельдмаршалу также и австрийские войска, находившиеся под командованием 71-летнего барона фон Меласа. Так два престарелых пенсионера начали свой "освободительный" поход. Секретно сунулись было также ещё и в Голландию, но увы, неудачно - русский полк тогда позорно потерял в Голландии собственное знамя, за что был наказан отдельным рескриптом Императора, - и то было горьким предзнаменованием!..

[x699]

В начале кампании Суворову действительно везло и были одержаны несколько побед в Италии, где суворовские ребятушки отметились традиционными зверствами над безоружным местным населением, но потом между стариками-разбойниками пробежала черная кошка: Австрия не спешила дать ему "за труды" орден Марии-Тересии, которого у того покамест ещё не было, - и было решено разделиться. Барон фон Мелас решил остаться в итальянской Алессандрии, а Суворов - покинуть Италию, и поураганить ещё и по соседству, в Швейцарии. Как оказалось, это была его самая главная ошибка.

В швейцарских горах старику Суворову возможно, впервые в своей карьере, пришлось попробовать горький вкус поражения - от 40-летнего генерала Андре Массена, будущего маршала Франции: русские войска попали в окружение и были буквально зажаты, как живописал Суворов в донесении царю, "в каменном мешке, где повсюду зияют раскрытыя гро́бы".

Из окружения был только единственный выход - необходимо было пройти через минные поля перевал с названием Паникс - вполне подходящим той атмосфере, что царила тогда в русских войсках. Суворову не оставалось выбора для другого решения: надвигалась зима, вокруг - лишь голые скалы да глубокий снег, и на Массена тогда работало само время - не нужно было ни пуль, ни штыков, чтобы к весне от суворовской армии не осталось бы даже и следа. И тогда холерик Суворов решился идти через Паникс - думается, что армия, а вернее то немногое, что от нее тогда осталось и так предприняла бы эту последюю и отчаянную попытку спастись, и отдай Суворов другой приказ, в пропасть полетел бы он первый. Здесь же в пропасть кубарем летели солдатушки - а генерал-фельдмаршал Суворов, бодренько подгоняя их, лишь только смотрел на всё это со стороны.

От 70-летнего старика тогда и вправду отвернулась Фортуна: совсем не пышущий здоровьем, тщедушный и престарелый человек, он там наверняка не раз простыл, и ещё удивительно, что вообще не умер. И хотя высота Паникса на полсотни километров ниже Гран-Сен-Бернара, который покорял молодой Наполеон, но это всё равно два с лишним километра высоты над уровнем моря, и на такой высоте недостаток кислорода вполне можно ощутить любому - а уже это одно, да испытанное на голодный желудок, довольно серьезно портит даже радужное впечатление от созерцания величественных пейзажей, не говоря уже обо всем остальном. 

Разница между картинами Сурикова и Давида видна невооруженным глазом - если французская армия наступает, идёт ввысь - туда, куда и указывает поднятая десница полководца, чья звезда ещё как раз только всходит вверх, то на русском полотне вся армия в панике летит с Паникса вниз, в пропасть - туда, куда и зовёт их всех Александр Суворов - к финалу, к смертельному концу и к бесславному венцу так некогда славной его карьеры!.. 

На картине Давида, если кликнуть по ней - а я специально дал читателю такую возможность, можно разглядеть все подробности - как солдаты тащат по снегу пушки, положенные в своеобразные сани, сделанные из выдолбленных деревянных стволов - за всю историю, до Бонапарта, такую авантюру и вправду ещё пока не позволяли себе все те немногие, которые были здесь прежде: ни Ганнибал, который шёл со слонами, ни даже - Карл Великий!... Великий гуманист Суриков из жалости пририсовал Суворову одну коротенькую пушку, со всеми летящую в пропасть, но из первоисточников всем нам доподлинно известно, что все свои немногочисленные и так нелюбимые им пушки, Суворов тогда не взял во Швейцарию и пустил обозом в догонку в обход - понятно, что некомфортно да и лишний груз, но оттого и попал в окружение под безжалостной картечью Массена!.. 

Ещё одно серьёзное несчастье для Суворова состояло в том, что начав ея во вроде бы ещё тёплом сентябре, всё дальнейшую свою швейцарскую авантюру ему пришлось совершать лютой зимой - а ведь тогда мудрыя полководцы зимой не воевали, отправляя любимыя ими войска на так называемые зимния квартиры, известные русскому читателю лишь из лермонтовской поэмы. Суворов же по-суровому этим правилом пренебрег, и тогда, как Бонапарт переходил Гран-Сен-Бернар в маю, Суворов едва к тому времени достиг границ России и ни за что не согласился повернуть обратно, несмотря даже на то, что Австрия звала поддержать Коалицию и даже согласилась уже выдать ему тот просимый им орден Марии-Терезии!..

По прибытию в Петербург, счастливо сбежавший с поля боя и этим расстроивший не только всю Коалицию, за которую Российская империя уже взяла предоплату, но также и царя, фельдмаршал Суворов был немедля вызван на ковёр в Зимний, где с ним была проведена воспитательная беседа, по итогом которой, зная острое тщеславие полководца, ему и было присуждено то самое звание генералиссимуса. Новоиспечённый генералисимус по итогам того императорскаго совещания вместо радости сильно расстроился и вскоре, 18 мая 1800, приказал всем остальным долго жить... И по иронии судьбы, буквально в это самое время в Италии, всего-то пару днями раньше, Первый консул Републики Наполеон Боанапарт переходил перевал Гран-Сен-Бернар.

Уже буквально через месяц, 14 июня 1800, на плоской и ровной равнине возле никому не ведомой итальянской деревеньки и состоялась эта битва при Маренго - битва, о которой не знал мир!.. Лучше всех о ней, конечно же, всё знает Эдвард Радзинский - о том же, что знаю я, читайте в ТРЕТЬЕЙ ЧАСТИ.