Глава 21.1 

Первая страница главы отсутствует. 

 Стараясь опередить Луку, вознамерившегося что-то сказать, я попытался «расставить точки над ё»:

«Благодарен душевно, понимаю, что между вами нет и быть не может секретов. Хочу лишь заметить, что тысячелетия – дело серьёзное. Воды подземные, газы всюду проникающие, большое давление, привели, думаю, сокровища в негодность. Думаю, что добыча не окупит произведённых затрат, не говоря уже о предельном риске для жизни тех, кто будет сокровища разыскивать-добывать. Впрочем, готов предоставить самые точные сведения координат вашим сородичам-наследникам. И на том, я хотел бы эту тему закрыть». Лица присутствующих были невозмутимы.

Затем Лука расставил шахматные фигурки, сделал ход и  задал вопрос:

«Ты, Борух, осмелился критиковать деяния Хранителя… Понимаю, нервный срыв. Почти истерика. Понимаю. Но почему ты не спросил о происшествии после поездки твоей на Чиркей ГРЭС? Ведь там твой лоб пострадал куда серьёзнее и опасность была куда больше, чем в детстве твоём?»

«В том происшествии я сам был виноват, жадность моя, точнее – нежелание упустить «халяву». Заканчивалась моя, в целом удачная, командировка в Буйнакс  по заданию министерства. В связи с гибелью и увечьем тамошних рабочих при сварочных работах взрывоопасной ёмкости. Начальник отдела, которому я отчитывался, Исраэл Амир, решил «под мои проводы» получить у директора завода разрешение на поездку на автомашине с несколькими начальниками цехов в самое там достопримечательное место – к плотине водохранилища, чудом устоявших в недавнее землетрясение. Внутренний голос мне чётко говорил: «Нельзя! Не езди!» А Амир соблазнил меня простенько: на заводе как ширпотреб выпускали карбюраторы для «Москвичей» и пылесосы. Я клюнул. Решил, что карбюратор подарю младшему брату для его Москвича, а шланг для пылесоса мне самому был нужен. Мой, старенький, продырявился».

Зачем ты под плотину, в ущелье, полез? Тебе же кричали: «Опасно! Не ходи!»

«Там я опасности не чувствовал. Но было страшновато – да. Там, на плотине, висели скалолазы-альпинисты, залатывали трещины в плотине. Раз они работали, думал я, что со мной может случиться?   А такой грандиозной картины я бы больше нигде не увидел! А ещё Амир и его команда приехали, чтобы свои дела под много водки обговаривать. А я в то время практически не пил, потому и ушёл в ущелье. Когда вылез оттуда, компашка уже блаженствовала на солнечном берегу прекрасного голубого водохранилища у костра. Ведь был февраль. Хоть в тех краях – это начало весны, но прохладненько. Для меня была оставлена целая бутылка водки, заготовка огромной порции шашлыка, консервированная зелень и банка компота из черешни. Я от водки в их пользу отказался, но мне заявили, что этим я их оскорблю, воспримут как личную обиду… Потому я разделся и прыгнул в ледяную чистейшую воду, дико завопил, поплавал чуток, вышел на берег и не вытираясь, принял «порцию»… И расположился у костра, чтобы следить за шашлыком, а заодно на весеннем горном солнышке позагорать.  Когда я нырнул, все были приятно ошеломлены, а когда выпил, обо мне сразу забыли, видно, было у них, что обсудить. Разговаривали они на четырёх разных языках-наречиях. Сам Амир владел ими всеми. Кстати, владел ещё десятком самых распространённых в тех краях.

День быстро промелькнул. Всё было хорошо, и все решили свои проблемы. Я ещё раз искупался и с несколькими кусками шашлыка сидел в кабине автомашины – к вечеру похолодало. Наконец вся компания закончила уборку на берегу. Кострище галькой присыпали, бумажки и банки   собрали, почти следов пирушки не осталось, так  - крошки для птичек… Уселись они все в фургоне – там была всего одна деревянная лавка. Сидели они плотненько, спинами  к шофёру и мне. На дне кузова лежала «запаска» - колесо, а на ней – почему-то это запомнилось –металлический обод без шины. Тронулись в путь, и я лишний раз убедился, как стремительно в горах сменяется день ночью, без перехода сумеречного. Лента шоссе вдруг покрылась тончайшей зеркальной корочкой наледи, водитель сбавил скорость до 30 километров в час. Он тоже пил, но совсем немного, чуть-чуть… Все стихли, лишь шофёр напевал что-то заунывно-татарское.

Я стал задрёмывать. Осталось проехать один крутой подъём краем ущелья, глубоко внизу которого серебрилась лента Сулака, и здесь уже начинался городок – Буйнакск. На пятачке-въезде – я запомнил – располагался пост ГАИ. Здесь меня и, наверное, шофёра, ослепило дальним светом ярчайших фар, и сразу последовал удар, зазвенели вылетевшие стёкла окон нашей машины,   слышно было как сами собой распахнулись дверцы справа и слева, сзади, в фургончике, раздались  крики и ругань, стоны… Как-то я успел зажмуриться и втянуть голову в воротник своей куртки технического костюма. Осколки – занозы царапнули лоб, висок, что-то воткнулось в укол глаза у переносицы, лицо залила кровь, и я больше ничего не видел. Шофёра рядом не было, смутно слышались какие-то воинские команды с дороги, с пятачка у поста автоинспекции. Я вслепую стал выбираться из машины, но не направо, где была распахнута дверца, а прямо через пролом ветрового стекла. Там меня кто-то подхватил и унёс к обочине дороги, посадил на что-то холодное – валун – сообразил я. В стороне от меня слышались голоса, возня какая-то, а я сидел и тупо удивлялся, ведь была отличная безоблачная погода, откуда же взялся дождь, что стекает по лицу? Не сразу догадался, что это кровь стекает и на землю капает часто кап-кап-кап… Кто-то мне сказал, чтобы я не трогал лицо, что осколки вытащат врачи в госпитале… И очень скоро меня переместили в больничку. Мужчина-хирург сделал мне укол и стал пинцетом стёкла извлекать… Сказал, что ещё бы малость, и игла осколка проткнула бы глаз, а могла уйти и глубже, что я счастливый. Он ставил скрепки на коже, но больно не было. Я ощущал лишь усталость и равнодушие.  Он спросил, не больно ли мне, я ответил, что ничего не чувствую. Тогда он сказал, что рану на лбу, пожалуй зашьёт – раз уж не больно… И зашил. Обмыл и обтёр мне лицо и сказал открыть глаза. Я сидел на стуле в крохотном операционном кабинетике, рядом был совсем молодой врач, светила одна яркая лампа-фара, пол был деревянный из крашенных досок… Врач был смуглый и усатый – как все мужчины в том краю. Спросил: «Есть ещё раны или травмы?» - «Кажется, есть… Там, на ногах, в ботинках кровь…» Он помог мне встать, снять куртку, уложил на стол, сам стянул с меня брюки, присвистнул, снова сделал мне укол, ножницами стал отстригать клочья порванной кожи… Опять было не больно – подумалось, что так отстригают кожаный язычок у ботинка, а не живую кожу на ногах… Врач быстро и сосредоточенно делал свою работу, смазывал, бинтовал, натянул на меня брюки, сказал: «Вставай, боец! Всё цело, всё в порядке у тебя! Голова не кружится? Как самочувствие?» - «Всё в норме, доктор! Самочувствие отличное, даже боли нет.» - «Я не доктор, а фельдшер. Доктора вызвали, скоро придёт. Пойдём, если идти можешь, посмотри – с тобой привезли человека, знаешь его?» Вышли на верандочку. Теперь я понял, где нахожусь. Край большого пустыря, который до землетрясения занимал городской квартал, а после катастрофических разрушений был разровнен бульдозерами, засажен молодыми деревцами – миндалём. На неостеклённой веранде стояли носилки на полу, на них лежал труп.      Луна ярко светила, но фельдшер всё же осветил лицо фонариком: «Знакомы?» - «Извините, я тут проездом, для меня все местные мужчины на одно лицо почти… Но по одежде похоже – начальник цеха сантехники завода».    Помолчали. Врача всё не было. Я попросил отпустить меня в гостиницу, так как мне утром уезжать в Москву, командировка закончилась. Он кашлянул: «Мест у нас в больнице нет. Некуда мне было бы Вас поместить… Это ваша гостиница?»- и он показал рукой  на трёхэтажный домик моей гостиницы. «Да» - ответил я. «Дойдёте?» - «Дойду». – «Тогда распишитесь в журнале, что от госпитализации отказываетесь». Я расписался, и мы пожали друг другу руки. Пошёл я неспешно…

А пошёл я не в гостиницу вовсе, а на «пятачок» у въезда – выезда из города. К машине. Себя обманывал, что за шапкой пошёл, мол… На самом деле меня интересовала судьба карбюратора и  пылесосного шланга. У поста стоял молоденький русский офицерик, белобрысенький. Обрадовался: «Шофёр? Где бродил?» - «Нет, не шофёр. Пассажир. Командировочный я», - подал документы. Он почитал, полистал, высвечивая фонариком. – «Москвич?» - «Нет. Живу в Москве. Пока. А так – архангельский…». В маленьких городках я никогда не называл себя москвичом, а называл себя по месту рождения или называл - «Быково» в Подмосковье, или – Ростов, где жил в эвакуации, или Одессу, где учился. В маленьких городках москвичей не любят, ждут разных «подлянок», подвохов… Москва ведь паразитирует на маленьких российских городках, по их мнению…

Шапку нашёл сразу. Карбюратора и шланга не оказалось… 

Офицерик  ходил около, объяснял: «Когда вы в головную машину военной колонны «вмазались» - запаска в кузове подпрыгнула, да в грудь одному «въехала», тому, что в середине сидел на лавке… Рёбра ему переломало… Увезли его без сознания…» - « Видел его в госпитале… Холодный уже…» - «Да? Жаль. Это усложняет происшествие…»  Тут меня начало трясти, сразу заныли все шрамики-ранки, начало тошнить. Он заметил, что мне плохо: «Трясёт Вас. От шока отходите?» Я кивнул и одел шапку: «А что шофёр?» - «Сбежал куда-то. Чудо, что вы живыми остались. Ещё чуть – и быть бы вам на дне Сулака фаршем.  Машинка то ваша еле на краю обрыва держится…  Ты в кабине был?  Если бы в дверцу открытую вышел, то с обрыва бы упал в рай или в ад… Ну, прощай, заживляйся, привет столице…»

Я рассказывал, а Лука рядом со мной примостился, пальцами нежными лоб ощупал, шрамы гладил-растирал…Лука спросил: «Головные боли часто беспокоят?»

«Не очень. Только в виске часто бывает пульсирующая боль».

«Я её уберу, как и шрамы эти…».

«Хорошо, один только, на виске, оставь. Он очень женщинам нравится…»

«Дети у тебя уже детородного возраста – непристойно тебе этими игрищами заниматься… Ты уж, раб, поимей это в виду!»

«Это жаль… Но не смертельно… Раз советуешь – выполню».

«Чем закончилась поездка?»

«Утром был в Махачкале. Вечером- в поезде на Москву. Всю дорогу спал.   

А в Москве – целый месяц один и тот же вопрос и слышал: «С кем подрался?» Даже в Министерстве. Завод-то Буйнакский «историю» аккуратно замял: обычное, мол, ДТП, поездка по личным делам в нерабочее время… Аллах акбар…

А Лука и шрамики мои убрал и обыграл меня в шахматы в пух и прах…

Двое других, Матфи и подошедший во время рассказа, Марк, сидели молча и неподвижно. Кроме меня соломинки в кувшин никто не опускал. Брезговали?

«Похвально, что упрекаешь себя в жадности, крохоборстве… Что ещё знаешь за собой плохого?» - проронил Марк.

«Трус я, о Апостол.  Умирать не хочу! Мир этот Божий прекрасный видеть, слышать, обонять, ощущать хочу…»

  [А шрамы у дяди Бори исчезли. Жена очень удивилась. Она в необычные поверить так и не смогла. Но когда шрамы вдруг исчезли, засомневалась, решив, что что-то всё же было…]