будь как переливающийся через край фонтан, а не как резервуар, содержащий все одну и ту же воду

Каждый живет в своем собственном мире. Но если ты посмотришь на звездное небо, то увидишь, что все эти разные миры соединяются в созвездия, солнечные системы, галактики.

в Любви правил не существует. Можно попытаться штудировать учебники, обуздывать душевные порывы, выработать стратегию поведения - все это вздор. Решает сердце, и лишь им принятое решение важно и нужно

Мы страдаем оттого, что нам кажется, будто даем больше, чем получаем. Мы страдаем оттого, что наша любовь не признана, не узнана. Мы не смогли ввести собственные правила, вот и страдаем.


Хороший способ забыть о целом - пристально рассмотреть детали.
Хороший способ отгородиться от боли - сосредоточиться на мелочах.

Никогда. Страшное слово. Самое страшное из всех слов человеческой речи. Никогда. Слово это сравнимо только со словом «смерть». Смерть – одно большое «никогда». Вечное «никогда», смерть отметает все надежды и возможности. Никаких «может быть» или «а если?». Никогда.

Женщина в инвалидной коляске проносится мимо меня на большой скорости. У нее во рту – шланг респиратора. Спинка коляски откинута до горизонтального положения так, что на дорогу она смотрит через укрепленное на коляске зеркало. На борту яркая надпись крупными буквами: «Я люблю жизнь».


Как всегда в жизни, белая полоса сменяется черной, на смену удаче приходят разочарования. Все меняется, все должно меняться. Так должно быть, так заведено. Я знаю это, я не против, мне остается только надеяться. Надеяться на чудо. Я искренне желаю, страстно хочу, чтобы моя черная полоса продержалась подольше, не менялась на белую. Я не люблю белый цвет. Белый – цвет бессилия и обреченности, цвет больничного потолка и белых простыней. Гарантированная забота и опека, тишина, покой, ничто. Вечно длящееся ничто больничной жизни. Черный – цвет борьбы и надежды. Цвет ночного неба, уверенный и четкий фон сновидений, временных пауз между белыми, бесконечно длинными дневными промежутками телесных немощей. Цвет мечты и сказки, цвет внутреннего мира закрытых век. Цвет свободы, цвет, который я выбрал для своей электроколяски. А когда я пройду своим чередом сквозь строй доброжелательно-безличных манекенов в белых халатах и наконец приду к своему концу, к моей личной вечной ночи, после меня останутся только буквы. Мои буквы, мои черные буквы на белом фоне. Я надеюсь.


От знаменитых художников до подрядчиков-строителей, все мы хотим
оставить свою подпись. Собственный остаточный эффект. Жизнь после смерти.
Мы все желаем самовыразиться. Никто не хочет быть забытым.

У каждого своя личная кома.

парадокс в том, что полмиллиона людей
едет в одно и то же место, чтобы побыть в уединении.

Наконец он
появился, раздвинул занавеску душевой, стал на пороге и спрашивает, кто
еще пойдет. Ему обязательно нужно было знать, кто да кто идет. Честное
слово, если б он потерпел кораблекрушение и какая-нибудь лодка пришла его
спасать, он, наверно, потребовал бы, чтоб ему сказали, кто гребет в этой
самой лодке, - иначе он и не полез бы в нее.

В общем я рад, что изобрели атомную бомбу. Если когда-нибудь начнется
война, я усядусь прямо на эту бомбу. Добровольно сяду, честное благородное
слово!

Пропасть, в которую ты летишь, - ужасная пропасть, опасная. Тот,
кто в нее падает, никогда не почувствует дна. Он падает, падает без конца.
Это бывает с людьми, которые в какой-то момент своей жизни стали искать
то, чего им не может дать их привычное окружение. Вернее, они думали, что
в привычном окружении они ничего для себя найти не могут. И они перестали
искать. Перестали искать, даже не делая попытки что-нибудь найти. Ты
следишь за моей мыслью?


Он ненавидел, когда его
обзывали кретином. Все кретины ненавидят, когда их называют кретинами.


Я
решил сделать вот что: притвориться глухонемым. Тогда не надо будет ни с
кем заводить ненужные глупые разговоры. Если кто-нибудь захочет со мной
поговорить, ему придется писать на бумажке и показывать мне. Им это так в
конце концов осточертеет, что я на всю жизнь избавлюсь от разговоров. Все
будут считать, что я несчастный глухонемой дурачок, и оставит меня в
покое. Я буду заправлять их дурацкие машины, получать за это жалованье и
потом построю себе на скопленные деньги хижину и буду там жить до конца
жизни. Хижина будет стоять на опушке леса - только не в самой чаще, я
люблю, чтобы солнце светило на меня во все лопатки. Готовить еду я буду
сам, а позже, когда мне захочется жениться, я, может быть, встречу
какую-нибудь красивую глухонемую девушку, и мы поженимся. Она будет жить
со мной в хижине, а если захочет что-нибудь сказать - пусть тоже пишет на
бумажке. Если пойдут дети, мы их от всех спрячем. Купим много книжек и
сами выучим их читать и писать.


Глупо внушать _н_о_в_ы_е_ мысли
человеку, когда ему скоро стукнет сто лет


Нельзя найти спокойное, тихое место - нет