Я больше не могу работать. И это не что-то театрально-эмоциональное с драматическими нотками в голосе и картинным заламыванием рук. Я, действительно, больше не могу работать. У каждого есть свой собственный ресурс. Мой выработан. Мой аккумулятор на нуле. Мне нужна подзарядка. Отпустите меня в отпуск или подключите к сети электропитания. Но... в отпуск меня никто не отпускает, а электропитания для человеков еще не придумано. Поэтому каждое мое утро начинается одинаково: я не могу встать. Нет, не с кровати. С нее я как раз сползаю очень даже бодро. Ужас начинается, когда я сажусь краситься. Начнем с того, что эта процедура меня в последнее время изрядно раздражает. Нет, не раздражает. Бесит! Меня почему-то преследует мысль, что вместо зарисовок на морде лица, я эти 10 минут могла бы потратить на более приятные занятия. Поспать, например, лишние 10 минут. Или посмотреть какие-нибудь новости, или передачку какую-нибудь утреннюю. Ведь идут же эти передачки по телевизору, значит их кто-то смотрит. Так почему же не я? А я не могу, я занята, я вся в художествах. Айвазовский хренов! И ведь не накраситься нельзя. Сразу засыпят вопросами: а почему?, а как это?, а что случилось?. А ничего не случилось! Мне просто пофиг, как я выгляжу. А когда женщине пофиг, как она выглядит, уже поздно беспокоиться. Уже надо бить в набат. Потому что это так же неестественно, как Дед Мороз первого мая.

Вот и сейчас мне надо идти на работу, а я не могу встать. Просто тупо не могу! Я отчаянно не хочу никуда тащиться, никого обучать, принимать дурацкие зачеты и экзамены. Если бы студенты только могли себе представить, как чувствуют себя преподаватели в конце учебного года, они сами бы перестали посещать учебные заведения. Из жалости к профессорско-преподавательскому составу. Или из чувства сострадания. Но они, к сожалению, не знают. И я тащусь, обучаю, принимаю. А я не хочу.

Я хочу совсем другого. Я хочу склеить Вике медаль. Нет, у меня не временное помешательство. Просто у Вики был выпускной в детском центре, в котором она занимается. Ей вручили медаль. Самую простецкую бумажную медаль. Но для ребенка это событие. Это мы понимаем, что таких бумажных трофеев по жизни будет еще море. А для нее она первая, единственная и неповторимая. Поэтому, даже пойдя спать, медаль Вика снять отказалась. Результат очевиден: медаль порвалась. Это для вас это бумажная хрень. И для меня это бумажная хрень. А для нее это награда за успехи. Это ее отличительный знак. Это ее звание, которое приравнивается к Герою Советского Союза. Она уже представляла, как принесет ее в садик, как покажет и что расскажет. И тут на тебе! Такое несчастье. Утеряно единственное доказательство тех самых успехов. И я вижу, что в глазах ребенка явственно плещется горе. А я не могу работать, когда у моего ребенка горе. Не то что работать, я думать ни о чем не могу, пока не устраню причину несчастья. А работать надо. И медаль останется несклеенной.

Потому что я вернусь мертвая. Буду сидеть, смотреть в одну точку и не шевелиться. Меня будут раздражать абсолютно все звуки, а я буду из последних сил пытаться держать себя в руках, чтобы не сорваться на крик. Потому что краем сознания понимаю, что это просто усталость, что дети здесь не причем, что в конце концов я и работаю-то ради них (ну, не для себя же, в самом деле!). Поэтому заткнись, не смей орать, и веди себя прилично. А еще помоги собрать рыбку из мозаики, бесконечное число раз распутай веревку, замотавшуюся в колесо машины, нарисуй динозавра, сложи аиста, прочитай книжку и поиграй в мячик. А потом упади спать, чтобы завтра проснуться и пойти на работу. Восемь..., девять..., аут!

P.S. А медаль я все-таки склеила. Когда утром показала ее Вике, она сначала не могла поверить свалившемуся на нее счастью, а потом на восторженном выдохе прошептала: "Мамочка, ты - лучшая!". И вот ради этого, действительно, стоит жить.