"Мне думается, что есть люди, которые родились не там, где им  следовало
родиться. Случайность забросила их в тот или иной край, но они  всю  жизнь
мучаются тоской по  неведомой  отчизне.  Они  чужие  в  родных  местах,  и
тенистые аллеи, знакомые им с  детства,  равно  как  и  людные  улицы,  на
которых они играли, остаются для них лишь станцией на пути. Чужаками живут
они среди родичей; чужаками остаются  в  родных  краях.  Может  быть,  эта
отчужденность и толкает их вдаль, на поиски чего-то постоянного,  чего-то,
что сможет привязать их к  себе.  Может  быть,  какой-то  глубоко  скрытый
атавизм гонит этих вечных  странников  в  края,  оставленные  их  предками
давно-давно,  в  доисторические  времена.  Случается,  что  человек  вдруг
ступает на ту землю,  к  которой  он  привязан  таинственными  узами.  Вот
наконец дом, который он искал, его тянет осесть среди природы, ранее им не
виданной, среди людей, ранее не знаемых, с такой силой, точно это  и  есть
его отчизна. Здесь, и только здесь, он находит покой.
   Я рассказал Тиаре историю одного человека, с которым я  познакомился  в
лондонской  больнице  Святого  Фомы.  Это  был  еврей  по  имени  Абрагам,
белокурый, плотный молодой человек,  нрава  робкого  и  скромного,  но  на
редкость одаренный. Институт дал ему стипендию, и за пять  лет  учения  он
неизменно  оставался  лучшим  студентом.  После   окончания   медицинского
факультета Абрагам был  оставлен  при  больнице  как  хирург  и  терапевт.
Блистательные его таланты признавались всеми. Вскоре он получил постоянную
должность, будущее его было обеспечено. Если  вообще  можно  что-нибудь  с
уверенностью предрекать человеку, то  уж  Абрагаму,  конечно,  можно  было
предречь самую блестящую карьеру. Его ждали почет и богатство. Прежде  чем
приступить к своим новым обязанностям, он решил взять отпуск,  а  так  как
денег у него не было, то он поступил врачом на пароход,  отправлявшийся  в
Ливан; там не очень-то нуждались в  судовом  враче,  но  один  из  главных
хирургов больницы был знаком с директором пароходной линии -  словом,  все
отлично устроилось.
   Через месяц или полтора Абрагам прислал в дирекцию  письмо,  в  котором
сообщал, что никогда  не  вернется  в  больницу.  Это  вызвало  величайшее
удивление и множество  самых  странных  слухов.  Когда  человек  совершает
какой-нибудь неожиданный поступок, таковой обычно приписывают  недостойным
мотивам. Но очень скоро нашелся врач, готовый занять место Абрагама, и  об
Абрагаме забыли. О нем не было ни слуху ни духу.
   Лет примерно через десять, когда экскурсионный пароход,  на  котором  я
находился, вошел в гавань Александрии, мне вместе  с  другими  пассажирами
пришлось подвергнуться врачебному осмотру.  Врач  был  толстый  мужчина  в
потрепанном костюме; когда он снял шляпу, я заметил, что у него совершенно
голый череп. Мне показалось, что я с ним где-то встречался. И  вдруг  меня
осенило.
   - Абрагам, - сказал я.
   Он в недоумении оглянулся, узнал меня, горячо потряс  мне  руку.  После
взаимных  возгласов  удивления,  узнав,  что  я  собираюсь  заночевать   в
Александрии, он пригласил меня обедать в Английский клуб.  Вечером,  когда
мы встретились за столиком, я спросил, как он  сюда  попал.  Должность  он
занимал весьма скромную и явно  находился  в  стесненных  обстоятельствах.
Абрагам рассказал мне свою историю. Уходя в плавание по Средиземному морю,
он был уверен, что вернется в Лондон  и  приступит  к  работе  в  больнице
Святого Фомы. Но в одно прекрасное утро его пароход подошел к Александрии,
и Абрагам с палубы увидел город, сияющий белизной, и  толпу  на  пристани;
увидел туземцев в лохмотьях, суданских негров,  шумливых,  жестикулирующих
итальянцев и греков, важных турок в фесках, яркое солнце и синее небо. Тут
что-то случилось с ним, что именно, он не мог  объяснить.  "Это  было  как
удар грома, - сказал он и, не удовлетворенный таким определением, добавил:
- Как откровение". Сердце его сжалось, затем возликовало  -  и  сладостное
чувство освобождения  пронзило  Абрагама.  Ему  казалось,  что  здесь  его
родина, и он тотчас же решил до конца дней своих остаться  в  Александрии.
На судне ему особых препятствий не чинили, и через двадцать четыре часа он
со всеми своими пожитками сошел на берег.
   - Капитан, верно, принял вас за сумасшедшего, - смеясь, сказал я.
   - Мне было все равно, что обо  мне  думают.  Это  действовал  не  я,  а
какая-то необоримая сила во мне. Я решил отправиться в скромный  греческий
отель и вдруг понял, что знаю, где он находится. И правда, я прямо вышел к
нему и тотчас же его узнал.
   - Вы бывали раньше в Александрии?
   - Я до этого никогда не выезжал из Англии.
   Он скоро поступил на государственную службу в  Александрии,  да  так  и
остался на этой должности.
   - Жалели вы когда-нибудь о своем поступке?
   -  Никогда,  ни  на  одну  минуту.  Я  зарабатываю  достаточно,   чтобы
существовать, и я доволен. Я ничего больше не  прошу  у  судьбы  до  самой
смерти. И, умирая, скажу, что прекрасно прожил жизнь."