"Всю жизнь мы ползаем по земле, как гусеницы, и ждем превращения в ту великолепную, полупрозрачную бабочку, которая живет в каждом из нас. И что же? Время идет, а мы, так и не сделавшись куколкой, остаемся червями. Прискорбный факт, а какой выход? Самоубийство, разумеется. Как вариант. Но лично меня суицид не особенно прельщает. Само собой, я обдумывал различные способы; если бы пришлось наложить на себя руки, я поступил бы следующим образом: прижал гранату к самому сердцу и простился с жизнью под радостный звук мощного взрыва. Маленькую круглую гранату, из которой я сначала аккуратно выдернул бы чеку, а затем отпустил бы спусковую скобу, улыбаясь едва различимому металлическому звону пружины - последнему звуку, который я услышу, не считая пульсации в висках. А после - долгожданное счастье или, на худой конец, покой, и лохмотья, красиво развешанные по стенам кабинета. Прислуга уберет - в конце концов ей за это платят. "

"я по-прежнему считаю, что человеку для поддержания жизни достаточно дышать, пить, есть, испражняться и искать истину. Остальное необязательно."

"Я понял, что думать вредно. 

Да, раньше я в этом сомневался. Коллеги считают меня спокойным, уравновешенным и рассудительным человеком. Разумеется, я спокоен; но незаметно для других голова моя то и дело накаляется, будто кремационная печь. Я говорю, рассуждаю, принимаю решения, как все нормальные люди, но, когда я сижу за барной стойкой и пью любимый коньяк, мне чудится, что вот-вот у входа появится человек с ружьем и начнет расстреливать посетителей; когда я в театре или в кино, мне мерещится, как граната без чеки катится от одного ряда кресел к другому; а на городской площади в праздничный день я вижу, как вспыхивает начиненный взрывчаткой грузовик, всеобщее послеобеденное веселье превращается в бойню, кровь струится по мостовым, куски мяса повисают на стенах или долетают до перекрестков и приземляются прямо в воскресный суп, я слышу крики и стоны людей с оторванными конечностями, они похожи на насекомых, которым любопытный маленький мальчик отщипнул лапки; выжившие тупеют от растерянности, неестественная тишина налипает на барабанные перепонки, в душах надолго поселяется страх. Спокоен? Еще бы, я спокоен всегда, что бы ни произошло, я не подаю вида, остаюсь невозмутимым, безучастным, как безмолвные фасады зданий в разрушенном городе, как старики на скамейках в парке с их палками и медалями, как лица всплывших утопленников, которых никогда не найдут."