2059-й год.
Ура-ура, можно сказать, что мы создали сверхразум. Не искусственный интеллект, а человеческий сверхразум. Профессор Кулебякин и академик Уваров переселились в компьютер, теперь рабочая частота их сознания в десять тысяч раз больше, чем у нас, застывших в удивлении перед их новым домом, что одновременно является же и телом. Именно застывших: для них, мыслящих в десятки раз быстрее, мы кажемся не просто ужасно медлительными, но и вообще превратившимися в статуи.
Вечером устроили торжество, по старинке принесли цветы и шампанское, все ликовали и радовались, только профессор Загоруйко, наш консультант, сказал с двусмысленной улыбочкой:
- Да-да, мы создали первый слабый сверхразум!. Это уже победа.
Кондрашов сказал с неудовольствием:
- Ну что вы, в самом деле!.. Просто сверхразум.
Загоруйко мягко улыбнулся.
- Считайте, как вам угодно.
- А вы так не считаете? – спросил Кондрашов почти враждебно.
Загоруйко заметил с оттенком высокомерия:
- Вы не ученый, а политик, администратор, менеджер. Вам не обязательно знать разницу между сильным и слабым сверхразумом.
- Я знаю разницу между умным и дураком, - отпарировал Кондрашов. – А при чем здесь сверхразумы?
Загоруйко театрально повернулся, чуть не расплескав вино из фужера, указал патетически на громаду компьютера.
- А если бы туда загрузили вашего пса, которого вы считаете умным?.. Стал бы он вычислять логарифмы или хотя бы усвоил таблицу умножения?.. От того, что профессор Кулебякин станет мыслить быстрее, еще не значит, что он станет мыслишь лучше. Простите, сейчас опять начнется, что мы с ним антагонисты и все такое, но я уверяю вас, что мышление лишь ускорится, но не улучшится. Да-да, это великое достижение, кто спорит? Я сам хотел бы ускорить работу своего мозга в эти десять на десять раз. Правда, не выходя из своего тела. Но я вас уверяю, что сильный сверхразум, это когда созданный разум превосходит человеческий не только количественно, но и качественно.



2060-й год.
Я пересек мост и ошалело открыл рот. Два года не был у Аркадия… вернее, у Жанны, но за это время Медведково… изменилось, если сказать очень дипломатично. А если без дипломатии, то охренеть можно: эти сумасшедшие дизайнеры и архитекторы, шалея от свалившихся возможностей и полнейшего изобилия, весь гигантский район с населением в два миллиона человек засадили в одно-единственное здание.
Город-здание, желтый, как старая медь, поднимается странный и чуждый, похожий на сплетенное из труб дерево, на котором вместо веток исполинские гроздья шаров. К нему со всех сторон устремляются эти трубы, одни по земле, другие на очень тонких опорах в воздухе, а третьи, видимо, под землей, как и надлежит корням. Их наличие я обнаружил по тому, как у подножья города-дерева они выныривают из почвы и устремляются по стволу вертикально вверх.
Некоторые трубы открыты сверху, уже не трубы, а желоба. В одних прошмыгивают что-то вроде суставчатых поездов, в других видны застывшие фигурки, будто народ вышел на прогулку, в третьих течет густая зеленая масса.
- Что за хрень, - пробормотал я. – Как будто на Марсе… каком-нибудь загалактическом. Руки поотрывал бы таким умникам. И как только они народ уговорили перебраться в такие страсти… Что пообещали?
В то же время зародилась надежда переубедить Аркадия и все-таки поставить себе чипы. Все-таки два инфаркта, куча болезней, которые он превозмогает, надо отдать должное, стоически, самое время перед раскрытой могилой успеть вернуть себе здоровье, а если постараться, то и молодость. Если он перебрался в эту жуть, то не так уж и безнадежен для высоких технологий…
Пока машина лавировала по высоченным виадукам, я вспоминал, как читал массу книг и видел фильмов на тему «Робот – дура, человек – молодец». Там всегда две трети текста или фильма расписывается и смакуется преимущества иметь в своем теле хотя бы что-то от робота: чипы быстродействия памяти или мускулов, усиленные шарнирные суставы, рентгеновское зрение или еще что-то сверхчеловеческое, а потом, когда читатель вдоволь насладится всеми сладостями сверхчеловека, делается резкий крен в надуманные глупости, что быть киборгом или иметь в себе хоть что-то механическое – ужасно плохо, нужно немедленно идти на самоубийство. Или, для хеппиэнда, хирургическим путем выдрать чип сверхчеловека, немедленно растоптать его и ощутить себя нормальным полноценным человеком, что пьет пиво и посещает футбольные матчи, не в состоянии запомнить номер собственного телефона, ржет при виде заполнивших экраны телевизоров клоунов, т.е., наш человек!
И вот сейчас наконец-то пришла пора, когда начинаем вживлять сперва под кожу, затем в плоть и кость, а теперь уже и в мозг. И кто возмущается этими чипами? Только те, кто пьет, как распоследние свиньи и не способны заработать даже на самую дешевую версию, но на этом основании гордо именуют именно себя настоящими людьми!
После того, как я поставил первый чип, потом второй, третий – в нашей фирме началось брожение, но первыми после меня поставили двое энтузиастов из Детройта, лишь затем… я хотел бы сказать, «плотину прорвало», но на самом деле эта бурная река желающих очипиться – лишь крохотный ручеек в застойном океане человеческой косности.
Один из ста, такова была статистика, выразил желание расширить возможности организма с помощью чипов, но только один из тысячи обратился в быстро создающиеся клиники за консультациями, разъяснениями. Многих не устроили уклончивые ответы о последствиях, другим нужны были стопроцентные гарантии на все случаи жизни, третьим оказалась не по карману цена, а четвертые, которым и цена по карману, предпочли купить очередной шикарный автомобиль. В результате только один из миллиона выходит из клиники с чипом в теле, но так же, как раньше ни за что не признавались в пластических операциях, так же теперь помалкивают о разных гадостях в своем драгоценном божественном теле, таком прекрасном, таком уникальном, таком неповторимом и потому не терпящим вмешательства, ибо любое вмешательство в работу Бога – кощунство и преступление.
На эту ежегодную встречу большим составом прибыл даже к моему удивлению Юлиан, он много лет работал в Саудовской Аравии, сколотил огромные деньги, теперь вышел на пенсию и наслаждается всеми прелестями жизни, но к чипам, заразившись восточным менталитетом, относится резко отрицательно.
Коля сперва сел на диван, потом вовсе прилег, благо просторная квартира позволяет, механические столики шустро развозят прохладительные напитки, мороженое. По заказу Коли привезли что-то алкогольное, какой-то заводишко упорно продолжает выпускать для «простых» даже водочку, не говоря уже о коньяках, винах, джинах и пиве, женщины опробовали нечто хоть и жирное, но позволяющее быстро похудеть, я просто выпил стакан дистиллированной воды.
В квартире, что практически не изменилась за столько лет, тепло и уютно, на душе становится спокойно. Даже тихая печаль и воспоминание о том, что сюда приходили с Кристиной, отступила перед твердой уверенностью, что я все равно выполню все, что задумал. С интересом и даже странным удовольствием слушал филиппику Леонида против вмешательства в божественные дела Творца. Чем-то приятно, что в этом быстро меняющемся мире, даже стремительно меняющемся, есть вот такие островки, где можно переждать, перевести дух от гонки.
Правда, мелькнула колкая мысль, только перевести, если уж кто-то слишком устал, но не сидеть на этом островке всю жизнь, когда мимо плывут на плотах, лодках, катерах, яхтах, кораблях…
Коля толкнул меня в плечо:
- Володя, не спи! Видишь, как Леонид подхватил знамя Аркадия. Теми же словами, заметил?
- Нет, - признался я.
- Почему?
- Да я к словам не прислушиваюсь. Мне главное, что человек говорит. А в какую словесную мишуру облекает…
- Вот я и говорю, что ты уже заснул под такую мишуру.
- Да не сплю, - сказал я. – Не сплю.
- А чего молчишь?
- Интересно, - признался я.
- Только интересно?
Я покачал головой.
- Что ты, мне очень нравится. Аркадий – настоящий эрудит. Сколько он разных слов знает! Я о таких и не слыхивал… раньше. Здорово.
Коля хмыкнул.
- Но ведь он разложил тебя по косточкам, как патологоанатом!
- Меня? – удивился я. – Я молчу, как неродившаяся рыба.
- Ну, не тебя лично, а твои взгляды.
Я с самым благочестивым видом поднял глаза к потолку, Коля следит с недоумением, а я вздохнул скорбно и сказал с превеликой жалостью в голосе:
- Прости им, Господи, ибо в неразумении не ведают, что выступают против Тебя, делая вид, что защищают твое творение! Ведь это ты, создав человека, повелел дальше изменять его отныне только нам самим, а сам умыл руки… в смысле, самоустранился и теперь только наблюдаешь с любопытством. Или со злорадством, Тебе виднее.
Все слушали с ожиданием, Леонид спросил саркастически:
- Володя, позволь спросить, из чего ты делаешь такие странные выводы, что Господь разрешил вмешиваться в дело его рук нам, ничтожным?
Я всплеснул руками.
- Разрешил?.. Повелел! Заставил!
Леонид посмотрел на всех, слушают внимательно, спросил с нажимом:
- Это когда же?
- А когда повелел отрезать крайнюю плоть, - напомнил я. – Кстати, на восьмой день повелел, заметили?.. Семь дней он сам трудился, а на восьмой день уже человек должен совершенствовать мир. М начинать – с себя! Мешает эта крайняя плоть или нет, неважно, пусть медики спорят, главное в том, что создание Бога было подправлено руками человека… в присутствии и под наблюдением самого Творца! И когда он увидел, что у его чада хватает дерзости подправлять то, что создал он, Бог, тогда похлопал по плечу или погладил по голове, не помню подробностей, сказал: молодец, хвалю. Отныне я не вмешиваюсь, а ты давай сам, сам, сам…
Леонид наморщил лоб, подыскивает убийственные доводы, он никогда не сдается и даже не отступает, но я видел по лицам остальных, что вообще-то их незыблемую веру тряхнул, качнул.
- А потом пошло-поехало, - закончил я. – Помните, церковь вообще-то была против даже удаления аппендикса!.. Дескать, если Господь создал человека с аппендиксом, то пусть и того, загибается от аппендикса, если не сумел с ним прожить. И зараженные гангреной пальцы нельзя отнимать, и шунтирование делать, и зубы пломбировать. Так что ссылка на божественное тело не катит. Человек всегда делал все возможное. Тогда в пустыне они только и могли, что совершить обрезание, но имей Моисей наши чипы, он тут же вставил бы всем своих скитальцам, и Палестину завоевали бы за один день гораздо меньшей кровью для обеих сторон!


2061-й год.
Для Коли надпись на экране: device not ready означает – «девица не готова», и если с реальными ничего нельзя было сделать, ну не начинать же в самом деле глупый ритуал ухаживания с цветами и шампанским, кому это надо, когда вон полно других, вполне готовых и без шампанского, то теперь он сразу же лезет в конфиг, подправляет параметры. Вот и все, несогласных не бывает, любая девица готова, ждет его с раздвинутыми ногами.
Вообще-то абсолютное большинство мужчин только перед другими играет крутых мачо, на самом же деле это в большинстве испуганные зайчики, которые давно уже не те бесстрашные охотники, что брали каменные топоры и шли бить мамонтов, саблезубых тигров и пещерных медведей. Эти даже в виртуале саблезубых тигров бьют из BFG, предварительно засейвившись и не выходя из режима god.
Ужасающие возможности виртуальных миров ударили со всей мощью естественного отбора эволюции, что ждала так долго. То, что не смогли сделать ни чума, ни холера, ни СПИД, ни рак – сделали виртуальные миры. Шесть миллиардов, которым рухнуло от нас, трансчеловеков, полное изобилие и возможность больше не ходить на проклятую работу, где ими командуют сплошные дураки, с головами ушли в эти сказочно прекрасные миры. Да что там сказочные, куда там сказочным, это такие миры, которые сам творишь, и женщины там такие, каких сам жаждешь, каких сам делаешь!
Впрочем, женщины лишь на немного пропустили мужчин вперед. Да и то лишь потому, что мужчины ко всему восприимчивее и первыми суют головы в петли. У женщин свои миры, хотя на мой взгляд ничем не отличались от мужских: те же убогие запросы, те же простенькие желания, которые удовлетворить так легко.
По сути, в виртуальных мирах те и другие в первую очередь удовлетворяли те страсти, которые принято называть низменными, хотя это как раз базовые инстинкты, на которых и возросло человечество. Тем и другим после виртуальных партнеров на реальных и смотреть смешно, если не противно, так что рождаемость фактически сошла к нулю.
Проблема нахлебников решалась сама собой: «простые» живут в самом деле по простейшим алгоритмам, ими движут только общие для всего животного мира инстинкты. Бурно размножались только в дикую эпоху, когда не существовало контрацептивов, а потом уже заводили по одному ребенку потому, что «так принято», «как же совсем без детей, кто нас кормить будет», а сейчас и это отпало: будет кому кормить, уже видно, что изобилие не кончится.
Некоторые из транслюдей, особенно молодежь, вызывающе выставляли встроенные детали поверх кожи и даже одежды, а силиколовые сухожилия накладывали поверх, но основная масса, я в том числе, предпочитали их скрывать под кожей, с виду оставаясь все те же людьми.
Увы, даже если бы мы и хотели «оставаться людьми», очень трудно оставаться на одном уровне с этими медлительными и ограниченными в своих возможностях… людьми. Очень хотелось сказать «существа», но ладно, пусть будут люди, простые люди, как они любят повторять. Просто я хорошо помню, что в свое время от человеческого вида неадертальцев отделился более прогрессивная ветвь кроманьонцев. Несколько сотен тысяч лет сосуществовали мирно, потом начались стычки из-за мест обитания, в конце-концов неадертальцев перебили. Сейчас ситуация повторилась, но на этот раз мы не станем истреблять «простых», как не истребляем же флору и фауну, даже берем ее под защиту, а особо редких заносим в Красную Книгу.
Во всяком случае, для трансчеловеков «простые» постепенно переходят в разряд забавных существ, вроде белок или ежиков в парке. Или дятлов. Даже синичек, которым делаем кормушки.
Кем они будут для зачеловеков – неизвестно, но, полагаю, для них эти «простые» будет менее интересны и забавны, чем амебы или хламидомонады. Так, чем-то на уровне броуновских частиц.



2062-й год.
Район или целый город, состоящий из гигантских сот, такое впечатление, когда посмотришь на эти небоскребы с одинаковыми ячейками, где окна во всю стену, а между ними только выступающие наружу перекрытия. В некоторых темно, ни одного светящегося окна, другие набоскребы, напротив, залиты светом. Значит, здесь жилые дома и офисные находятся вперемешку, по старинке. Как было в ту эпоху, когда нужно было ежедневно ходить на службу, и потому расстояние играло большую роль.
В темной дали вспыхнул огонек, быстро разросся, ударила тугая волна перегретого воздуха. На перроне возник золотой поезд, похожий на пулю с оплавленной от скорости головой.
Я повертел головой, отыскивая Колю, воззвал громко:
- Это я, Володя. Ты где?
Тотчас же получил ответный сигнал, в нем ни слова, только маячок. Нечто вроде автоответчика, дескать, крайне занят для болтовни, но ты заходи, мы щас вмажем и по бабам, или вариант - по бабам, а там и вмажем: какие еще новшества ждать от Коли?
Я взглянул на панель автомобиля, управление тотчас приняло радиосигнал, моментально выбрало самый короткий маршрут, меня вжало в сидение. Через несколько минут я вышел перед огромным домом, нечто вроде небоскреба из пчелиных ячеек, лифт поднял на двести седьмой этаж. На площадке восемнадцать дверей, одна замигала приглашающе.
Я приблизился, дверь исчезла, но едва я переступил незримый порог, в лицо мощно ударило дымом и гарью, донесся грохот тяжелых орудий. Чуть позже – мощный взрыв тряхнул пол, я заглянул через раскрытую дверь в другую комнату, скрюченный за пулеметом Коля остервенело строчит из пулемета, в его сторону бегут люди в тяжелых боевых доспехах, он отшвырнул пулемет, схватился за гранатомет, пустой, я видел как из выхватил из разбитого ящика две последние гранаты и с диким воплем швырнул в дым и грохот.
Морщась, я отключил для себя звук, отступил, грохот и дым отрезало. Комната у Коли производит впечатление какой-то торопливой нахапанности. Технологический прогресс сделал многие вещи, доступные раньше только королям, доступными любому жителю планеты, а затем и те, которым королям и не снились. Сперва все это считалось диковинкой, стоило дорого, а затем резкое падение цен практически на все, и вот даже на пенсию или пособие можно стало покупать автомобили, сложную аппаратуру и ездить отдыхать на другой конец света.
Люди зажиточные такое перенесли без потрясений, они это могли себе позволить и раньше, а вот беднота сломалась. Почти все бросились покупать, покупать, покупать, ездить, бывать, а Коля купил квартиру на весь этаж и обставил ее так, что позавидовал бы и персидский шах. И вот сейчас он, резко сменив надоевших баб на виртуальные сражения, глотает виртуальные пыль и грязь, получает раны, бьется за вашу и нашу свободу, за равенство и демократию или за короля и монархию… а может и за теократию, все-таки в пользу правления папы римского тоже можно сказать немало добрых слов, ведь суровый, но мудрый вождь лучше прогнившей демократии…
На полках плотно томики книг, кончики пальцев зачесались от желания взять в руки, но удержался немалым усилием своей прям таки железной воли. Ну не коллекционер я, не коллекционер, а беречь и лелеять книги – туповатое занятие. Ценность книги не в переплете, корешке, клее и бумаге, а в буковках, которые умные люди расположили в нужном порядке. А для умного читателя абсолютно неважно, на чем те буквы: на каменной стелле, пергаменте, бумаге или экране дисплея. На дисплее, понятно, читать намного удобнее.
За спиной хлопнула дверь. Коля ввалился в комнату, хватаясь за косяк, хрипя и задыхаясь. Лицо стало багровым и синюшным разом, глаза закатывались под лоб, он хрипел что-то неразборчивое.
Я хотел броситься поддержать, но он уже повалился в ближайшее кресло, подъехал столик с приготовленными тониками. Я смотрел, как дрожащие руки, что только что держали пулемет и швыряли гранаты, хватают стаканы с жидкостью неприятно зеленого цвета, подносят к губам, кадык часто дергается, прогоняя содержимое стаканов по пищеводу…
- Бабы и война, - сказал я, - извечное мужское занятие…
Он чуть оживился, прохрипел:
- Мудро… Кто сказал?
- Не знаю, - ответил я честно. – Я думал, что я.
- Для тебя слишком… - сказал Коля все еще хрипло. – Ты весь… как стальной клинок. Нет в тебе вычурности…
- Это плохо?
- Мне, - сказал он, - хорошо. Даже очень…
- С кем воюете? – спросил я.
- Со всеми, – сказал он угрюмо, - кто мешает нам расширяться.
- Нам, это кому?
- Великой Скифии, конечно, - ответил он с некоторым удивлением.
- Извини, - сказал я искренне, - я не знал, что ты скиф.
- Да Я недавно, - ответил он. – Познакомился на их сайте, побазарили о том, о сем, а когда я посмотрел их Устав и Программу, то и мне восхотелось стать скифом. А там с этим просто: если чувствуешь в себе скифа – будь им!.. Ну, я вошел к ним, потом не раз собирались в реале. Те, кто близко, понятно. Ведь множество скифов разбросаны по всему миру… Диаспора, будь она проклята, великое рассеяние. С тех пор, как подлый яяяя убил нашего мудрого и справедливого царя, величайшая из всей империй мира, скифская, начала приходить в упадок, на нее набросились все соседи, что как шакалы, норовят оторвать кусок мяса еще от живого льва,
Он рассказывал с придыханием, надрывом, глаза блестят, я вдруг ощутил, что он в самом деле скиф, в самом деле верит в величие скифской державы… да оно в самом деле было, не спорю, но он верит в то, что скифское государство существует, воюет, борется за признание, расширяет свои пределы, возвращая когда-то потерянные территории.
- Круто, - сказал я искренне. – Реваншисты, значит. Слушай, в твоем-то возрасте…
- Нам чужого не надо, - ответил он с достоинством. – А свое вернуть надо.
Я попытался вспомнить границы древнего скифского государства, но получалось что-то с неясными очертаниями. Разве что весь Средний и Ближний Восток, Палестина, Средняя Азия и Восточная Европа… хотя что-то могу и путать, не мои это увлечения, а энциклопедии запрашивать по этому поводу не стану.
- А кто противится?
Он отмахнулся.
- Да всякие отморозки. Альбигойцы, паписты, атланты, фашисты, коммунисты, легионеры Марка Красса, Парфянское царство, Галактический Союз и даже Темная Звезда… ну, а про всякие мелкие королевства, герцогства, Союзы миров, Алькаеду и Крестоносцев космоса можно не считать, рылом и выучкой не вышли.
- У вас крутые бойцы?
Он сказал с гордостью:
- Скифы мы!.. С жадными очами… и еще чем-то, не помню. Словом, круче нас только яйца. Есть будешь?
- Если только без прессинга, - предостерег я.
Он покачал головой.
- Какой прессинг, если ты прям железный! Ни на выпивку тебя, ни к бабам, ни нажраться так, чтобы дышать тяжело…
Подкатил столик с довольно старомодно выглядящими приборами, Коля взял в руки и, шевеля губами, начал тыкать пальцем в клавиши. Подумать только, у простых все еще в ходу клавиши.
Выглядел он изможденным, глаза все еще лихорадочно блестят. Отвечал мне иногда невпопад, я же видел, что мыслями и чувствовал еще там, в дыму виртуальных боев. Хорошо, сказал я себе, хорошо для общества, что мы сумели нереализованную жажду насилия и преступности вытеснить в виртуальные миры.
Зеленые, они не переводятся даже в обществе высоких технологий, ну не совсем зеленые, а некий слабый аналог, предостерегали, что, дескать, в виртуальных мирах только раззадорятся, а потом выйдут в реальный мир убивать, насиловать и грабить. На это мы им отвечали с цифрами в руках, что в эру компьютеров увлечение стрелялками вовсе не привело в всплеску преступности, как боялись алармисты, не приведет и теперь. То были простые стрелялки, возражали зеленые, а это…
Заткнитесь, ответили мы кратко. Кто не выпустит пар в виртуальном и попробует повторить такое же в реале, такого загребут еще на выходе из квартиры. И больше не выпустят из весьма охраняемых мест. Хватит, нацацкались.
Закончив заказ, Коля сказал все еще хриплым голосом:
- А я малость выпью… Теперь и я почти не пью. В сердце как будто раскаленный штык образца четырнадцатого загнали! Были тогда трехгранные, знаешь?.. А под лопаткой, наоборот, льдину подложили.
- Сколько было инфарктов? – спросил я.
- Два, - ответил он, не моргнув глазом.
- Пять, - сказал я безжалостно.
- То не инфаркты даже, - возразил он. – Так, фигня одна… Инфаркты, когда мне в реанимации уже бирочку на большой палец ноги привязали. Мол, этого в морг. А то ерунда, можно сказать, микроинфарктики.
- Пять инфарктов, - повторил я. – Коля, кончай ты с этим. Даже скифы не всегда воевали. Займись чем-нибудь более мирным. Были скифы-пахари, о них еще Геродот писал…
- Так это мы, - сказал он победно. – Мы и есть те самые скифы-пахари! Что значит, самые продвинутые среди скифов. Остальные только кочевники. Потому у нас самая крутая армия, что мы коней зерном кормим, в Элладу зерно продаем, а там хорошие доспехи покупаем…
Я помалкивал, сказать нечего, Колю не переделать. Незаметно для него мысленно послал сигнал Михаилу, он в последнее время наблюдает и за Колей, поддерживает его здоровье как может, передал все, что выяснил, поднялся.
- Извини, не могу пока что вступить в доблестную армию скифов.
- Почему? – спросил Коля с детской обидой.
- У меня свои войны, - объяснил я.
- За кого воюешь? – оживился Коля. – Нет, не говори, давай угадаю!.. За жидаев?.. или за эльфов?.. Нет, ты же технарь… наверное, за племя терминаторов?
- Угадал, - согласился я. – И собираюсь уничтожить этот мир.


Через два месяца Михаил сообщил, что когда пытались вытащить Колю из очередного инфаркта, у него вообще отказало все, что только могло отказать: почки, печень, легкие, иммунная и ферментная системы, спинной мозг. Врачи сражались за его жизнь, как могли, но, увы, медицина могуча, как никогда, но все еще не всемогуща.
Колю кремировали на следующий день. Печально, что на похороны смогли явиться только Светлана и Михаил (яяяя остальные померли? Как) Коля прожил в свое удовольствие всю жизнь, то есть так, что не оставил даже потомства. И лишь двое стариков приняли урну с его прахом и развеяли ее на берегу реки.



2063-й год.
Скоро стукнет девяносто, и хотя я все еще держусь, ежедневно являюсь на работу и провожу несколько часов за расчетами и просмотром новостей в области высоких технологий, но к концу дня наваливается такая жуткая усталость, что темнеет в глазах, в ушах звон, пальцы начинают вздрагивать. Начало всерьез побаливать сердце, печень сдает, одна из почек практически сдохла, а другая работает в треть мощностей.
Увы, обещанного «лекарства от смерти» так и не создано, а средства частичного омоложения очень громоздки и баснословно дороги. Пока что их могут позволить себе только кинозвезды и олигархи, из-за чего в обществе начались разговоры, что не все в порядке в мироустройстве, если самыми ценными оказываются шоумены, а не ученые, благодаря трудам которых шоумены и сколотили такие состояния.
Разговоры нарастали, в сенаты и конгрессы выдвигались даже законопроекты, но все как-то угасало в процессе обсуждений на уровне комиссий: слишком все похоже на «отнять и поделить», никто не любит, когда государство начинает вмешиваться в жизнь общества. Я следил внимательно, я себя причисляю хоть и к технарям, но все-таки к тем, кто продвигает новые технологии, а не рассказывает с эстрады анекдоты.
Позвонил Холдеманн, глаза концерна, поздравил с успешным внедрением нанотехнологий в строительство мостов и перекрытий больших пространств. Я ответил скромно, что это наша работа, с которой, к счастью, справляемся.
- Жду вас сегодня к семи, - сказал он дружеским тоном. – Надеюсь, отыщете в своем насыщенном календаре дырочку для визита.
- Да, господин Холдеманн, - ответил я почтительно. – Буду ровно в семь.
- Вот и прекрасно, - сказал он. – Есть пара слов, которых я хотел бы сказать лично.
Связь оборвалась, но перед моими глазами все еще стояло его суровое беспощадное лицо. Нашу империю основал Ккяяяя, потом во владение вступил его старший сын, он возглавлял семнадцать лет, затем разрастающуюся кампанию перекупил холдинг Холдеманнов, во главе сменилось уже четверо, и вот пятый, прекрасный финансист и вообще финансовый гений, сумевший стоимость кампании с восьми триллионов поднять до девятнадцати.
Немногие могли похвастать, что видели его в реале. Тем более, общались. Я выехал заблаговременно, по дороге вспоминал все, что знаю о главе трансконтинентальной корпорации. Холдеманн, хоть уже пятый из семьи на верховном посту, но и он так безумно стар, что помнит Майкла Джексона еще негром, а Мохаммеда Али называет Кассиусом Клеем.
Из наших активно работающих долгожителей могу назвать разве что Полунина, в его времена «Плейбой» считался крутым порнушным журналом, АББА – лучшим ансамблем Европы, а BoneyM – Америки. Для него лучший футболист по-прежнему Олег Блохин, он до сих пор удивляется круглосуточному телевидению и двенадцати каналам, спрашивает Фанту, Тархун и Байкал, а на Пепси смотрит с подозрением, ведь ее разрешил только Хрущев, Кока-кола так и вовсе пришла только с контрреволюцией, а пультом для телевизора в его время служили плоскогубцы…
В восемнадцать пятьдесят пять я подъехал к главному офису. Рецептионистка мило улыбнулась, у нее по последней моде вытянутый совершенно безволосый череп, удивленно вскинутые и умело загнутые дизайнером надбровные дуги - самих бровей, конечно же, нет - утонченное кукольное лицо.
- Индекс, - произнесла она тепло, как будто разговаривала с самым близким другом.
Я невольно улыбнулся в ответ, показал свою карточку. Она еще выше вскинула брови… нет, это все-таки надбровные дуги, я даже не знал, что их отделили и заставили двигаться, выражая какие-то эмоции, в синих глазах с лиловыми зрачками проступило великое уважение и даже почтение.
- Проходите, - сказала она, я уловил ее сигнал, что мне стоит только назвать ее имя, когда буду свободен, и она тут же окажется в моей постели.
Я из вежливости взглянул на жетон с ее именем и фамилией, улыбнулся и ступил на эскалатор. Еще четыре минуты на подъем к сто семидесятому этажу и одна – на путь к двери кабинета всемогущего главы межконтинентальной корпорации. Холдеманн, едва ли не ровесник мне, легко поднялся навстречу, протянул руку.
- Рад приветствовать вас, господин Ккяяяя. И вообще рад лично увидеть… Вы настоящая легенда нашего огромного холдинга! Прощу садитесь, я не задержу вас надолго.
Рукопожатие его было сильным и дружеским. Я сел в предложенное кресло, он с живейшим интересом всматривался в мое лицо. Я в смущении развел руками.
- Я просто работал… Просто совпало, господин Холдеманн, что сфера высоких технологий еще и моя мечта, мои привязанности, мое хобби. Потому, когда другие после работы бегут отдыхать, а в отпуска уезжают к дальним курортам, мне куда интереснее возиться с новыми разработками.
Он улыбнулся.
- Тогда мы оба на месте. Я тоже обожаю направлять финансовые потоки в те русла, на берегах которых сразу все зацветет.
- Сразу?
Он понял, покачал головой.
- Не обязательно. Но чтоб возникла жизнь, зачирикали птички… Мы перекупили ваша компанию, когда вы, господин Ккяяяя, были уже главной и самой яркой звездой. И вы продолжали приносить кампании, уже нашей, огромную прибыль. Но сейчас, увы…
Сердце мое екнуло.
- Отправляете на пенсию?
- Совсем нет, - ответил он быстро. – Совсем нет.
- А что же?
Он широко улыбнулся.
- Вы прекрасно работаете, но вы не двужильный. Я хочу, чтобы вы прошли программу омоложения. Полного, я имею в виду.
Я снова развел руками.
- Увы, полное мне пока не по карману. Да и не могу оставить свою фирму даже на сутки. А полное вырвет из моей жизни целую неделю.
- Уже укладываются в четыре дня, - заверил он. – Проверено на себе.
- Пока что это слишком дорого, - ответил я.
- Уже нет, - возразил он.
- У меня недостаточно накоплений, - напомнил я. – В вашей службе должны быть все данные.
Он коротко взглянул на небольшой экран перед ним, губы раздвинула короткая улыбка.
- Есть. К примеру, на вчерашнем закрытом совещании держателей акция вам выделено… в качестве премии… так-а-ак… ага, вот, четыре процента акций. Этого более, чем достаточно, чтобы пройти полное обновление организма хоть дважды.
Я замер, боясь поверить. До сих пор я считал себя простым служащим, хоть на высоком посту и с немалым окладом, все-таки у меня своя кампания с большим штатом сотрудников, но сейчас же вошел в число держателей акций. Причем, привилегированных.
Холдеманн поднялся, протянул мне руку.
- Поздравляю вас. Добро пожаловать в наш круг. А с обновлением… не медлите. Четыре дня как-нибудь без вас обойдутся.


Но навалилась срочная работа, потом еще и еще, я все откладывал, теперь омоложение у меня в кармане, можно не беспокоиться… и через три месяца, внезапный инфаркт сразил меня, как быка ударом молота по черепу. Вообще-то прединфарктное состояние наблюдалось уже с неделю, но это в последние годы бывало так часто, и всякий раз снимал блокираторами, что и на этот раз понадеялся, однако что-то не сработало. Или организм настолько привык к лекарствам, что перестал реагировать.
Меня доставили в клинику, а затем, пользуясь моим бессознательным состоянием и руководствуясь прямым указанием Холдеманна, перевезли в Центр Омоложения. Вся процедура вместо четырех дней заняла две недели, наконец я вышел из клиники, снизив биологический возраст до тридцати пяти лет, то есть, сбросив больше половины своих реальных лет.
Молодое сердце могучими толчками гнало горячую кровь по обновленному телу, я озирал мир молодыми очами. В черепе тесно от новых мыслей, проектов, задумок, что рождаются вот прямо сейчас. Все-таки хорошо быть молодым… это только подростки полагают, что старость уже с тридцати лет, на самом деле в сорок-пятьдесят человек только начинает жить в полную мощь, если он, конечно, не спортсмен, у тех жизнь коротка, но, увы, с возрастом растет мудрость, однако силы убывают, убывают…



2064-й год.
Снова заменил зубы, ибо мои старые стали выглядеть чем-то реликтовым, вроде чешуи на теле. За два часа заменили всю нижнюю челюсть с уже предустановленными зубами, оставалась только подгонка под мои вкусы, но я согласился на базовые, они и так такие, что любой голливудский актер старой эпохи удавился бы от зависти.
И вообще, как я заметил, была отдана дань моде: больше коренных, без клыков, клыки – грубо, пережиток дикости. Нижняя челюсть чуть массивнее, с расширенными костями для вживления и горячей замены: если вдруг восхочется вскоре поставить более совершенные или просто модные. Там же стоматолог, взглянув на мою грудную клетку и переводя взгляд на мой индекс, посоветовал в соседнем кабинете подправить чуть ребра, в этом сезоне не модно, чтобы они вот так выделялись нижними дугами. В старину великосветские дамы вообще удаляли их, чтобы сделать талию более узкой…
Я заглянул из чистого любопытства, а вышел через три часа вообще с новыми ребрами и модифицированными сухожилиями, вдесятеро увеличивающими силу. Предупредили, чтобы не пользовался во всю мощь, не выдержат суставы. Да и кости у меня не стальные.
Ругаясь, я пообещал себе, что раз уж дал уступку любопытству, то теперь придется поневоле менять еще и суставы, а потом и кости. Иначе стану инвалидом.


2065-й год.
Он находился от меня в двух-трех километрах, но я сразу выделил фигуру Кондрашова, укрупнил, чтобы видеть лицо. Он улыбнулся мне, помахал рукой и что-то прокричал, но со всех сторон рев взлетающих самолетов, стартовые хлопки, я сосредоточился на регуляторах уровня шума, отсекая звуки, что не относятся к человеческому тембру, услышал:
-… и не забудь, что сегодня мы встречаемся в Малом зале!
Рядом с ним слышались еще голоса, раздраженные и сварливые, как в объективе промелькнуло чье-то разъяренное лицо, я сузил диапазон, отсекая и чужие голоса, пока Кондрашов не остался в абсолютном тишине, словно на сцене Большого театра, сказал негромко:
- Разве сегодня пятница?
- А при чем пятница, - спросил он немедленно, - мы собираемся там каждую третью субботу месяца!.. ты что шепчешь, говори громче! Я тебя еле слышу.
- Поставь современные регуляторы, - посоветовал я злорадно. – И калибровщики. Я показываю то язык, то фигу, а ты не реагируешь.
Он скривился.
- Я и морду твою едва вижу. А что, появились новые? Сколько стоят?
- От трехсот до семисот универсальных часов.
Он почесал в затылке.
- Дороговато…
- Там еще можно ставить аннотации, - сообщил я, - разную дополнительную инфу, коррекцию местности, на которую смотришь…
- А могу видеть тебя старым и лысым чертом?
- Можешь, - заверил я. – если, конечно, внесешь дополнительные параметры. Вручную. А Светлану сможешь видеть совсем голой. Или какой хочешь.
Он вздохнул.
- Придется раскошелиться.


2066-й год.
Город в ночи выглядит пугающе чужим, мрачным и опасным. Все здания – небоскребы, только одни на сто этажей, а другие на двести и даже двести пятьдесят, Две трети – вытянутые к небу цилиндры, словно люди поселились в исполинских заводских трудах, прорезали ровные ряды окон и обосновались там внутри.
Еще не глубокая ночь, в окнах свет, из-за чего эти гигантские трубы испещрены сверху донизу идеально ровными рядами светящихся точек. Над небоскребами холодное застывшее небо, звезды из-за небольшого смога мигают все, но я сделал небольшое усилие, включил добавочное зрение и залюбовался каскадами неистового огня, что захлестывает могучими волнами небо от востока и до запада. Сияние магнитных бурь, которое «простые» наблюдают только в северных широтах, мы можем видеть везде, как и преобразившиеся звезды, просто меняя светофильтры или переключаясь с гамма-зрения на рентгеновское. Бесподобную и захватывающую дыхание красоту неба в рентгеновском могут оценить только те, кто смотрел именно на небо, а не на тусклый экран, где как болотный гриб в тумане виднеются серые размытые половинки легких.
Я осторожно открыл дверь особнячка, загорелся свет, указывая дорогу. Извилистая дорожка повела мимо домашних фонтанов, роскошных цветов, дальше толстые ковры, а в последней комнате на непомерно большой кровати, я увидел укрытую одеялом до подбородка сухонькую старушку со сморщенным, как печеное яблоко, лицом.
Врач поднялся при моем появлении. Я кивнул, он оглянулся и сказал шепотом:
- Осталось не больше суток. Аппаратура работает идеально, но завтра кровь будет прокачиваться уже через мертвый мозг. Мы сделали все, что могли, но…
Он умолк, развел руками. Лицо смущенное, в глазах виноватость, как у добросовестного человека, что не мог сохранить жизнь человеку, убедив в необходимости операции. Светлана прожила долгую жизнь, но никакие ресурсы организма не в состоянии бесконечно долго поддерживать жизнь даже с помощью современной медицины.
Сверху нависают следящие за ее состоянием экраны, из рук к приборам тянутся тонкие трубки. Сквозь прозрачные стенки видно, как правильными ровными толчками подается отфильтрованная кровь, имитируя работу сердца. Там, под одеялом, прячутся трубки потолще, что так же принудительно прокачивают через желудок, почки, печень все остальное необходимое. И так же аккуратно забирают экскременты и мочу.
Веки ее чуть дрогнули, когда я присел рядом, даже губы чуть раздвинулись в улыбке, узнала, но, похоже, нет сил даже открыть глаза. Я осторожно взял ее за руку, больше похожую на высохшую птичью лапку.
- Света, - сказал я негромко, - Света… это я. Света, ты умная и все понимаешь, но сейчас ты ошибаешься. Ты полагаешь, что умираешь, но на самом деле ты засыпаешь. Очень скоро я сам тебя разбужу.
На губах ее оставалась улыбка, я поглядывал на монитор, показывающий активность мозга, почувствовал, что она слышит и понимает затухающим сознанием.
Врач оставил нас и ждал в коридоре. Я сказал отрывисто:
- Действуйте, как я сказал.
Он замялся.
- Может быть… подождать до завтра…
- Зачем?
- Ну, зафиксировать клиническую смерть… а уже тогда…
Я сказал жестко:
- Вы учились по старым программам? Забудьте про все эти слюни насчет соблюдения всех ненужных формальностей. Она умирает, это ясно всем. И суток не проживет, как всем видно. Так что не медлите!
Он кивнул и отступил, скрывая смущение.


Светлану поместили в криогенную капсулу уже через час. Она так и осталась в глыбе льда с легкой улыбкой на губах. Я тут же сбросил в банк, где мой счет, номер ее ячейки, чтобы плату за поддержание нужной температуры автоматически снимали с моих депозитов, попрощался с персоналом и быстро покинул здание крионики.


2067-й год.