все, что любит Кристина, знает и помнит – все запечатлено в этих костях. Эти кости – тот же жесткий диск компьютера, который мертв, но если его подключить к сети – оживет записанная на нем информация. Диск – мертв, информация – жива…
- Нет, - сказал я себе в последнее мгновение, - нет, все не так… А нужно вот так!
Я повернулся к запаянному по-старинному ящику. Горло стиснуло, я чувствовал и судорогу, и подступающие слезы, и все-все, вплоть до комка в горле, хотя я уже давно, по нашим меркам давно, всего лишь пространственный вихрь. Точнее, уже пространственный вихрь.
Крышка исчезла, атомную решетку ящика я тоже легким усилием воли перестроил, и в комнате стало больше свежего, пахнущего озоном и луговыми цветами воздуха. Желтые кости приподнялись, повисли в воздухе и сцепились в небольшую четвероногую фигуру. Я неотрывно следил, как считывается упрятанная в костях информация, там не только ДНК и прочая ерунда, это можно было восстановить сто лет назад, но и гораздо более субтильные следы всех чувств, страстей, воспоминаний, там вся ее личность…
Мясо наросло за несколько секунд, все покрылось золотистой кожей. Линда вздрогнула, повела огромной башкой по сторонам. Ноздри дергались, жадно хватая незнакомые запахи.
Я сложил губы трубочкой, готовый позвать, как она что-то уловила, быстро для ее неуклюжей фигуры развернулась. В желтых глазах блеснуло счастье, как же, вон он, самый лучший человек на свете, заковыляла на коротких ножках ко мне. Я присел потрепал по толстенному загривку, потом сказал:
- Линда, тапочки!
Линда повернулась и опрометью бросилась в спальню. Я ждал, сердце колотится, через пару долгих минут Линда появилась с тапочкам в огромной пасти. Я молча ждал, она положила тапочек передо мной, ринулась в спальню и принесла второй, после чего опустилась на толстый зад и уставилась мне в лицо ликующе-преданно.
- Умница, - сказал я счастливо. – Возьми на полке пирожок.
Она бросилась на кухню, через минуту вернулась, волоча пакет со «свиными ушками». Я взял в руки, Линда облизнулась и, сев, замерла. Я положил лакомство ей на нос, выждал секунд пятнадцать, сказал тихо: «Можно», Линда дернула мордой, лакомство подпрыгнуло и нырнула в раскрытую пасть.
- Умница, - повторил я. – Ничего не забыла!
Она заворчала довольно, когда я ринулся хватать и тискать, валять по ковру, прижимать и целовать в морду, ну подумаешь, тапочки принесла, всегда же приносила, почему такая бурная радость…
- Все, - сказал я наконец, - иди отдыхай. На место, Линда, на место!
Она с достоинством заковыляла на свой коврик. Для нее нет перерыва, девочка в полной уверенности, что всегда спала на этом самом коврике, и тапочки приносила мне еще сегодня утром, когда я уходил ремонтировать видеомагнитофон «Электроника-12» своему соседу.
Второй ящик исчез под моим взглядом. Я даже не стал превращать его в воздух, в спешке просто стер, кости поднялись и начали складываться гораздо медленнее, я покрылся потом и закусил губу, передо мной разверзлись галактические бездны, дрожь сотрясает так, что застучали зубы. Я не отрывал взгляда, а плоть покрыла кости, оформилась в мышцы, пролегли сухожилия, вены, бледная кожа проступила наверху такая непрочная, что я глухо прорычал и стиснул кулаки.
Кристина так и осталась стоять с закрытыми глазами, проснуться я не позволил, снова и снова пробегал мыслью по всем нейронам, проверял каждую молекулу и каждый атом, не осмелился только заглянуть в ее воспоминания, их неприкосновенность очень много значила в том старом мире, откуда мы пришли, касаться их нельзя, вдруг да она в какие-то минуты раздражения страстно желала мне издохнуть, так что я лишь проверил всю материальную сторону, вздохнул, сотворил на ней ее самый любимый костюм: голубые обтягивающие бедра джинсы и красную маечку с открытым животом, чтобы не закрывать блестящую в пупке золотую капельку пирсинга.
- Кристина, - сказал я негромко, - я люблю тебя, Кристина. Я очень тебя люблю…
Ее веки затрепетали, приподнялись. Мгновение она всматривалась в меня, затем с плачем бросилась мне на шею.
- Володька!.. А мне такое страшное снилось…
Я застыл, мысль сама по себе жуткая, а вдруг все эти годы видела сны, я прижимал ее вздрагивающее тельце, гладил по голове, целовал в макушку, шептал на ухо ласковые успокаивающе слова. Вдруг она резко отстранилась, глаза расширились, взглянули дико.
- Володя! Но ведь я умерла?
- Ты никогда не умрешь, - заверил я горячо. – Никогда! Мы с тобой отныне и навсегда – бессмертные.
Она прошептала с недоумением:
- Бессмертные…
Я сказал настойчиво:
- Я выполнил все, что обещал, Кристина. Кстати, я теперь не просто старше, а намного старше.
- На сколько? – спросила она с некоторым испугом.
- Намного, - ответил я злорадно. – Так что не отвертишься.
Линдочка недовольно урчала и с такой силой терлась о наши ноги, что Кристину шатало, она хваталась за меня, но всякий раз отстранялась и всматривалась с удивлением и недоверием.
- Ты не изменился, - сказала она обвиняющим тоном. – Разве это возможно?
- Я не изменился, - подтвердил я счастливо. – Я все тот же… Но возможно теперь все. Я могу быть всяким. Как и ты.
Она сразу же пощупала себя за бока.
- Правда?
- Убавить? – спросил я.
- Да!
Талия ее мгновенно заузилась. Кристина охнула и ощупала себя. Потом снова бросилась мне на шею, ее тело вздрагивало, снова разразилась плачем, слезы хлынули крупными жемчужинами, горячие и горько-соленые, прижимается так, словно старается войти в меня вся, и я с трудом удержался от жажды облечь ее со всех сторон собой, как бетонными стенами, что в те времена казались символом несокрушимости.
- Все хорошо, - шептал я на ухо. – Вот теперь мы навсегда…
Она вскинула заплаканное личико, жемчужные капельки бегут по щекам, спросила с недоверием и надеждой:
- И что… вот так можно и всех наших? Аркадия, Жанну, Михаила, Леонида…
- Можно, - ответил я просто. – Но не торопись. Сначала, наверное, восстановим твоих и моих родителей…
Еще не понимает, что уже сегодня будет на таком витке эволюции, что Аркадий, Жанна и все другие из того «приличного общества» покажутся не питекантропами, даже не лемурами или земноводными, а простейшими насекомыми. Восстановить всю нашу кампанию тех лет, конечно, можно. Но на кой хрен? Общаться с ними невозможно, да и они в этом мире места не найдут. Выбрали свой путь, прошли так, как хотели. И закончили так, как ожидалось. Восстанови их, обидятся, в суд подадут.
Оживить всех старых друзей того времени, вообще всех людей двадцать первого, а то и двадцатого века… тогда почему не питекантропов, лемуров, кистеперых рыб, что первыми вылезли на сушу?
Кристина задумалась, я видел как прикусила губу, в глазах растерянность.
- Но только… как же здесь будут родители?
- Создадим для них свой мир, - заверил я. – Подумаем, как лучше. То ли отдельную планету, назовем ее Землей и сделаем неотличимой от Земли двадцатого века… населим копиями всех людей того времени, то ли в виртуальный мир, они не увидят разницы. Все решаемо, Кристина!
Она повернулась к окну, что на всю стену, привычный рисунок звезд на глазах меняется, одни гаснут, другие стягиваются в звездные рои, даже шары, я увидел в ее глазах ужас: что за скорости, что за скорости?
Я услышал ее пугливый шепот:
- Разве такое… возможно?
- Теперь - да, - ответил я. – Мы входим в сингулярность. Все только начинается. Правда, тебе, мой любимый звездный астроном, предстоит многому научиться. Очень многому. Думаю, займет это две-три секунды. А то и четыре.