2045-й год.
Аркадий постарел, постарел, начал горбиться. Неопрятные седые волосы падают на плечи, вообще слишком длинные, такие в мое время носили композиторы, но розовая плешь заняла всю макушку, нос удлиннился и закрючковател. Живот переваливается через ремень, все признаки зеркальной болезни. Даже голос стал хриплый и скрипучий, но энергии все еще не занимать: избрали председателем регионального комитета по защите человечества, Жанна жалуется, что Аркадий дома бывает от силы два-три дня в неделю, а то все разъезжает по городам, вербуя сторонников.
Наверное, мы держимся за старую компашку еще и потому, что в нашем возрасте друзей уже не заводят, а только теряют. Знакомиться и легко сдруживаться – это привилегия молодости, а нам в этом деле очень нелегко, потому друг к другу относимся особенно бережно, хотя, конечно, у каждого свои тараканы, Аркадий вообще чувствует себя народным трибуном, остальные его поддерживают кто бурно, кто молчаливо, а я, белая ворона, когда отмаливаюсь, а когда что-то вякаю в защиту технического прогресса, который вообще-то не обязательно так уж отвратителен и уничтожающ. В смысле, культуры уничтожающ.
В последнее время я научился защищаться с улыбочкой, что вроде как бы смягчает мои слова, сами по себе достаточно жесткие, а с точки зрения их культуры даже отвратительны и уничтожающи. А с улыбочкой как бы говорю всем своим видом, что, мол, не принимайте все так уж всерьез, я же сам вроде бы подтруниваю над своими словами, в них не обязательно все так уж обрекающе и безысходно для великой русской культуры и великой русской интеллигенции, хранительницы извечных и непреходящих ценностей всего человечества.
Я уже твердо здесь и везде, где меня знают, считаюсь трансгуманистом, то есть, признающим человека не конечным продуктом эволюции, а всего ступенью к более совершенным формам. Транслюди – это те, кто постепенно подготавливает себя к переходу на качественно высокий уровень. Начинать можно с простейших действий: заниматься своим здоровьем и постараться осваивать новые профессии, более технологически совершенные, постараться освоить хотя бы английский язык, хорошо бы еще развивать или способствовать развитию тех областей, которые ведут не к антиквариату, а приближают технологическую эру…
Словом, я по всем параметрам – трансчеловек, потому Аркадий чаще всего именно меня атакует обвинениями в бесчеловечности, аморальности и даже каннибализме.
Я возразил:
- Как вам не покажется странным, но наш каннибальский трансгуманизм прекрасно совместим со всеми этическими системами. Мы считаем, что имеем право считать улучшением положения человечества, если улучшается положение отдельных людей.
Аркадий вскинул руки, призывая компашку в свидетели, что я попался, воскликнул с великим торжеством:
- Вот!.. Вот оно, слово каннибала!
- В чем оно? – спросил я.
- Вы открыто признаете, - заорал он, - что собираетесь улучшать положение отдельных людей, а не всего человечества!.. Вы сказали то, о чем стеснялись сказать даже фашисты!
Я поморщился.
- Знаете, меня не пугают ярлыки типа «фашист», «коммунист», «расист» или что-то еще. Это моего отца разве что еще могло вогнать в трепет, а для меня это только сухие листья давно срубленных деревьев. Я считаю… мы считаем, что только человек сам может и должен судить, что для него хорошо или что плохо. Нельзя человечество загонять в рай дубиной. Нельзя тащить на веревке. Мы, трансгуманисты, являемся сторонниками личной свободы каждого, будь это президент страны или последний пропойца под забором. Сторонниками личной свободы и морального права самим выбирать: использовать или нет технологические новинки для продления жизни, усиления работоспособности, расширения своего интеллекта.
Леонид и Михаил явно задумались, вижу по лицам, их жены смотрят на них преданными глазами и ждут указаний, как правильно реагировать, Коля просто не врубился, Аркадий выкрикнул с тем же ожесточением:
- А как он может купить этот чип, расширяющий ему интеллект, если у него нет денег?
- Пусть копит, - ответил я холодно. – А если все зарабатываемые деньги вбухивает в покупку водки целыми ящиками, то что же, я должен ему отдать свой чип? Или чей-то?.. Нет уж, время лжегуманизма прошло. С этой дрянь нянчились, потому что она была нужна на грязных работах. В том будущем, куда мы идем, грузчики не нужны. А здесь они могут остаться и такими.
- Здесь, это где?
- В этом мире, - уточнил я. – В этом обществе. В конце-концов, и без чипов жить можно.
Он сказал язвительно:
- А с чипами будет только золотой миллиард?
Я сдвинул плечами.
- Что такое золотой миллиард? Это те, которые так и не стали общечеловеками даже в самый что ни есть разгул этого психоза. Общечеловеки – это остальные шесть миллиардов. Тупейшее стадо. Принадлежность к золотому миллиарду не выражается в миллионах долларов на счету или в стране проживания. Золотой миллиард – это люди, которые мыслят самостоятельно
Леонид сказал из угла своего уютного дивана:
- Полагаешь, самостоятельно мыслит один из семи? Оптимист!
Я отмахнулся.
- Миллиард – красивая цифра. Ты же знаешь, круглые цифры всегда врут. Можно, конечно, сказать, что каждый из мыслящих самостоятельно не даст утонуть в животной морали общечеловеков своей родне и друзьям, так что всего может оказаться и побольше миллиарда…
- Все равно миллиард – многовато.
Я отмахнулся уже с раздражением.
- Ну что вы прицепились к этому слову? Ну, будет на самом деле полмиллиарда, а то и меньше, какая разница? Суть не в термине. «Золотой миллиард» - это подготовка обществу к шоку. Ведь в один миллиард все-таки легче попасть, чем в миллион! А когда смирятся, что на планете останется миллиард, а остальных – под нож, тогда можно будет осторожно поправить, что на самом деле не миллиард, а… сто миллионов. Или же десять.
Они все смотрели на меня с ужасом. Аркадий сказал почти шепотом:
- Вы в самом деле полагаете, что ваши каннибалы решатся простых людей… под нож?
Я невольно засмеялся.
- Мало вам Коли, никак шутки понимать не научитесь. Зачем под нож? Можно оставить все, как есть. А самим уйти дальше. И наконец-то свершается то, о чем всегда мечтали все века! То, о чем гласит Библия – к Богу отправятся избранные. Остальные… останутся. Одно дело нянчиться с алкоголиками и наркоманами, стараться лечить и перевоспитывать рецидивистов, другое – стараться сделать их умнее. Это уже никому не удастся. Но даже если бы удалось – на фиг в нашем светлом… в смысле, из силовых полей, будущем всякая мразь, что и там будет жадно оглядываться по сторонам: что бы украсть, кого бы ограбить, какую бы звезду загасить за неимением лампочки в подъезде, какую галактику разбить, как привыкли бить зеркала в лифтах?
Аркадий поморщился.
- Володя, вы чересчур, чересчур… Это же люди, в конце-концов!
- О гуманизме, - возразил я, - и всеобщем равенстве хорошо говорить и чувствовать себя этаким хорошим и праведным, когда это ничего не стоит. Мол, все люди, от миллионеров до распоследних бомжей и наркоманов – равны и права имеют равные. О наркоманах и прочей дряни нужно заботиться, это считается хорошим тоном, лечить их и всячески уговаривать бросить это дело.
- А разве не так?
- Херня на постном масле, - ответил я достаточно откровенно. - Сейчас – да, по крайней мере на бумаге и права есть у каждого наркомана или рецидивиста, и суммы государство выделяет на лечение и уговаривание бросить и завязать. А завтра, простите, уж и на бумаге придется внести ясность. Наступает время, когда в самом деле скоро начнем приобретать сперва бесконечную жизнь, а потом и бессмертие. А вместе с тем и невероятную мощь. Ну, скажем, если сейчас простой человек сможет включить и выключить свет в туалете, то завтра сможет зажигать и гасить звезды. А это, знаете ли, налагает… Наркоман пусть гасит и зажигает в себя в туалете свет хоть всю ночь, но к звездам я бы таких не допускал.
И – не допустят. Это понятно, против этого даже спорить не приходится. Равноправие равноправием, но все-таки… вы же понимаете…
- Понимаю, - кивнул Аркадий и спросил быстро: - А кто мешает этих наркоманов вылечить? Исправить их генетический код?
Я криво улыбнулся.
- Скажите еще, вообще наделать искусственных существ. Ну там киборгов всяких с идеальными генами. Если людей накрывает горная лавина… или пусть даже гроза с градом, под удар попадают всякие, но если человек стал наркоманом, в то время как вокруг другие не стали, то червоточина в нем самом. Такого от одного вылечишь – в другом месте порвется. А менять гнилые гены на «хорошие»… простите, как далеко зайдем? Я полагаю в целях осторожничания будут пока что пропускать в будущее только нормальных людей, от которых хотя бы не исходит угрозы обществу.
Он умолк, смотрел с удивлением. И другие, как я только что заметил, смотрят на меня так, будто это я решаю, кого пропускать в будущее, а кого оставить в этом счастливом мире развитого рыночного капитализма.


2046-й год.
Позвонила Жанна, со слезами прокричала в трубку, что Аркадий сейчас в реанимации. У него инфаркт, ну кто бы думал, никогда ничего подобного, здоров как бык, а тут вдруг…
Часа через два, когда кризис миновал, мы с Жанной вошли к нему в палату. Он лежит, желтый и бледный, как персонаж из старых фильмов о властелине мира: весь в нашлепках биодатчиков, что мониторят жизненные процессы, бедра и ноги охватывает гибкая металлическая труба, делая его похожим на самца русалки. Как я догадался, это чтобы не поднимался в туалет. И вообще не тужился, сейчас ему и такие усилия в тягость.
Врач остановил нас в дверях.
- Родственники?
- Да, - ответила Жанна, а я кивнул.
- Запустили вы его, - сказал он с неодобрением, - запустили. Даже старыми методами прединфарктное состояние можно засечь за пару суток, а современными так и вовсе сразу же можно предотвратить. Он что, алармист?
Жанна замотала головой, я сказал уклончиво:
- Немножко. Он осторожный человек.
- Осторожные живут спокойней, - согласился он. Вздохнул: - но - недолго. Пять минут на общение, не волнуйте его. После реабилитации убедите его вшить чип контролера или хотя бы мониторинга.
- Обязательно! – пообещала Жанна горячо.


Потом мы с Михаилом, разбирая все по дням, пришли к выводу, что помешало как раз быстрое выздоровление Аркадия. Хотя инфаркт обширный, но Аркадий к вечеру ходил по палате, на другой день прогуливался по коридору, а на третий день его выписали. Вернулся почти вприпрыжку, Жанна сразу же заговорила о чипе-контроллере сердца, Аркадий от контролера отказался, но на мониторинг согласился.
Договорились на операцию по установке такого чипа на понедельник. Затем перенесли на пятницу, потом сдвинули еще на три дня, и хотя операция пустяковая, теперь грудную клетку давно не вскрывают, все через крохотные проколы, но что-то да мешало, а когда наконец подошел день по установке чипа, Аркадий наткнулся в Интернете на тревожное сообщение одного их хирургов, специалистов по опухолям.
Оказывается, в ряде случаев такие инородные тела становятся мишенью для всех сил организма, которые стараются его вытолкать, как занозу. Но если это не удается, то организм обволакивает такой предмет плотной капсулой. Беда не только в том, что эти чипы становятся слепыми и глухими, а что капсула может стать зародышем быстро прогрессирующей опухоли.
- Это еще что? – сказал он нервно. – Рак?.. Так от него избавиться потруднее, чем от инфаркта!
Я возразил:
- Ты не горячишь, не горячишь. Во-первых, газетчики наверняка все приукрасили и сгустили краски. Надо увидеть заявление самого хирурга, как оно есть, а не в пересказе Рабиновича, который по телефону напел арию Поваротти. Во-вторых, не сказано, что чип обязательно капсулируется, иначе их бы не ставили вовсе. Во-третьих, капсула только может стать зародышем, но не значит, что станет обязательно…
Он потряс головой.
- Нет, нет и нет!.. Черчилль девять инфарктов перенес, и все, как с гуся вода!.. У меня только первый, к тому же сейчас из инфаркта вывести, как два пальца… от асфальт. Нет, Володя, ты не уговаривай. Сам весь очипенный, вот и других совращаешь… Я уж лучше пока обожду окончательных результатов.
- Да не так все и страшно, - сказал я, - ты посмотри…
- И смотреть не буду, - отрезал он. – Они так, гады, спешат друг перед другом, выпендриваются, кто быстрее сообщит, кто быстрее запустит в производство, а то, что не до конца проверенное – их не волнует! Им побыстрее бабки срубить. Я что, дурак? Я все вижу.
Я развел руками. По его логике я либо дурак, что поддался на дешевые приманки жуликов от медицины, либо жалкий трус, что хватается за все новинки фармакологии и медоборудования.
- Ладно, - сказал я наконец, - каждый выбирает по себе.
Он сказал с некоторой досадой:
- Я не знаю, чего ты, как с цепи сорвался! Был же такой спокойный, осторожный. Ну прямо пескарь! Всегда семь раз отмеришь, прежде чем резать… А сейчас бросаешься на все эти непроверенное и очень опасное. Нет, тут ты не прав.
Я развел руками. Возразить нечего, он прав. В самое деле, вся современная фармакология – непроверенная и опасная. Проверенное и безопасное разве что аспирин да анальгин, да и то не на все сто: вдруг кто через год откроет пугающие свойства, а весь это вал лекарств и добавок, спешно и в погоне за прибылью выброшенных на рынок – очень опасно.
Однако… есть ли альтернатива?


Второй инфаркт застиг Аркадия в лесу, когда ушел собирать грибы. Будь это в городе, на улице или в транспорте, помощь оказали бы мгновенно, но он ненавидел «вонючий город» и старался при любой возможности выбраться на дачу, с восторгом описывал выезды на природу, нетронутую и незагаженную, рассказывал какая у них чудная глухомань, человека на сто верст не встретишь, а зайцев, белок и всевозможных диких птиц – видимо-невидимо…
Нашли его уже остывшим, Жанна опухла от слез, мы утешали, как могли, что-то редеют наши ряды, а ведь еще и старость не пришла, что-то рано начинаем уходить из жизни. Хотя, конечно, статистические пятьдесят семь лет потому и средняя продолжительность жизни, что одни живут до девяноста, а другие мрут в двадцать. Вот и получается, что получается.
Я посмотрел на скорбные лица, вдруг почудилось, что у всех одна и та же мысль: мол, Аркадий помер в восемьдесят лет, значит, и я проживу дольше среднестатистического. Не проживете, мелькнуло у меня с пугающей ясностью. Скорее всего, и я не проживу, я только потому, что приму не тот препарат или он окажется с обратным эффектом, а вот вы просто пройдете свой жизненный срок, отведенной вам природой – тупой и слепой, что не отличает вас от червей или тараканов, - и помрете от старости как раз в то время, когда наберетесь и знаний, и опыта, и возможностей что-то полезное сделать…



2047-й год.
Только сейчас, случайно скользнув взглядом по двигающимся картинкам, которые не заказывал, сообразил, что за последние годы возникли десятки, а потом уже и сотни видов искусств. Или искусства.
Ситуация та же, что промелькнула в спорте: перед полным угасанием и даже исчезновением возникли и успели пышно расцвести десятки новых: дельтапланеризм, дайвинг, шейпинг, серфинг, скайтинг, циклоинг, куркинг и много-много всяких разных, а потом всех как корова языком слизала. Примерно та же картина с искусством. Увы-увы, но умирает, как всеобщее. Останется разве что как нечто архаичное, милое сердцу, как плетение лаптей и расписывания матрешек, печатанье книг на бумаге или коллекционирование чего-нибудь архаичного: каменных топоров или ноутбуков.
То делать, между нами, трансчеловеками, и просто человеками – когда-то возникла крохотная трещинка, которую легко было перепрыгивать в обе стороны, а теперь эта пропасть, что расширяется все быстрее. А мы остаемся на раздвигающихся материках, как неандертальцы и кроманьонцы.


2048-й год.
Коля баймил, баймил, баймил, в его квартире виртуальные мир становились все изощреннее, насыщеннее, бабы всякий раз новые. В отличие от Михаила он не страшится заглядывать в инструментарий, сам модифицировал, хотя, конечно, как рядовой юзер, может разве что поменять скин и формы, второе делает с особенным удовольствием. Да разработчики, преимущественно мужчины, в этом постарались на славу, заложили в прилагаемый редактор такие возможности, что любой еще на стадии покупки начинает ронять слюни.
Он часто приглашал в гости, обычно я увиливал, хотя и понимал, что может быть истолковано, как «зазнался», «они ж теперь енералы», но когда Коле исполнилось яяяя, круглая дата, я прямо с работы отправился к нему на юбилей.
Автоматика распознала меня и пропустила без расспросов, что значит, допуск у меня высокий, могу приходить в любое время без предупреждения. Правда, если бы я приходил в самом деле без предупреждения, Коля наверняка бы все-таки ввел какие-то ограничения.
Дверь в квартиру распахнулась, в большом просторном зале обнаженная женщина занимается с гантелями, еще две стоят перед нею, тоже голые, комментируют. Одна оглянулась, взвизгнула, застеснявшись, и, придерживая ладонями огромное прыгающее вымя, убежала мелкой трусцой, не забывая мощно вилять из стороны в сторону могучими розовыми, как у младенца, ягодицами. Вторая оглянулась и, глядя на меня крупными лиловыми глазищами, поинтересовалась, что я предпочту: чай, кофе, соки или ее…
Я сделал легкое волевое усилие, подключая дополнительное зрение, хмыкнул. Женщина, что занимается с гантелями – робот-домработница, остальные – фантомы.
Из ванной комнаты вышел обнаженный до пояса Коля, он на ходу вытирался огромным полотенцем.
- Привет, - сказал он жизнерадостно. – Спасибо, что пришел. Извини, что без галстука, сейчас одену.
- На голое пузо? – поинтересовался я. – Зачем тебе столько баб? Да еще голых?
- Зачем голых? – переспросил он. – Ну и вопросы у тебя… Сам подумай, что спросил!
- А вообще?
- А так просто, - ответил он независимо. – Помнишь, в Sims-1, Sims-2 и Sims-3 мы строили виртуальные миры? Но там все действо не покидало рамки дисплея…
- В Sims-3 проецировалось на сетчатку глаза, - поправил я. – Экраны к тому времени ушли туда, куда и стриммеры, факсы, флоппи.
Он отмахнулся.
- Неважно. А это у меня персы из Sims-4. На той неделе байму выпустили. Я сразу взял по старой памяти, половину наличных денег пришлось отдать, сейчас на хлебе и воде сижу, как христианский мученик. Моя система пашет на пределе, пришлось добавить пару терабайной памяти, еле инсталлировал! Но Яяяя(название фирмы) держат марку, не подкачали! Эти персы куда живее, чем Катерина или Аврория из прошлой баймы. Катерину пялишь, а она ни рыба, ни мясо, а эти и штуки разные знают, и отказаться могут, а то и по морде дадут. Конечно, я подчитерил малость, в конфиге поковырялся, чтобы не больно кочевряжились, но интеллект не тронул. Такое иной раз ответят, что хоть стой, хоть падай. Умные стервы пошли. Я уже в фирму звонил, чтобы не присылали мне бизнес-леди, а они мне, мол, какие бизнес-леди, это у нас домработницы такие! Представляешь, какие тогда бизнес-леди? Да у меня на таких лядей и не шевельнется!.. ты давай проходи в мою комнату для интима, там вообще упадешь!
- Не хочу. – ответил я.
- Почему?
- Лучше посижу в общей комнате, - сообщил я. – Кто обещал придти?
- Аркаша с Жанной, Леонид и Михаил с женами, Юлиан и Герцог, это кликуха такая, ты его не знаешь, но он тебе понравится. Сетевой бандит, но и по бабам мастер, хоть с виду умный донельзя. Это у него имидж такой!
- По бабам реальным или…?
Он расхохотался.
- По бабам реально, а вот какие они… какая нам разница? Вообще-то, говорят, только извращенцы предпочитают реальных, а нам, настоящим мужикам, не все ли равно?
- Да, - согласился я, - мужикам все равно. Ты чем-то сейчас занимаешься?
Он помотал головой.
- Знаешь, когда пособие по безработице превысило мою зарплату, я ушел со службы. По-моему, правительству выгоднее платить нам, чтоб не работали. Как думаешь?
- Верно думаешь, - одобрил я. – Когда такие работники, то… ладно-ладно, шучу. Все постепенно автоматизируется, для желающих трудится приходится специально придумывать какие-то занятия. Это обходится дешевле, что просто платить деньги. А с пенсией ты успеваешь?
Коля помрачнел, нахмурился.
- Кажется, я пролетаю…
- Не успеваешь?
- Да, - ответил он загробным голосом. – Мне до пенсии еще полтора года!.. А эти гады будут рассматривать в первом чтении уже в четверг.
Я сказал сочувствующе:
- После первого чтения найдут массу ошибок и отправят на доработку.
- Ну не полтора же года буду дорабатывать, - возразил он убито. – Нет, я не успел…
Давно пора уладить с пенсиями, подумал я. Наконец-то в Госдуму после бурного обсуждения в печати внесли этот давно назревший проект закона о пенсиях. В России с пенсиями вообще какая-то дикость: чуть ли не самый низкий в мире прожиточный уровень, а на пенсию почему-то выходят раньше, чем в богатых Штатах, чем в зажиточной Европе. В Англии, к примеру, где живут не в пример богаче, на пенсию уходят в восемьдесят пять лет, а до этого работают, работают, работают.
По новому закону, если за него проголосует большинство, на пенсию будут выходят только в семьдесят лет, получать минимальную, но когда пенсионер достигает восьмидесяти лет, он получает уже полуторную, что и понятно – нужно больше средств на лекарства и медицинское обслуживание. В восемьдесят пять лет – пенсия удваивается, в девяносто – уже две с половиной минимальных, в девяносто пять – три, а в сто лет пенсионер получает пенсию в пятикратном размере.
Такой закон, как объясняли его творцы, еще и поощряет здоровый образ жизни. Оглядываясь на его статьи, любой постарается не болеть, избавиться от вредных привычек, чтобы потом долго наслаждаться все возрастающей пенсией, которая позволяет жить в свое удовольствие на зависть вкалывающим до потери пульса внукам.
- Будет и второе чтение, - утешил я, - и третье…
- Но не на полтора года!
- А вдруг отклонят?
Он почесал в затылке.
- Вряд ли. По чести говоря, мы в такой глубокой заднице с этими пенсиями, что делать что-то все равно надо. Я бы сам проголосовал за увеличение срока выхода на пенсию… если бы родился на полтора года раньше. Или если бы принятие закона отодвинули на эти проклятые полтора года!
Я спросил с непониманием:
- А вообще какая тебе разница? Ты на пособие, как сыр в масле катаешься.
- Пенсия втрое выше, - огрызнулся он. – Даже минимальная. Я бы все в доме апгрейдил!


2049-й год.
Начинают появляться чипы, которые встраивают в тело не только, чтобы общаться или принимать новости, как бы заменяя устаревшие мобильники, плееры, но и для улучшения характеристик организма. Искусственные суставы, синтетические мускулы, усилители нервных сигналов…
Все это делалось уже несколько лет, но тогда была вынужденная мера в отношении больных, инвалидов, а сейчас происходит качественный скачок: начинают прибегать к чипам и вполне здоровые люди.
Конечно же, в обществе снова начались волнения, поползли слухи, раздуваемые прессой, о грядущей расе сверхлюдей, конечно же – злых и бесчеловечных, пошли демонстрации протеска, перед Думой митинги, а Дом Ученых окружили живым кольцом из неудачников, которые не смогли найти себе место в обществе, но силы есть, значит – надо их истратить на строительство баррикад.
Я опять же помалкивал, с моей точки зрения перестройка тел началась куда раньше, чем сегодняшнее вживление в тело чипов. Я сам участвовал в движении бодибильдеров: не шибко активно, правда, но все-таки исправил вогнутую грудь сперва на плоскую, а потом и вовсе выгнул, обрастил малость мускулами, так что не стыдно было раздеться на пляже. Да вообще любой спорт уже меняет тело, не говоря уже о целенаправленных фитнесах, шейпингах.
Потом пошла мода на пластические операции.
Да что там бодибильдинг, еще до его появления было замечено, что бедные слои населения чаще всего страдают излишней полнотой, а миллионеры и аристократы – худые, поджарые, как будто недоедают. Но, если правду, то миллионеры и просто состоятельные люди в самом деле едят намного меньше, чем бедные. И сил тратят больше: если бедные при каждом удобном случае – посидеть, а то и полежать с баночкой пива, то состоятельный человек исходит потом на беговой дорожке или сайклинге, поднимает тяжести, изнуряет себя на силовых тренажерах.
Когда-то все устаканится, но пока что каждый чип, который имплантируешь в тело - даже не в кость, а просто под кожу! – источник беспокойства и постоянной заботы. Не отторгнется ли, не закапсулирует ли его организм, стараясь изолировать, как чужеродное тело, и, хуже того, не станет ли источником опасной опухоли или опасных изменений в организме.
Те, кто не ввел чипы, чувствуют себя спокойно и посмеиваются над нами, зачипенными, однако всякая палка о двух концах: выбрав спокойствие, они потеряли в оснащенности. Мы превосходим их по всем важным показателям: всю новейшую информацию ловим на лету, в любой момент получаем консультации, да и со здоровьем у нас, не в пример, лучше. Правда, как раньше не знали, какие добавки приведут к долголетию, а какие к раку, и потому изнуряли себя постоянными контрольными анализами, так и сейчас не знаем, как поведут себя чипы дальше, приходится постоянно проверять как работают, одни удалять, другие заменять, долго привыкать, все-таки инородное тело, даже простую пломбе в зубе чувствуешь несколько дней, а тут целую горошинку под кожей…
Самые отважные или жадные, я один из них, при необходимости ставили сразу в кость, так болезненнее и опаснее, зато проще потом в работе. И снова мучительные тесты, проверки, анализы. Все новое, не опробованное за долгие годы на других. Мы и есть эти другие!
Аркадий и Жанна, Михаил и Леонид с женами, как и все мои друзья из того теплого мира, в который меня ввела Кристина, этот новый страшноватый мир так и не приняли. Не то, чтобы категорически отвергли, это только Аркадий категоричен, но все же не приняли. Милые хорошие люди. Умеют пользоваться столовыми приборами, разговаривают о высоком. Хорошие люди. Жаль, что намертво прикованные к тому миру, сдвинуть их ничто не может. Может быть, меня бы тоже ничто не сдвинуло…
Новыми друзьями постепенно обзавелся на работе. Не старался ими обзавестись, держался нелюдимо и обособленно, но общая работа все же спаяла, начал чувствовать себя, как в большой семье, где у всех свои тараканы в головах, но не предадут, помогут, поддержат, а самое главное – все смотрят в ту же сторону, что и я.
Да, для это оказалось важнее всего, что смотрят в том же направлении, смотрят с любопытством и ожиданием, с жаждой приблизить это страшноватое и прекрасное завтра. В мои первые заместители постепенно выдвинулись Кондрашов и Пескарькин, все получилось как-то само собой, они всегда брали на себя львиную часть работы, делали ее быстро и с удовольствием, а так как я сам такой, то со временем просто велел повысить им оклады с зачислить в заместители с присвоением всех корпоративных льгот, положенных по рангу.
Правая рука - Кондрашов, крепкий мужик, хотя вообще-то доктор наук, но с смоляной бородищей, недлинной, но охватившей его лицо от глаз до горла, из-за нее всегда казался больше похожим на разбойника, чем на великолепного девайсиста, а левой рукой постепенно стал неприметный и вообще бесцветный Пескарькин, универсальный гаджетист, у него даже брови и веки совершенно никакие, из-за чего лицо кажется безбровым, а синие глаза смотрятся особенно ярко.
Они успевали работать не меньше меня, но сегодня Кондрашов, присмотревшись как я себя истязаю, порылся в карманах и поставил передо мной на стол темную коробочку. Щелчок по крышке заставил стены стать зелеными, а еще один – прозрачными. Я рассмотрел сотни крохотных шариков.
- Допинг? – спросил я.
Кондрашов возмущенно замахал руками.
- Шеф, ну и слова какие-то откапываете!.. Какой допинг? Кофе, который жрете, тоже допинг! Это даже не транквилизатор.
- Ну-ну, а что же?
- Так, пустячок, легкий транквилизатор, - сказал он гордо. – Одну штучку – и сутки никакой скуки! Бодр и весел! Можно глотать большую – на семь дней, а есть даже помесячные. Там тридцать слоев оболочки, все рассчитано!
Я осмотрел флакон, он все менял цвета под моими пальцами, пока не стал серебристым, отражающим свет, как в зеркале, по стенкам побежали голографические картинки, совсем уж излишество, только удорожающее сам продукт.
- Глотать? – спросил я.
- Нет, под язык. Желудочный сок враз разрушит, а так всосется целым.
Пескарькин поддакнул:
- Да, шеф, берите! Я сам пользуюсь, доволен, как три слона в Лувре.
Я взвесил флакон на ладони, вздохнул, вернул.
- Увы, нельзя мне.
- Почему? – спросил Кондрашов в великом удивлении. – Абсолютно безвредные!
- Потому и вредные, - ответил я сварливо. – Нет, ребята, я – человек старых замашек.
Кондрашов сказал жалостливо:
- Да? А мы считали вас самым продвинутым. На вас равнялись. А вы отступаете назад к этим, как их, простым людям, да?
Она смотрели с таким сожалением, словно я только что признался в слабоумии, я сказал, защищаясь:
- Ребята, я вас тоже люблю. Но нельзя мне быть… в настроении. Маяковский сказал: «Тот, кто постоянно ясен, тот, по-моему, просто глуп». Хорошо, что вы постоянную ясность и хорошее настроение получаете с помощью вот этих снадобий, но мне – нельзя.
Кондрашов покачал головой.
- Шеф, я же вижу, вы не просто скучаете! Скоро начнете блевать от этой работы! А так будете довольны, как три пескарькиных слона в ливрее.
Я развел руками.
- Что поделать… раз на раз не приходится. Сегодня на редкость выдалась скучная. Надо поскорее закончить, да взяться за что-то поярче.
Он принял пузырек обратно, тот изменил форму и стал миниатюрной фляжкой с завинчивающейся крышкой. Спросил уже без надежды:
- А может быть, хоть одну? На сегодня?
- Не могу, - признался я. – Слабый я, братцы. Хлебну разок, захочу еще… Это как с алкоголем. Считайте, что мне в задницу вшита ампула. Ну, закодирован я… Эх, уже и слова такие позабыли! Словом, мне лучше поскучать.
Он изумился.
- Не понимаю, зачем себя мучить? Я всегда - одну под язык, и – жизнь хороша.
Я снова поколебался, вздохнул еще тяжелее.
- За что тебя все и любим. Любую работу делаешь – и никакого нытья. А я все-таки хочу заниматься чем-то интересным. Но с твоими таблетками так и не выберусь из сырой тины, если перестанет быть для меня скучной… Не врубаешься? Если скучная работа будет казаться интересной, то я ее и буду делать, верно? Нет уж, пусть будет и скука, и даже, как ты говоришь, блевать захочется…
- Это не я сказал, - возразил Кондрашов с достоинством. – Это создатель этой формулы, академик Кисельцев. Я и слов таких гадких не знаю.
- Ладно, проехали. От хреновой работы я должен получать отвращение, от хорошей – кайф. Иначе как буду выбирать интересные занятия? Не врубился?.. Ну, если профессор будет получать одинаковое удовольствие от изобретения вакцины от рака и от рытья канав, то на кой ему наука вообще?
Кондрашов остался в задумчивости с пузырьком в руке, тот потемнел, стал похожим на засохшие экскременты. Пескарькин хохотнул и сказал ему, судя по выражению лица, что-то ехидное по узкому лучу связи. Кондрашов нахмурился, вид был таков, что сейчас запустит пузырем в окно, однако заботливо спрятал в карман. Хорошо бы, мелькнула у меня мысль, чтобы скормил эти таблетки своим домашним, а то часто приходит на работу, изнуренный семейными ссорами.
С другой стороны, мне самому выгоднее иметь исполнительных работников, что не ропщут, а тянут воз даже с удовольствием.



2050-й год.