Название: Если
Автор: Chandani Shinigami
Бета: Okami
Пейринг: Сасори/Дейдара, Дейдара/Итачи
Жанры: AU, angst, dark
Рейтинг: R
Дисклеймер: «Наруто» придумал Кисимото-сан
Саммари: составляется…
Состояние: в работе
Предупреждения: яой, OOC всех и вся. AU. Авторская пунктуация
Размещение: только с моего божественного дозволения. Смайл.

Глава 4

Чинатсу разбросала бриллианты по квартире, словно стремилась украсить ими не себя, а стершиеся до белого нитяного плетения ковры и тусклый линолеум. Камешки переливались в лучах рассвета, приятно холодили ступни, кололи острыми гранями чувствительную кожу пальцев. Дейдара ходил по квартире, завороженно следя за движением радужных бликов, гладил ладонями отставшие от стены обои в коридоре, прижимался к холодному кирпичу щекой. Он то и дело вспоминал почерк отца, воздушные черточки, выписанные тонким пером, и пытался рисовать список имен по памяти, совсем без контуров, проводя пальцами между украшениями.
Дейдаре нельзя было забывать последовательность иероглифов: бумага быстро сгорела в пепельнице, оставив резкий запах затхлого и неживого, не исчез только отпечаток в памяти. Кошка запрыгнула на стол, ткнулась носом в пепел, чихнула, помотала головой, мазнула хозяина хвостом по голой руке. Не понравился ей черный дым и серые ошметки, расползающиеся от малейшего прикосновения. Не понравились угрюмые взгляды и запах бриллиантов, не понравилось ступать на камешки нежными подушечками лап.
Телефон приглушенно затрещал под подушкой, пришлось зайти в комнату и отключить сигнал будильника. Потемневшие от впитанной влаги волосы липли к плечам, холодили руки, кружил голову запах ароматизатора, вынужденного имитировать аромат яблока. Из-за бессонной ночи хотелось спать, но отступать от принятых решений Дейдара не собирался. Зря, что ли, пообещал себе не пропускать больше занятий? Зря, что ли, решился сказать об этом матери, которая недоверчиво качнула головой и улыбнулась, безмолвно извинившись за неверие?
Впервые в жизни захотелось кофе, крепкого, черного, несладкого. Чтобы никаких послаблений, чтобы голова стала легкой, чтобы комната чуть закружилась, теряя четкие очертания. Даже наблюдать за тем, как закипает чайник, поглощая таинственное невидимое электричество, было приятно. Горький привкус во рту и одурманивающий запах, приятная тяжесть кружки в руке, боль в кончиках пальцев, прикасающихся к нагретому фарфору. Обжигающе горячая жидкость, куснувшая язык жаркой волной, прошедшаяся по горлу, заполнившая желудок – и плевать, что язык потерял чувствительность, и плевать, что кипяток выплеснулся за края, полился на ладонь, встал в горле, мешая вдохнуть порцию воздуха.
На улице бушевал молодой ветер, несдержанный и прохладный, не прогревшийся еще под лучами весеннего солнца. Конец мая, зеленого, пестреющего цветущими на клумбах нарциссами и тюльпанами, только-только окрепшими стебельками травы, едва зазеленевшими листьями, еще не успевшими принять летний темный оттенок. Только придорожные кусты уже покрылись пылью и засохшими потеками грязи, покорежились, превратились в то, чего люди от них хотели. Почему-то они любили серый цвет, не зеленый, разрешали детям обрывать липкие маленькие листочки, сминать в потных ладошках и бросать на мягкий асфальт, пахнущий битумом и жарой.
Школа встретила прохладой гулких коридоров, тишиной, неестественной и мертвой, серыми от времени дощатыми полами и блестящими краской стенами, разрезанными на две части, светлую и темную, ярко-красной линией. Кое-где эта линия прерывалась, кое-где расплывалась потеками и была похожа на кровавую мякоть, выглядывающую из-за краев раны. Дейдара толкнул дверь класса, сел за парту, которую брезговали занимать даже тогда, когда «хозяин» неделями отсутствовал в школе. Он один всегда приходил за полчаса до начала занятий. Все остальные, будто сговорившись, толпились у двери за пятнадцать минут до звонка и смеялись, называя происходящее стадным инстинктом.
Секундная стрелка часов бежала вперед, не останавливаясь, не делая пауз между движениями. Часы были старые, с маленьким циферблатом, заключенные в массивный деревянный короб, изрезанный причудливыми изгибами. «Любимой маме в день рождения». Прошло время, часы надоели, и любимая мама отнесла подарок в школу, позабыв, что ученики изрежут податливое дерево ножами, прорисуют царапины синей пастой, попытаются разбить толстое стекло, прикрывающее хрупкие стрелки. Стекло выдержало, подернувшись сетью крупных трещин, похожих на ветви дерева, откололось ухо у деревянного зайца, но механизм уцелел. Блестящим прямоугольником выделялась на дереве дарственная надпись, будто иронизируя. Дейдара все думал, почему бы учительнице не свинтить табличку, пока не осознал, что ей все равно.
- Не ожидал тебя тут увидеть, Тсукури, - раздался за спиной тихий голос. – Мамочке понадобилось уединение?
- Не нарывайся, - Дейдара нахмурился, пытаясь вспомнить, как зовут этого человека, но потом махнул рукой. Его собственный голос, отвратительно громкий для полупустой комнаты, едва слышным эхом отразился от стен, надавил на барабанные перепонки, заставил съежиться и пытаться стать как можно меньше. Зато и рыжий парнишка, худой и высокий, поджал губы, садясь за стол позади. Дейдара должен был помнить имя столь близкого соседа. Но не помнил.

К третьему уроку в кабинете стало жарко и душно, запахло потом, чудовищной смесью духов и одеколонов, едким мелом, облачком кружащим вокруг тряпки. У Дейдары с непривычки кружилась голова: слишком много вокруг было людей, слишком громко они шептались между собой, слишком тихо говорила учительница. Казалось, она спала в окружении пестрого гомона и летающих записочек и во сне выдавала нужный материал к июньским экзаменам. Грамматические правила появлялись на доске, немедленно стирались, поверх росли новые иероглифы, похожие на кособоких букашек.
За покрытым трещинами окном виднелось наполовину выстроенное здание, ощетинившееся строительными лесами. Рядом с насквозь просвечивающим бетонным коробом – стрела подъемного крана, ярким оранжевым мазком разрушающая серость затянутого тучами неба. Дейдара поморщился и перевел взгляд на доску, удивившись тому, что на ней плясали диковинные танцы уже другие жучки. Темные провалы окон в мертвом здании наблюдали за ним, даже когда он не смотрел, и тяжелый взгляд холодил кожу.
Звонок оглушил, заставил вздрогнуть и обернуться: рыжий паренек пнул стул, выбираясь из-за своей парты. Учительница перехватила поудобнее стопку книг и поспешила уйти из класса, убегая от усилившегося стократ гула, давящего на уши, и от духоты. Кто-то залез на подоконник и открыл форточку. Ветер перелистнул страницы учебников, возмутил девчонок, заставил поежиться и снова повернуться к окну. Так хотя бы не дуло в спину.
Внезапная тишина ошеломила не меньше шума. К учительскому столу прошел уверенным шагом невысокий мужчина, сел на стул, пригладил рыжие волосы ладонью, с любопытством оглядел изрисованные кривыми иероглифами часы. Взглянул на собственные, наручные, прокрутил минутную стрелку на пятнадцать минут назад. Провел кончиками пальцев по вырезанным ножом проклятьям, нахмурился, усмехнулся, поднял взгляд. Оглядел Дейдару. Склонил голову к левому плечу, кивнул в знак узнавания.
- Меня зовут Акасуна Сасори, преподаю философию в университете. До конца года вести у вас эту дисциплину буду я, - даже не дожидаясь, пока все вернутся в класс, вместе со звонком, не заботясь о том, что громкие трели перекрывают спокойный голос. – Опозданий я не терплю, разговоров на уроке – тоже. В случае неповиновения заниматься философией с вами будет директор. Сегодня мы рассмотрим…

Чинатсу собирала украшения, наклоняясь к каждой сережке, любуясь каждым кулоном. Дейдара поднял с пола маленький перстень, осмотрел, осторожно поглаживая переливающиеся камушки. Кошка мяукнула, привлекая к себе внимание, выгнула спину под хозяйской ладонью, заглянула в глаза. На перстне выгнулся в танце женский силуэт, обрисованный тонкими полосками серебра, сверкал бриллиантами пояс, перетянувший талию легкой танцовщицы. Надев кольцо на палец Чинатсу, Дейдара улыбнулся ей и ушел в свою комнату, прищурившись: солнце светило в окно, слепя яркими лучами, ветер выдувал из глаз слезинки.
Кошка легко прыгнула на стол, презрительно понюхала край старого учебника, улеглась рядом со стопкой, уставилась на Дейдару выпуклыми желтыми глазами. Закружились на странице иероглифы, выведенные дрожащей рукой. В них теперь не было смысла, бесполезные слоги, не думающие сливаться в слова, не связанные между собой. Огонь, луна, рыба, красный, луна…
Акацуки.
Акасуна.
Дейдара порывисто встал из-за стола, опрокинув стул, вышел в коридор, прислонился к стене. Чинатсу что-то напевала себе под нос, стоя в пятне света, рассматривала кулон, парный к перстню. Глянула на сына, вздохнула, сложила украшения в шкатулку, поставила ее на пол, напоследок огладив рельефную крышку ладонью.
- Кто такой Акасуна Сасори?
- Понятия не имею, - Чинатсу виновато развела руками и улыбнулась. Улыбка медленно сползла с лица под хмурым взглядом, женщина виновато посмотрела на сына и посерьезнела.
- Он подошел ко мне возле клуба, мам. Он ведет у нас в школе философию. Его имя в списке отца прописано третьим пунктом.
- Акасуна - бывший приятель Рафу. Я не понимаю, зачем ты в это лезешь, - Чинатсу подхватила на руки шкатулку и ушла в гостиную, хлопнув дверью.

В темноте было отчетливо слышно тихое дыхание, одеяло нагрелось от тепла разгоряченного тела, легкий ветерок, свистящий в щели между закрытой дверью и полом, шевелил тонкие волоски на мягкой шкурке свернувшийся в клубок кошки. Дейдара лежал, подтянув колени к груди, и смотрел во мрак, пытаясь воскресить былые страхи. Монстр, живущий под столом, не желал шевелиться, чучело кукушки было только чучелом и оживать не собиралось. Темнота была только темнотой, окружала, пропитывала кожу, охотно принимающую в себя ранее отвергаемые потоки. В ответ на щелчок выключателя лампочка взорвалась снопом искр, осыпала ковер осколками. Боль тоже страха не вызывала. Боль была частью потустороннего мира, где живому не просуществовать и минуты – жизнь боится даже ее призрака, тяжело ворочает отягченными совестью мыслями, извивается от испытываемых мук.
Дейдара коснулся пера на крыле кукушки, провел по краю опахала, проследил подушечками пальцев твердую ость. В детстве он никак не мог понять, как эта птица может подбрасывать своих детей в чужие гнезда. В детстве он боялся, что Чинатсу поступит точно так же. Но кукушка настолько привыкла всюду таскать своего птенца с собой, что он слился с ней, прекратил расти, остался маленьким, с едва видными зачатками крыльев и пухом на тщедушном тельце. Наверное, из-за этого кукушка и сошла с ума, увидев блестящие камушки, устилавшие дно любимого ручья. Наверное, поэтому кукушка захотела оторвать от себя ненужный придаток, питающийся ее кровью, и отбросить прочь, чтобы получить право летать в одиночестве и жить так, как жила прежде.
Темнота зашевелилась, распрямляя скользкие щупальца, пятно на обоях вытянулось, выстрелило веревками, оплетшими душу. Коснулась испуганно затрепетавшего комочка прохладная слизь, закапала на пол, окутала мысли плотным коконом. «Ты же не нужен, дурак, - звучал в глубине сознания голос. – Ты же мыслями своими о свободе ей жизнь отравляешь, увидел?». Дейдара решительно встряхнул головой, ступил на острые осколки, опустил изрезанные ступни на тонкую простыню. Белая ткань мигом заалела красным, в темноте – почернела, протянулась под одеяло, обернула тело душной пленкой.
Дейдара снова встал, сунул руку под подушку, нащупал нетронутую пачку сигарет. Пленка мягко зашуршала в дрожащих пальцах, водянистой змейкой скользнула по рукам, бесшумно упала на пол, приминаемая к полу усилием воли. Разорвать путы оказалось ой как непросто, даже огонек зажигалки, вспыхнувший во мгле, надолго ее разогнать не смог. Дым заполнил легкие, с непривычки закупорил глотку, заставил вдоволь прокашляться, согнувшись пополам. Резкий запах, повисший в воздухе, тек по комнате вместе с белеющим в темноте дымом. Дейдаре мерещились на полу сверкающие камни, опутывали руки и ноги веревки, сделанные из мягкого золота, впивались в тело острые края сережек и массивных ожерелий.
Мелькнули перед лицом черные глаза, сложились тонкие губы в презрительной усмешке, щелкнули пальцы, разгоняя белые островки дыма. Зрачки, поглощавшие свет без остатка, расширялись, заполняя пространство вокруг, и душили, загнав запах назад в глотку, заставляя воздух гореть прямо в легких, разрывая тело неведомой раньше болью. Пламя сжигало хрупкое тело изнутри, легко разрушало мышцы и кости, плавило жир, заставляя капельками выступать на поверхности кожи.

Дейдара проснулся от крика и боли, резанувшей щеку. Рядом со скамейкой, на которой ему удалось устроиться, стоял невысокий рыжий мужчина и смотрел равнодушными карими глазами на недоразвитого кукушонка, наконец отвалившегося от матери.
- Ты что тут делаешь, мальчишка?