Незаметно прошёл 226-й день рождения Александра Сергеевича Пушкина. И только сегодня я вспомнил, что у меня же сохранён текст чудесного очерка одной замечательной женщины Татьяны Мэй, как раз для этого повода подходящий. Она опубликовала его в своём «Живом Журнале» под ником greenbat в этот же день - 8 июня, но 2012 года.

* * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * *
Как-то осенью, после раскопок в букинистическом, я зашла по дороге в маленькое знакомое кафе. Не то что замёрзла, просто хотела посидеть спокойно над добычей.

А кафе мало того что небольшое, там ещё и столик в углу наполовину закрыт ширмой. Можно туда забиться и наслаждаться одиночеством.

Кто чем, впрочем. Я раз сунулась со своим капучино за эту ширму, а там парочка – намертво сплетясь ветвями. Причём настолько одуревшие от любви, что меня, кажется, даже не заметили. Девушка только высунулась на секунду из-за бороды приятеля, словно птичка из куста, и скрылась обратно. Мне же от смущения показалось, что у парня десять рук...

В общем, на этот раз я заглянула осторожно - никого. Да и вообще в кафе было пусто. Обрадовавшись, размотала шарф, уселась, достала книжки.

Пересмотрела и придвинула к себе Платонова, а всё остальное отложила на край стола. Том был увесистый, поеденный жизнью, с восхитительно желтоватыми страницами. И замлела над ним.

Народу никого. Тихо, только девчонки за стойкой переговариваются вполголоса. Глоток кофе – полстраницы. Ещё глоток. Ещё полстраницы. И ещё. И так увлеклась этим неторопливым кайфом, что не заметила, в какой момент атмосфера в кафе изменилась.

Стало неуютно. Кто-то отрывисто сипло матерился. Загремели стулья.

Я порадовалась, что скрыта ширмой. И совершенно напрасно. Потому что лёгкая соломенная загородка отодвинулась и в освободившемся проходе появилась громоздкая фигура. Пришелец постоял, по-бычьи нагнув наголо обритую круглую башку, и тяжело опустился на стул напротив.

Мне всё это крайне не понравилось. Я решила, что надо продолжать читать, как будто ничего не замечаю. Такие люди не интересуются субтильными нахмуренными женщинами в очках. Может, он соскучится и уйдёт.

Надежды оказались тщетны. Он сидел и давил мне на психику.

Наконец я раздражённо подняла глаза. Визави, разумеется, был пьян. При виде бандитской морды, расплющенных ушей и золотого перстня на среднем пальце настроение у меня совсем испортилось. На серой футболке, обтягивающей массивную грудную клетку незнакомца, горилла трахала блондинку. Явно скоромные надписи под этой жизненной сценой я читать побрезговала.

Мужик упёрся в меня страшноватым стеклянным взглядом и грозно посапывал.
И наконец медленно, разделяя слова, спросил:

- Пушкина... любишь?
- Люблю, - с вызовом ответила я, в принципе уже готовая к конфликту.

Собеседник ещё посопел и вдруг сказал ворчливо:
- И я его люблю. Люблю Александр Сергеича. Веришь - землю готов целовать там, где он проходил.

Я, оторопев, молчала. А что тут, собственно, скажешь. Дух божий дышит, где хочет. Вот такой пушкинист попался.
Официантка на цыпочках принесла ему кофе.

- Хочу квартиру у вас в Питере купить. Чтоб в его доме. Где он жил. Эту – на Мойке хотел. Отказали. Но я другую куплю. Стены буду целовать там. Полы буду целовать. Гений ведь! Люблю его. Ты что тут читаешь? А-а... А что один кофе? Погоди, сейчас пирожных закажем. Да не маши руками, я курить бросил, теперь вот на сладкое подсел.

Над пирожными мы и познакомились. Мужик оказался предпринимателем из Уфы. Во всяком случае, он мне так сказал. Звали его Димой. Питер – его любимый город после Сан-Франциско.

Следующие двадцать минут мы оживлённо обсуждали переписку с Пущиным и другие подробности личной жизни поэта. На все корки ругали Геккерна. Я, распалившись, пообещала подарить Диме двухтомник «Друзья Пушкина». Сгоряча съела три пирожных. Потом эклер ударил мне в голову и мы с пушкинским фанатом чуть не поругались из-за Натали Гончаровой. Привести слова, которыми Дима из Уфы характеризовал моральные качества Натальи Николаевны, я стесняюсь.

- ...А как вы относитесь к Платонову? – неожиданно для себя спросила я.

Дима опять помрачнел. Откинулся на спинку стула. Долго молчал. Наконец опёрся обеими руками о стол, приподнялся, приблизил ко мне лицо, обдав сложной смесью алкогольных запахов, и свистящим шёпотом медленно сказал:
- Охуительный.

Я понимающе покивала.

- Помногу только не могу читать, – пожаловался Дима. - Крыша съезжает.
Я опять покивала. Ну, действительно ведь – оху... прекрасный писатель. И крыша съезжает.

- Я его в первый раз, - доверительно продолжил мой новый друг, - на зоне читал. Там вообще – у-уу! крыша от Платонова едет.

Обнаружив такое родство душ, мы совсем размякли. От Платонова перешли к Гоголю. От Гоголя к Италии. От Италии к Феллини. Дима блаженно, едва не со слезами, вспоминал эпизоды из «Амаркорда» и порывался заказать ещё пирожных. И, наконец рассказал, как они с приятелем ездили в Римини, на могилу классика.

Каким-то невероятным образом их занесло в туристический автобус. («Пьяные, что ли, были» - недоумевал Дима.) Равнодушный гид тараторил программный текст, а под конец сказал, что если есть желающие, они заедут на могилу Феллини, а если таковых нет, то поедут в торговый центр. Народ облегчённо загомонил: «В центр!»

И тут, словно всадник Апокалипсиса, в проходе встал Дима.

И грозно объяснил шокированным туристам, что автобус едет на могилу великого Федерико. А кому не нравится, пусть «засунут языки в жопу и сидят в автобусе», пока Дима с другом будут поклоняться праху. Видимо, были ещё какие-то доводы, о которых Дима мне рассказывать не стал, но только водитель беспрекословно поехал в Римини.

Там два интеллектуала нашли могилу гения, выпили из фляжки коньяку, налили и Феллини, прямо на землю - чтобы было на троих, как полагается. Вернулись в автобус и сказали: «А теперь можете ехать в торговый центр». Допили коньяк и заснули.

Мы помолчали. Я всё ещё улыбалась, представляя, как они пили на кладбище с Феллини коньяк.

- А вообще, - сказал Дима, мрачнея на глазах, - это мёртвое кино. Мёртвое кино... Для мёртвых людей.
- Что? – растерялась я.
- Феллини. И Пушкин. Платонов. Это всё для мёртвых людей. И я – мёртвый человек.

После этих слов он совсем захандрил. К тому же вдруг материализовался из воздуха невзрачный молодой человек в строгом чёрном костюме, который почтительнейше именовал Диму Дмитрием Васильевичем и оказался личным водителем.

Дима нехотя встал, расцеловался со мной через стол и вышел.

Двухтомник «Друзья Пушкина» так и стоит у меня на полке. Дима, будешь опять в Питере - он тебя ждёт.


оригинал тут: https://greenbat.livejournal.com/640618.html, я лишь слегка структурировал текст и расставил точки над «ё»