И будет мучительно-сладостный миг:
В лучах отлетевшего дня.
С другим заглянувши в бессмертный родник,
Ты вздрогнешь – и вспомнишь меня.
КОНСТАНТИН БАЛЬМОНТ
Пару слов от автора:
Мне хотелось написать что-то деревенское, пасторальное, но непременно, чтобы у всего этого был тёмный, мистический оттенок. По-моему, получилось. Если хотите знать, это ещё одна вариация на тему сказки для взрослых, которые внутри себя – дети. Ещё мне хотелось придать тексту дыхание необозримо далёкой старины – дремучей, языческой.
Метафорические моменты и моменты других переносных значений выделены курсивом. (Например, в этом тексте дважды встречается индивидуально-авторский вариант общеязыковой метафоры)
Многие образы и стилистика перекликаются с главным делом моей жизни, о котором что-то написано в эпиграфе. Один человек определённо узнает в этих персонажах кого-то другого.
Это подарок ему и всем остальным :)
С новым годом !!!
I
Луна висела широко и низко – и наблюдала за брошенными лодками рыбаков таинственными океанами-пятнами. Где-то вдалеке стоял лесной пожар, и облака, ветвящиеся у понтонного моста, казались розоватыми. Речка текла лениво и медленно, и её мягкие невысокие обрывы всегда привлекали Нилея: ему хотелось знать, что за рекой. Где-то в высоком и крепком камыше плескался случайный омуль, тёплый ветер баюкал и укачивал лунную дорожку, а Нилей, по пояс в воде, лежал на берегу. Любой случайный прохожий мог бы принять Нилея за деревенского хлопца, который от воскресного хмеля уснул в воде – но Нилей мало чем походил на земных. В первую очередь, холодноватым оттенком без того белой кожи – впрочем, это могли быть ухищрения Луны.
Разгоралось начало тёплого лета, по долинам и оврагам в полудни желтела сочная сурепка, а в звёздах подсолнуха наметились будущие семечки, которые по пням и полянам, ловя скрипичные ключи серебристого августа, будет грызть деревенская детвора.
Луна легла ещё ниже (случайному прохожему с берега могло бы показаться, что она запуталась в ветках засохшего дерева), и Нилей заснул. Прежде он боялся этого мира, боялся себя в нём обнаружить, и почти смирился, что это мир людей, но однажды подумал, что и русалки, и люди – существа от рождения свободные, и вольны появляться там, где захотят. С этого дня он понял, что оба мира – мир вечных и мир людей – ему одинаково принадлежат. Люди наверняка не представляют для него никакой опасности, и скорее они сами склонны пугаться всего, что не укладывается в рамки их понимания – думал Нилей. Поэтому в ту ночь он безбоязненно лежал на берегу, и даже позволил себе заснуть.
Иногда ночь начинала хмуреть и густеть, кроны деревьев становились могучими и непроглядными, а облака плыли по небу потусторонними серыми ладьями.
Из соседнего села, от своей невесты Пелагеи в ту светлую ночь возвращался молодой Андрей, и свернул к обрыву – посмотреть на мокрую лунную дорожку. Ветер понемногу поднимался, и если бы Андрей был ближе к воде, он увидел белые манжеты волн – угасающие, едва коснутся они берега: то ли утопленник там, то ли ещё какой леший. Андрей бросился с обрыва к белеющему на песке телу, стал подле него и с улыбкой обнаружил: грудь поднимается и опускается, как при дыхании. У юноши были длинные мокрые волосы, а ещё яркие губы, у которых был настораживающий холодноватый оттенок – или это мертвенный свет спокойной луны поверг Андрея в заблуждение. Андрей отрывает голову русалёнка от прибрежного песка, затем к своей неожиданности укладывает к себе на колени.
- В первый раз вижу такого красивого человека.
- Человека… - растерянно повторяет за ним Нилей.
- Ох, и будет горе мне с тобой – чувствует Андрей.
Русалёнок открывает глаза, смотрит на него с непониманием, потом взмахивает хвостом и скрывается в глубину.
- Когда тебя снова ждать? И ждать ли когда-нибудь?... – спросил Андрей у колеблющейся водной глади. Неожиданно над рекой прозвенел колокольчик русалочьего смеха, и Нилей снова плеснул хвостом.
II
Утром Андрей ушёл в поле. Весенние посевы давно взошли, и превратились в молодую крепкую пшеницу, теперь её нужно было пропалывать, всячески уберегать от разных вредоносцев и лить животворную влагу под корни. Совсем рядом, за невысокой балкой был небольшой личный надел Андрея и матери, и когда Андрей управится со всеми деревенскими в поле, он уйдёт к этим колосьям. Сначала чтобы поухаживать за ними, а потом чтобы просто побыть одному. Солнце восходило всё выше и выше, хладнокровные русалки глубже залегали на дно. Андрей старался не думать о Нилее, так как не было уверенности, что русалёнок не побоится во второй раз предстать перед земным, но сердце никогда не слушает голос разума, поэтому иногда Андрей отбрасывал в сторону рабочий инструмент, и его лицо озарялось наивным, мечтательным и немного грустным светом. Русалёнок, свежий ключ под отдалённым деревом, широкий пейзаж полей… Дальний лес заговорил, ветер заиграл с кронами клёнов, а клёны стали перешёптываться и соперничать друг с другом:
- Я раскидистей – молвил один.
- Я стройнее – говорил второй.
- Я моложе – перебивал их третий, а Ветер только смеялся и продолжал играть с каждым из них. Взволнованные клёны только распрямляли ветви и смирялись с его нежеланием сделать свой выбор.
У затона деревенской реки стоял старый рыбак и выслеживал случайного омуля.
Поля раскидывались вширь мягкими, едва рельефными полотнами, посевы пили из бороздок в чернозёме, высокое солнце выжигало рыжую голову знакомого парня до янтарно-золотистой, а лицо Андрея опять сделалось мечтательным. Ещё немного, и начнёт клониться вечер, серые трясогузки побегут по величественным корням леса за своей маленькой добычей, а у дальнего омута прозвенит первый колокольчик русалочьего смеха.
Андрей возвращался домой одиноким путями, - мимо ранних нив, через молодые колючие хлеба, через жёлтую балку сладко пахнущей сурепки, и ненадолго упал в неё. Ветер был вкрадчивым и горячим, и Андрею постоянно казалось, он что-то шептал ему. Когда разгорался его шёпот, ветер обжигал дыханием сорные колоски и шевелил жёлтые звёздочки где-то совсем рядом, - через которые проглядывало много неба. Иногда звёздочки смыкались над головой, и неба становилось меньше.
Андрей почувствовал острый голод, и поднялся из травы.
* * *
- Мать, а русалки бывают? – спросил Андрей за поздним обедом, и отставил пустую тарелку в сторону.
- Не знаю, сынок, – улыбнулась мать - Одни говорят, что бывают, и только скрываются от человеческого глаза, чтобы не тревожить его покой. Другие говорят, что не бывают – и мы выдумали их себе – вместе с лешими, бабами Ягами и… Богом.
На последнем слове у матери дрогнул голос, но Андрей знал, что дрогнуло ещё и сердце.
- Ты-то как думаешь? Меня другие не интересуют.
- Я знаю, что они есть – и русалки, и Бог, и ведьмы, и добрые лесные духи. Иногда ведь просто так идёшь по лесу – и чувствуешь чьё-то присутствие. Это очень странно, когда в одно и то же время кто-то есть – и никого нет. Одни охраняют нас, другие пытаются нам повредить…
- А Бог?
- А Бог любит всех – простых и необычных, добрых и с чёрствым сердцем, правильных и неправильных, но не всегда может уберечь. Нас у него вон как много...
Андрей отчего-то вскрикнул, прижал к сердцу маленький образок, и долго смотрел в окно сеней на зелёный луг перед домом.
III
Когда медовое солнце провисает ниже и его мерные лучи уже не обжигают, а только убаюкивают, Андрей уходит на луг неподалёку от леса, и под каким-то деревом сладко засыпает. Жёлтые ромашки мгновенно смыкают свои солнышки, почувствовав меньше тепла. Их слабые чашечки смотрят вниз.
Когда его голова коснулась солнечного дёрна и Андрей смежил усталые веки, ему показалось, что молодой Клён слегка наклонился, и начал наблюдать за ним, но быстрый сон не дал ему додумать эту мысль. Молодой Клён действительно наклонился и разглядывал, луговой Ветер молча подкрался к Андрею, - и Клёну нравилось наблюдать, как перекатываются по траве его лёгкие светлые кудри и как он улыбается во сне.
Во сне к нему приходит Нилей, и вот ведь странно – у него не было русалочьего хвоста.
* * *
Когда приближается ночь, над головой Андрея кричит неведомая птица, и Андрей просыпается. Сердце ему подсказывает, что ещё нет двенадцати часов, и нет смысла идти к Нилею: старики могут сидеть на лавочках, лесные духи могут ловить заплутавших во времени ягодников, а парни и девки водить хороводы вокруг клёнов и берёз. Сердце Андрея долгое время боится и дрожит, пока он ждёт полночи в невысокой траве, у ног того необычного Клёна. Вечер нагнал прохлады в деревню и тёмных облаков на небо, вокруг стало словно холодней, или это только Андрею было холодно.
Клён, у ног которого он засыпал ближе к вечеру, старался мелодичнее и на все лады шелестеть листьями, чтобы развеять непонятные страхи Андрея, а Ветер только прятался за соседним деревом, и едва себя проявлял. Долгое время они незаметно успокаивали Андреевы страхи, пока опять, близкая к полночи, не подала голос неведомая птица.
- Ну, мне пора… - неизвестно к кому обратился Андрей, а Ветер и Клён общими усилиями одобрительно зашелестели листьями.
Неровные кусты трав, полыни да пыльного тысячелистника, грозно раскачивались под медовой луной. Где-то вдалеке ещё раз прострекотала неведомая птица, и Андрей свернул к реке. Когда его дорога совсем опустилась вниз, он увидел русалёнка и спрыгнул с обрыва.
- Мне так страшно было идти к тебе – честно сказал Андрей.
Русалёнок как сидел на коряге, спиной к нему, так и не стал поворачиваться. Он сделал вид, что не расслышал слова Андрея:
- Я пока тебя немного боюсь, Андрей. Приходи завтра. Обещаю, я преломлю мой страх.
* * *
Когда Андрей возвращался домой, страхи его отступили. Под сердцем больше не выли волки, и наступила приятная неопределённость. Что-то подсказывало ему, что он ещё обнимет Нилея. Тропинка Андрея, более короткая к дому, лежала вдоль разбитых дождями рытвин, по которым носились небогатые деревенские обозы. Свою необычную, кое-где приподнятую, кое-где вжатую форму дорога сохраняла благодаря мелкому природному камню даже во время засух. Иногда Андрей сходил со своей тропинки, и устремлялся к этим рытвинам: ему странным образом нравилось ходить по нервной дороге. Где-то вдали продребезжал ещё один небогатый обоз, и через время Андрей узнал в темноте лесника Ивана.
Глубоко ночью Андрей сорвал с себя всю одежду, и в непонятной истоме долго катался по подушкам. Русалёнок, свежий ключ под отдалённым деревом, ясный пейзаж полей…
IV
Когда следующей ночью Андрей пришёл на тот же берег и взял Нилея за руку, русалёнок инстинктивно закрыл руками лицо. Голос Андрея был мягким, успокаивающим:
- Не прячь от меня твою красоту, Нилей.
Нилей руки убрал, но всё равно выглядел напуганным. Андрей продолжил.
- Странные вы, русалки. Когда к вам пытаешься приблизиться, чтобы просто разглядеть, вы тащите в воду. Когда пытаешься любоваться вами, вы закрываете своё лицо.
- Тебе не нравится моя странность? – вздрогнул Нилей.
- Напротив… Меня притягивает всё необычное.
В этот момент Нилей впервые поднял глаза – и надолго задержал на Андрее взгляд. Взгляд – вопреки клубящейся вокруг темноте, казался ясным и чистым. Андрею вдруг остро почувствовалось, что он совсем один в этом мире. Во всех отношениях один, а это существо, возможно, в полной мере чувствует его одиночество.
- Мне повезло. Ты удивительный, Нилей, и для меня было бы ошибкой не захотеть приблизить к себе волшебство. Разве каждый день люди сталкиваются с неземным? Да ещё и с таким чистым, невинным, белокурым. Ты для меня самый дорогой подарок, который мне когда-либо делал этот мир.
- Но ты пытаешься… переступить его законы. Теперь уже обе мои руки в твоих ладонях, а так происходит только на свидании.
Над головой Андрея снова прозвенел колокольчик русалочьего смеха.
Андрей до утра - в полном счастье - целовал его маленькие, горящие губы.
Они с Нилеем ласкались до утра.
V
Поздний вечер, Андрей приходит к Нилею, тот, отвернувшись к нему спиной, сидит на какой-то коряге, длинный хвост полуопущен в воду. Андрей видит его длинные мокрые волосы, его красивые спину и плечи, не слишком развитые – напротив, изящные и хрупкие, при виде которых сжимается сердце и хочется плакать на луну. В конечном итоге, всё в Нилее было, как подобает раннему юноше в самом цветении его юношеских лет, хотя что-то подсказывало Андрею, что лет ему больше.
Нилей почувствовал появление Андрея, и подплыл к нему.
- Даже не знаю, как подойти к тебе – пошутил Андрей – У вас, русалок, у всех так принято – тащить человека на речное дно?
- Зависит от индивидуального желания или минутного каприза – подыграл Нилей – Иногда тащим их десятками, иногда можем не утащить ни одного за целый год.
- Тогда я, пожалуй, присяду с тобой рядом.
Поначалу они, обернувшись друг к другу, просто сидели на берегу, беседовали. У Нилея постоянно шевелился русалочий хвост – по всей длине: то вверху, то у самого низа, и создавалось странное впечатление, что всё это происходит не согласно его воли. Они много разговаривают, шутят, потом Андрей чувствует, что хочет его поцеловать. Он осторожно укладывает его на берег, и приникает к губам русалёнка.
- Ты такой горячий, такой жадный до поцелуев. Откуда в тебе столько огня?
- У нас, русалок, целоваться не принято. А мне ведь всегда хотелось, Андрей...
Андрей много и долго целует русалёнка, ласкает губами его прохладную белую грудь – Нилей охотно отдаётся ласкам.
- Понимаю, что ты никогда не сможешь быть со мной… - нерешительно сказал Андрей перед коротким расставанием.
- Отчего же, смогу. Только никогда не смогу – в привычном для вас людей смысле.
Русалёнок взмахивает хвостом, и скрывается в глубину.
VI
- Когда ждать свадьбу, сын?
- Я больше никогда не пойду к Пелагее. Моё сердце не принадлежит ей – уклончиво ответил Андрей.
- Нехорошо бросать молодую девушку. Некрасиво.
Оставь, мать. Мы всего-то с ней виделись два раза. Мы даже не засватаны, никто ничего плохого не скажет.
- Когда ты меня познакомишь с ней?
Андрей встаёт, и медленным шагом передвигается по комнате:
- Когда моя душа успокоится. Когда я сам пойму, что происходит со мной.
* * *
Андрей ещё несколько раз прибегает к Нилею, естественно, с каждым днём влюбляется всё сильнее – и напрямую ему об этом говорит. Русалёнок в этот момент выглядит взволнованным, - и неясно было, это его радует или расстраивает.
Потом было много ночей, которые в своём пламени могли сжечь. Русалёнок, как и в первый день, охотно отдавался его поцелуям и ласкам, но никогда бы не смог принадлежать ему до конца – такова природа русалки. Это немного мучило Нилея, и однажды он об этом напрямую спросил:
- Ты счастлив со мной, Андрей?
Андрей уводит глаза в сторону:
- Не до конца. Но без тебя весь огромный мир – пустой.
В последний вечер перед большими переменами Андрей уходит в поле, падает в узкую полоску сорных колосьев, которые тянутся вдоль культур, почувствовав мгновенную слабость в ногах. Потом он вдруг успокаивается, улыбается и засыпает. А когда проснулся, обнаружил, что сорные колоски легко царапают ему лицо – словно Ветер ревновал его к Нилею. Когда Андрей попытался встать, Ветер опрокинул его, уронил в траву, и долгое время не давал ему пошевелиться – заглядывал в лицо, в светящиеся любовью глаза.
Эпилог:
- Вот такая история приключилась с Андреем, которого ты видишь напротив себя.
Можешь мне не верить, а можешь поверить, и никогда не протянуть мне руку при встрече.
Случайный собеседник помолчал. По нему было заметно, что он с трудом контролирует своё сердце, и что ему вместе с Андреем хочется плакать на луну.
- Ты-то как? – немного успокоившись, спросил он. Что-то ему подсказывало, что у них не всё гладко, и это тайно мучило его, но когда поднял глаза, увидел, что – вопреки – Андрей улыбается.
- Ты-то как? – ещё раз спросил он.
- Всё ещё люблю.
- А русалёнок?
- А русалёнок… пошёл по рукам. Теперь он часто показывается на пристани, и ему нравятся широкогрудые матросы.