«Ад – это другие»
Ж.-П. Сартр

Может быть, это просто случайность, что театр, существующий в Перми уже 22 года, стал популярен в Екатеринбурге только сейчас. Но хочется думать, что за этим обстоятельством скрывается некая тенденция обнаружения перемен в сфере художественной практики. Три спектакля, которые мне удалось посмотреть – «Панночка» Н. Садур, «Калека с Инишмана» и «Сиротливый запад» МакДонаха, - наводят на мысль о совпадении с эстетическими впечатлениями от многих современных отечественных артефактах последних 2-3-х лет и в кинематографе, и в драматургии, и в танце. На мой взгляд, стихийно происходит смена предмета художественного исследования: традиционно отечественное искусство интересовал человек в социальном контексте, который мог трактоваться и очень конкретно, и тогда произведение искусства обретало черты своего рода художественно-социологического исследования, и весьма абстрактно, как некая современная общечеловеческая социальная среда. Но в таких произведениях, как «Исчезновение» А. Звягинцева, «Однажды в провинции» К. Шагаловой, «Эйфория» И. Вырыпаева, «Пленный» А. Учителя, «Волчок» В. Сигарева, «Как я провел этим летом»
А. Попогребского, драмах МакДонаха и многих других, критиков настораживает и часто вызывает раздражение повышенная герметичность художественного мира. Вроде бы в них присутствуют бытовые детали и узнаваемая фактура некой объективной реальности маленького городка, заводского поселка, вообще – места действия, которое имеет четкую географическую и бытовую привязку, что провоцирует восприятие, ориентированное на «реалистичность» происходящего и показанного.
То, что критикам кажется недостатком, мне представляется художественным открытием. Герметичность и плотность нужны для того, чтобы действительно не осталось никакого выхода: мы лицом к лицу оказываемся с проблемами, которые вынуждены решать сегодня и сейчас. Ничего нельзя отложить, никто не поможет, неизвестны никакие рецепты, ниоткуда не придет совет и спасение. Нас как будто заперли в комнате, и не выпустят до тех пор, пока мы из наблюдателей не превратимся в участников. Нам не оставлен шанс на превосходство нашей позиции. По-моему, это очень точно соответствует состоянию сегодняшнего мира, в котором отсутствуют любые гарантии: жизни, безопасности, смысла, перспективы. Мы, современные люди, живем наощупь.
Все это требует нового способа эстетического проживания. Мне кажется, труппа Пермского театра «У моста» нашла такой способ актерского и сценического существования. В спектакле «Панночка» есть два контрастных мира: реальный, бытовой, и мистический. Мир украинского подворья предельно приземленный, теплый, уютный, вкусный, весь пронизанный светом и удовольствием от жизни. Мир панночки – смерть, мрак, холод. Но главный ход спектакля – переворачивание оппозиции жизни и смерти: на самом деле, эти два мира странным образом связаны. В мире горилки, женских прелестей Хвеськи, юмора казаков все ясно и предсказуемо. А с панночкой Хома Брут испытал страшный, захватывающий, буквально забирающий душу полет над бездной. У панночки, по сравнению с Хвеськой, есть чем соблазнить Хому. Мир панночки влечет к себе, завораживает, не отпускает, и, в конце концов Хома делает первый шаг ему навстречу, но и навстречу своей гибели. Да, он сочетается символическим браком с панночкой, гибнет, но бурсак Хома стал-таки настоящим философом. Сценическое пространство сжато и спрессовано в центре, действие сосредоточено перед воротами и за ними. Ворота, которые открываются при переходе из одного мира в другой, можно трактовать как метафору изнанки жизни: на переднем плане люди пьют, едят, целуются, рассказывают байки, но это только поверхность, за которой, на самом-то деле, холодная смертоносная бездна – настоящее Реальное.
Смерть вообще занимает огромное место в ряду тех авторов и произведений, о которых я писала выше. Какая-то странная, но железная логика заставляет героев испытывать присутствие смерти: умирать от рук людей, становится свидетелем или причиной смерти других людей. Смерть всегда приходит от близких. Осмысление этого есть и в спектаклях Пермского театра, особенно много смерти в пьесах МакДонаха. Возникает устойчивое ощущение и даже уверенность, что смерть необходима, именно ее неумолимость, кажущаяся случайность и делает пространство жизни таким сжатым. Все герои настолько тесно повязаны друг с другом, опутаны многочисленными зависимостями, что не могут вырваться, не причинив боли. Они живут в каждодневном и привычном аду, у которого нет никакого внешнего источника.
Вот поэтому перед нами ни в коем случае не социальный реализм. Ад, в котором живут герои МакДонаха, полностью их собственный, домашний, социальные обстоятельства ничего не проясняют в этой ситуации. Это мир близкого, а не дальнего. Нет никакой другой жизни, и не будет, есть только одна, единственная. От близких никуда не деться, с ними невозможно развестись, их нельзя изменить. Мне кажется, это очень важно: сменить оптику с широкого масштабного взгляда на современную жизнь, фокусируясь на локальном, малом. Авторы как бы совершают эксперимент над человеком, погружая его в вынужденное соседство с другими людьми, подвергая их изоляции от большого мира, и тогда люди обнаруживают неожиданные стороны своей природы, которые мы никогда бы не увидели в другом ракурсе.
Такое уплотнение социальной проблематики до маленького пространства семьи, квартиры, поселка, задает особый эмоциональный регистр. Артисты очень точно и тонко передают эту смесь любви-ненависти, не впадая в надрыв, в явный фарс, в карикатуру. Традиционный психологический реализм здесь неуместен, зато востребована манера игры на грани переживания-представления, перевоплощения-остраннения, с которой актеры блестяще справляются. Вопрос о том, осуждают или оправдывают актеры своих персонажей, даже не встает в силу своей неуместности. У героев, собственно, нет того, что мы привыкли называть характером. У каждого есть история его жизни, и актеры играют именно ее. На сцене происходит столкновение этих историй, и мы видим результаты этих столкновений-персечений. Авторы – режиссер и драматург – рассказывают не столько об отдельных героях (вообще современное искусство – не о героях, героев больше нет), а об устройстве жизни, ее сетях, похожих на паутину.
Я думаю, нам жизненно необходим этот рассказ и такой взгляд, иначе нам грозит по-прежнему пребывать в иллюзии, что хорошее обязательно каким-то образом наступит, и все рано или поздно образуется, где-нибудь, когда-нибудь, как-нибудь. Я благодарна Сергею Федотову и руководимому им театру за трезвый, мужественный, по-настоящему современный взгляд на человека.
Татьяна Круглова, доктор филос. наук, профессор кафедры эстетики УрГУ.