Не сломала судьба нас, не выгнула,
Хоть пригнула до самой земли.
И за то, что нас Родина выгнала, —
Мы по свету её разнесли.
“Внешность его никак не соответствовала происхождению. Тонкий в кости, изящный, с золотой шапкой вьющихся волос, хороший пианист, он скорее походил на рафинированного эстета петербургских гостиных, чем на сибирского казака”. Так писал об Алексее Алексеевиче Ачаире (1896–1960) один из молодых харбинских поэтов. Почти все они входили в литературное объединение “Чураевка”, быстро ставшее в тридцатых годах ведущим поэтическим центром русского эмигрантского Дальнего Востока. “Чураевку” возглавлял Ачаир. Наравне с Арсением Несмеловым он был настоящим кумиром эмигрантов, всех тех, кто оказался в Китае после революции и гражданской войны. Кроме поэтического дара, людей привлекали его удивительные человеческие качества — он всегда спешил на помощь, если случалась беда. Алексей Ачаир как магнит притягивал тех, кому еще дорога была поэзия. Его стихи активно печатались в харбинских и шанхайских изданиях. Другой его страстью стала музыка. Потом, в конце жизни, после десяти лет, проведенных в лагере, Ачаир создал в Новосибирске детский хор, знаменитый на весь Советский Союз. Настоящая фамилия Ачаира была Грызов. Он родился в Омске, в семье сибирских казаков. Дальше — кадетский корпус, начало учебы в Петровско-Разумовской академии. Но 1917 год перечеркнул начинавшуюся жизнь. Ачаир прошел гражданскую, служил пулеметчиком в отряде атамана Красильникова, при отступлении из Красноярска вынес знамя 1-й Сибирской дивизии, несколько раз был серьезно ранен, перенес тиф. Но, наверное, ему очень много надо было сделать в жизни, и судьба хранила его. Войну Алексей Алексеевич закончил в звании хорунжего. В еще не ставшем советским Владивостоке редактировал газету “Последние Известия”. С 1922 года — в эмиграции, растянувшейся до 1945-го, когда вместе с тысячами других бывших подданных Российской империи он был, как скажут позднее, незаконно респрессирован.
Виктор ЛЕОНИДОВ.
Мы живали в суровой Неметчине,
Нам знаком и Алжир, и Сиам;
Мы ходили по дикой Туретчине
И по льдистым Небесным Горам.
Нам близки и Памир, и Америка,
И Багдад, и Лионский залив.
Наш казак у восточного берега
Упирался в Дежневский пролив.
Легче птиц и оленей проворнее,
Рассыпаясь по тысячам мест,
Доходил до границ Калифорнии
Одинокий казачий разъезд.
И теперь, когда чёрные веянья
Разметали в щепы корабли, —
Снова двинулись в страны рассеянья
Мы от милой чумазой земли.
На плантациях, фермах, на фабриках, —
Где ни встать, ни согнуться, ни лечь, —
В Аргентинах, Канадах и Африках
Раздаётся казачая речь.
В академиях, в школах, на улицах, —
Вспоминая Кавказ и Сибирь, —
Каждый Русский трепещет и хмурится,
Развевая печальную быль.
Не сломала судьба нас, не выгнула,
Хоть пригнула до самой земли.
И за то, что нас Родина выгнала, —
Мы по свету её разнесли.
«http://www.siberia-cossack.org/?pid=532»