В СИЗО на Лукьяновке, переполненном сейчас майдановцами, очень многолюдно. Среди заключенных активистов медики, поэты, фотографы, крестьяне и рабочие, восточные и западные... много иногородних, которым помогать некому.
В маленьком дворике и внутри приемного помещения разные люди, разные лица, возбужденно-оживленное настроение...
Люди что-то пакуют, пересыпают, расскладывают, делятся, чем придется, пишут заявления на передачи, помогают, подсказывают, шутят...
Вот немолодая дама в длинной каракулевой шубе и норковой шапке доперестроечной эпохи, орлиный нос, царственная осанка, черные глаза, смуглое лицо в вуали из скорби и какой-то нечеловеческой усталости. Сидит на лавочке в углу, опершись на колени, свесив руки и смотрит в одну точку. Беучастная. Красивая. Ждет, когда в одном из окошек появится список и кто-то прокричит ее фамилию. Вот. Свершилось. Она вместе с мужем - незаметным и услужливым, - семенит к окну. Теперь следует быстро выкладывать продукты (строго по списку, сданному заранее в маленькое окошко-бойницу) и так же, не мешкая, передавать приемщице с грубым бодрым голосом все, что приготовлено.
А тут еще одна. Красивая, тоже немолодая, еврейка, нос с горбинкой, глаза черные, шапочка, короткая шубейка, незаметный муж и энергичность за край. Суетится, переговаривается, посмеевается, раздает советы. "Эй. Ты, - кричит незаметный. - Наша очередь. Давай -ка сюда"...
Парень с книжкой в углу, как раз там, где недавно сидела дама с вуалью. Большой, смешной добряк-очкарик с пухлыми губами . он изредка отвлекается на телефонные разговоры: "Нет, - слышу,- эта модель снята с производства". Когда людей стало меньше, мы с ним синхронно начинаем мерять узкую грязную комнатушку широкими шагами. Нетерпеливые, но вежливые: пропускаем друг друга.
Мужчина несколько титушечного вида высыпает овсянку из коробок в одолженные кем-то пакетики. Иначе низзя! Не пропустят передачу. Рассыпал хлопья, но от помощи отказался. Широкое, чуть потрепаное лицо, чуть монголоидный разрез глаз... Лицо выразительное, непростое, вызывающее легкую тревогу непонятного происхождения. Именно он пытался остановить меня, когда я стала сметать кучу фантиков под стойкой (конфеты в фантиках тоже низзя). Вид у него был недоуменно-сочувствующий: "Вот блаженная!"
Еще одна красавица преклонных лет. Норковая шубка, взбитые в изящное облако над головой белые волосы, красная помада, сапожки на танкетке, кожаные бежевые перчатки, ридикюль, красиво поставленный голос. Очень артистична. Совершенно органична. Окружение для нее не более, чем декорации.
А это девушка на шпильках, шуба, красный шарфик на голове, рыжая челка и хорошо тонированное лицо. Постоянно в айпаде. Веселая. Щебечет с кем-то. Вышагивает по скользкому полу: шпильки ни разу не подводят.

Еще одна особа. Крикливая. Непротрезвевшая. Единственная, кто подходит под образ "посетительница СИЗО" в обывательском представлении. Такой должна быть сожительница рецидивиста... так кажется. А она исключение. Единственное.

Люди. Лица. Судьбы. Эмоции. Усталость.
... Жизнь продолжается...
... И ТАМ можно жить...
... и тут можно жить...
Как же хочется, чтобы там были те, кто честно заслужил. А тут те, прекрасные, умные, добрые, которые хотят просто жить в обществе с человеческими ценностями.