* *
На том берегу – хуторок на поляне
И дедушкин тополь пред ним на посту.
Я помню, я вижу сквозь слезы в тумане,
Но всё ж я ушла и стою на мосту.
А мост этот шаток, а мост этот зыбок –
От берега деда на берег иной, –
Там встретят меня без цветов, без улыбок
И молча ворота захлопнут за мной.
Там дрогнут и хмурятся темные ели,
И, ежась от ветра, мигает звезда,
Там стынут улыбки и стонут метели, –
Нет, я не дойду, не дойду никогда!
Я буду стоять, озираясь с тоскою
На сторону эту, на сторону ту,
Над пастью обрыва с проклятой рекою,
Одна – на мосту
* * * * * * * * * * * * * *
Ларисса Андерсен в России жила недолго. Родилась в Хабаровске в 1914 году. В 1920 году 38-летний Николай Андерсен, потомок скандинавов, глава семейства, полковник, штабист Колчака, был переведён в составе Хабаровского графа Муравьёва-Амурского кадетского корпуса во Владивосток, на Русский остров.
Мать Лариссы — урождённая Евгения Кондратская — дочь польского помещика. В октябре 1922-го Андерсены на кораблях адмирала Старка эмигрировали в Китай — в город вступила Народно-революционная армия Дальневосточной республики. Первоначально жили в Харбине, затем, в 1933-м, Ларисса перебралась в Шанхай. В 1956-м вышла замуж за француза Мориса Шеза. На три года супружеская чета обосновалась в Мадрасе, затем некоторое время пожила в Марселе, Сайгоне, на острове Таити и в 1970-м осела во Франции, на родине Шеза. В городке Иссанжо, уже одна, 95-летняя Ларисса живёт и поныне.
В Харбине тех лет российских литераторов сплачивала студия «Молодая Чураевка», созданная при Христианском союзе молодых людей эмигрантом «первой волны» поэтом казацких кровей Алексеем Ачаиром (настоящая фамилия Грызов). Ларисса Андерсен не прошла мимо кружка. «Яблони цветут» — первое опубликованное стихотворение 15-летней девушки. Однажды «Чураевку», девизом которой было «Один за всех и все за одного», посетил Николай Рерих. Послушал поэтов, устроил выставку своих картин. Любившая рисовать и до встречи с Рерихом, Ларисса заболела живописью не на шутку. Но и это не всё — приобщилась и к танцам, достигнув немалых успехов на сцене.
Имя Лариссы Андерсен в литературном энциклопедическом словаре советского времени не упоминается. Лишь в 1991 году российского читателя с ней знакомит новосибирский сборник «Харбин. Ветка русского дерева» — вероятно, отголоском изданной в США книги «Остров Лариссы» (1988). Продолжил «восточную ветвь» русской поэзии Евгений Евтушенко, «обязанный» Андерсен личным знакомством. Он «столкнулся» с ней лицом к лицу посреди Тихого океана, на Таити, куда нежданно занесла его судьба. Евтушенко включил стихи Андерсен в составленную им антологию отечественной поэзии XX столетия «Строфы века» (1994). А у Лариссы на ту пору была издана всего одна-единственная книжица — «По земным лугам» (Шанхай, 1940).
Для нас, приморцев, Лариссу Андерсен открыла Тамара Калиберова, журналист газеты «Владивосток». Её репортаж из Шанхая — назывался «Когда оживают легенды». Годами встречаясь с Андерсен, записывая её воспоминания, разбирая огромный архив с рукописями, письмами и фотографиями, восстанавливая прихотливый узор судьбы своей старшей подруги, она создала одну из лучших книг о русской эмиграции в Китае.
А вышла на след Лариссы Тамара в Государственном архиве Хабаровского края, изыскав в Бюро по делам российской эмиграции её личное дело. Амир Хисамутдинов, известный приморский краевед, доктор истории, «выдал» Калиберовой французский адрес Андерсен, найденный при изучении им Русской Америки. Так завязалась нить, вывившаяся в самое крупнокалиберное «личное чудо» Калиберовой — книгу «Одна на мосту»: стихи, воспоминания, фотографии, письма Лариссы Андерсен с вступительной статьёй и энциклопедическими примечаниями журналистки. Издан добротный том московским издательством «Русский путь».
Подкупающую открытость строк, в которых, по определению Александра Вертинского, «бродит терпкая печаль», Ларисса Андерсен пронесла через всё своё творчество. В стихах нет пафоса. В большинстве своём написанные трёхстопным анапестом, они — сердечный разговор, какой случается в одиноких днях с повстречавшейся на чужбине родственной, такой же одинокой, душой. Разговор тихий, проникновенный, настолько естественный, что не верится, будто слова собирались по крупицам долгими часами. Хочется назвать эту исповедь сорванной со своей земли юной души, ещё не цветка, а только бутона, уроком одухотворённой, изящно простой, глубокой поэзии.
