7. Игра в «поддавки».
Немцы никак не могли поверить в свою удачу! Подробность телеграммы Ренненкампфа делала генерал-майора Грюнерта, непосредственного начальника Хоффмана, излишне подозрительным. Как сообщает Хоффман, «он в который раз озабоченно спрашивал меня, следует ли нам верить ей? А почему бы нет?.. Лично я, в принципе, верил каждому ее слову».
Чтобы найти разумное объяснение поведению Ренненкапфа придумывались самые невероятные истории. Хоффман, например, утверждал, что знал о ссоре между Ренненкампфом и Самсоновым, якобы имевшим место в русско-японскую войну. Хоффман утверждал, что «сибирские казаки Самсонова, продемонстрировав храбрость в бою, вынуждены были сдать Ентайские угольные шахты из-за того, что кавалерийская дивизия Ренненкампфа не поддержала их и оставалась на месте, несмотря на неоднократные приказы, и Самсонов ударил Ренненкампфа во время ссоры по этому поводу на перроне Мукденского вокзала». Поэтому, заключал Хоффман, «Ренненкампф не будет спешить на помощь Самсонову». Поскольку вопрос касался не помощи Самсонову, а выигрыша или проигрыша всей кампании, сомнительно, чтобы сам Хоффман верил своей сказке. Рассказывал он ее, однако, часто и охотно.
С перехваченными сообщениями Хоффман и Грюнерт бросились догонять Гинденбурга и Людендорфа на автомобиле, а догнав, передали телеграммы прямо на ходу. Пришлось остановиться, чтобы совместно обсудить создавшееся положение. Оказалось, что атаке, которую на следующий день должны были начать корпуса Макензена и фон Белова против правого фланга Самсонова, Рекненкампф препятствовать не будет. В соответствии с различными интерпретациями всех четверых генерал Франсуа то мог, то не мог отложить свою атаку до тех пор, пока не подтянется вся его пехота и артиллерия. Зная взбалмошный характер Франсуа, Людендорф, возвратившись в штаб, повторил ему свой приказ.
Спешно был разработан план двойного обхода армии Самсонова. На германском левом фланге корпус Макензена, поддерживаемый Беловым, должен был атаковать правый край Самсонова, который вышел к Бишофсбургу, имея кавалерию у Сенсбурга, то есть находился перед озерами, где он должен был соединиться с Ренненкампфом, окажись тот здесь. Но его отсутствие оставляло открытым фланг, который германцы хотели обойти. В центре XX корпус Шольца, теперь поддерживаемый дивизией ландвера и 3-й резервной дивизией генерала фон Моргена, должен был возобновить бой, который он вел накануне. На правом фланге, как и было приказано ему, Франсуа должен был начать наступление, чтобы обойти левый фланг Самсонова. Все приказы были разосланы до полуночи 25 августа.
На утро, в день начала главного сражения, Людендорфа чуть не хватил удар, когда авиаразведка донесла о движении Ренненкампфа в сторону Самсонова. Хотя Гинденбург был уверен, что 8-я армия «может без малейшего колебания» оставить против Ренненкампфа только заслон, Людендорфа охватила тревога. «Проклятый призрак Ренненкампфа висел на северо-востоке как угрожающая грозовая туча, — писал он. — Стоит только ему достать нас, и мы будем разбиты». Он начал испытывать те же страхи, что и Притвиц, и колебаться, следует ли бросить все свои силы против Самсонова или же отказаться от наступления против 2-й армии и повернуть против 1-й.
«Герой Льежа, похоже, немного растерялся», ― пишет Хоффман. Даже Гинденбург признает, что «серьезные сомнения» охватили его начальника штаба и что, как он утверждает, именно он успокоил Людендорфа. По его словам, «мы преодолели внутренние сомнения».
Новое осложнение возникло, когда штаб обнаружил, что Франсуа, все еще ждавший свою артиллерию, не вступил в бой, как было приказано. Людендорф требовал, чтобы атака началась в полдень. Франсуа отвечал, что исходные позиции, которые, по мнению штаба, должны быть уже заняты, занять не удалось. Это вызвало настоящий взрыв недовольства в штабе и, как рассказывает Хоффман, «весьма недружелюбный ответ Людендорфа». В течение дня Франсуа удалось протянуть время и дождаться нужного ему момента.
Неожиданный срочный телефонный звонок из генерального штаба в Кобленце прервал споры с Франсуа. Людендорф, которому и без того хватало беспокойства, взял трубку и приказал Хоффману по параллельному телефону тоже послушать, «чего они хотят». К своему удивлению, он услышал голос полковника Таппена из оперативного отдела генерального штаба, предлагающего выслать Людендорфу подкрепления в составе трех корпусов и кавалерийской дивизии. Причина этого критического решения крылась в панике, охватившей генеральный штаб, когда русские начали свое наступление через две недели после мобилизации вместо шести, которые предсказывали немцы. Кайзер был глубоко озабочен. Мольтке сам волновался по поводу слабой обороны на востоке, поскольку, как он писал перед войной, «все успехи на западном фронте ничего не будут стоить, если русские придут в Берлин».
Председатель восточно-прусского бундесрата прибыл в генеральный штаб просить о защите родины. Управляющий Круппа писал в своем дневнике 25 августа: «Люди повсюду говорили: «Ба, да русские никогда не закончат своей мобилизации... Мы можем еще долго обороняться». Но сегодня все думают по-другому, и уже слышны разговоры об оставлении Восточной Пруссии».
Жалобы беженцев, юнкерские поместья, оставленные на разграбление русским солдатам, слезные мольбы благородных дам, обращенные к императрице спасти семейные земли и сокровища, возымели свое действие. Но решающим фактором, как сообщает Таппен, была «великая победа» на французских границах, «породившая в генеральном штабе мнение, что решающая битва на западе уже состоялась и была выиграна».
Только что побывавший на западном фронте, а до этого работавший над мобилизационными планами, Людендорф, знал необходимую плотность войск на километр наступления. Он понимал, чем может грозить снятие с Западного фронта трех корпусов. Поэтому он ответил Таппену, что подкрепления «не особенно» нужны на востоке и в любом случае прибудут слишком поздно для участия в сражении, которое уже начинается. Но Мольтке все же решил, несмотря на возражения Людендорфа, направить подкрепления в Восточную Пруссию.
Два из тех корпусов, которые он отзывал с Западного фронта, участвовали во взятии Намюра, и теперь, после падения бельгийской крепости, генерал Бюлов заявил, что может обойтись без них. Вместе с 8-й кавалерийской дивизией они были сняты с позиций 26 августа и походным порядком — бельгийские железные дороги были разрушены — дошли до ближайших германских железнодорожных станций, чтобы отправиться на Восточный фронт. Третий корпус уже прибыл на станцию в Тьонвиле, когда Мольтке отменить свой приказ.
А в тысяче трехстах километрах на восток генерал Самсонов готовился возобновить бой 26 августа. На его правом фланге был VI корпус генерала Благовещенского, вышедший на отведенную позицию для встречи с 1-й армией у озер, но Самсонов оставил этот корпус несколько изолированным, выдвинув основные силы своей армии западнее. Это уводило его еще дальше от Ренненкампфа или, вернее, от того места, где тот должен быть. Самсонов, думал, что направление было выбрано правильно, чтобы встать между Вислой и германцами, отступавшими, как он предполагал, на запад. Целью Самсонова была линия Алленштейн — Остероде, где он мог оседлать главную германскую железную дорогу и откуда, как информировал Жилинского 23 августа, «будет легче наступать в сердце Германии».
Уже было очевидно, что его измученные и полуголодные солдаты, которые, спотыкаясь, едва добрели до границы, вряд ли годились для боя, не говоря уже о марше в сердце Германии. Продовольствие не поступало, солдаты съели неприкосновенный запас, деревни были покинуты, сено и овес не убраны, мало что можно было достать для людей и лошадей. Все командиры корпусов требовали остановки. Офицер генерального штаба доносил в штаб Жилинского о «мизерном» продовольственном обеспечении войск. «Не знаю, как еще солдаты выдерживают. Необходимо организовать реквизицию». Но Жилинский не обращал внимания на эти донесения. Он все так же настаивал на продолжении наступления Самсонова, «чтобы встретить врага, отступавшего перед генералом Ренненкампфом, и отрезать его от Вислы».
Сведения о действиях противника Жилинский получал из донесений Ренненкампфа, а поскольку тот не имел соприкосновения с немцами со времени боя под Гумбиненом, сообщения об их передвижениях были чистым вымыслом.
Слишком поздно Самсонов понял из данных о железнодорожных перевозках и другой разведывательной информации, что перед ним была не отступающая, а передислоцировавшаяся армия, шедшая с ним на сближение. Поступали сообщения о концентрации новой группировки противника (это был корпус Франсуа) против его левого фланга.
Сознавая опасность, нависавшую слева, Самсонов послал к Жилинскому офицера, чтобы объяснить необходимость поворота армии на запад вместо продолжения движения на север. Жилинский принял это предложение за желание перейти к обороне и «грубо» ответил офицеру: «Видеть противника там, где его нет, — трусость. Я не разрешу генералу Самсонову праздновать труса. Я настаиваю на том, чтобы он продолжал наступление». Стратегия Жилинского, как сказал один из его коллег, походила на игру в «поддавки», целью которой является потеря одной стороной всех своих шашек.