Пейринг: Рицу/Соби, Семей/Соби, Рицка/Соби
Рейтинг: R
Жанр: драма

Страх. Я никогда до конца не понимал, что значит это слово. Для меня страх был липким и сухим одновременно. Он обволакивал тело, мягко укрывая собой, и тут же высушивал, стягивал так сильно, что сбивалось дыхание, и сердце ускоряло свой темп. Страх для меня неразрывно был связан с ровным спокойным голосом, который никогда не повышался до крика и не понижался до шёпота. Этот голос гипнотизировал, заставлял расслабиться и напрячься одновременно. Я мог поклясться, что в этом голосе была почти физическая сила. Он проникал внутрь меня и заставлял слышать и запоминать каждое слово.
- Что тебе снилось, Соби-кун? – Он никогда не называл меня просто по имени. Дистанция, равная такому количеству световых лет, которое я даже вообразить себе не могу.
- Мне снилось озеро. Я плавал на лодке вместе с родителями. Я не видел их лиц, но я знал, что они были рядом. – Честность. Я всегда был честен с ним, потому что он прекрасно чувствовал меня и без труда мог понять: лгу я или нет. Ни разу, я не лгал ему ни разу. И он знал об этом. Но легче не становилось.
- Родственные связи – это слабость. Это то, на что будет направлен первый, сокрушительный удар. Человек по своей природе одинок и свободен, потому он вправе сам выбирать связи. То, что навязано природой - сильно, но нет такой привязанности, которую невозможно было бы разорвать.
Слова. Все его слова – заклинания. Заклинания, направленные на меня, на мои чувства, в мою душу. Я знаю это, но всегда соглашаюсь с ним, потому что он прав. Он всегда прав. Я вновь вспоминаю свой сон, тот светлый день на озере, когда я был не одинок и счастлив. Он изменился. Все мои чувства остыли. Теперь я вижу лишь солнце, лодку, чувствую присутствие людей. Но меня ничто не трогает, ничто не заставляет моё сердце приятно сжиматься. Постепенно картинка гаснет, озеро засыпает серый пепел, лодка останавливается, люди уходят.
- Что ты видишь теперь? – Он никогда не приближается ко мне, когда задаёт вопросы. Раньше меня это пугало, теперь я привык, и мне всё равно. Всё равно. Эти слова я стал говорить себе всё чаще и чаще. И они обретали всё большую и большую власть надо мной.
- Серый пепел засыпает озеро, люди ушли, я один.
- Ты освободился, Соби-кун. Теперь ты стал твёрже. То, что навязывает нам природа нужно уничтожать и растить новые чувства. Нужно уметь контролировать своё сознание, нужно совершенствоваться даже во сне. Во сне человек слаб, но это поправимо. Ничто не должно отвлекать тебя от твоего совершенствования. Ты должен научиться контролировать свои сны, Соби-кун.
Он всегда требовал от меня невозможного. Сначала невозможного, пугающего, невероятного. Потом постепенно это становилось достижимым, после освоенным, а потом, спустя месяцы упорных каждодневных тренировок, чем-то незначительным и простым.
- Да, сенсей.
- Ты очень эмоционален, Соби-кун. Ты слишком часто возвращаешься к своему прошлому. Прошлое нужно оставлять в прошлом, каким бы прекрасным оно тебе не казалось. Прошлое – это иллюзия. Это то, что сохранило твоё воображение. Нет ничего реального, кроме настоящего момента, потому никогда не уходи в прошлое. Никогда ему не доверяй. Соби-кун, что ты будешь делать сегодня после занятий?
Расписание. Он всегда составлял мне расписание на вечер. Ни одной свободной минуты, как у других учеников, у меня не было. Время нужно расходовать с пользой, говорил он. Временем нельзя пренебрегать, иначе упустишь последнюю возможность выиграть битву.
- Я должен закончить работу для поступления в университет.
- Как твои успехи, Соби-кун?
Он всегда говорил, что если берёшься за что-то, то необходимо быть самым лучшим в этом деле, иначе и браться не стоит. Каждое занятие должно совершенствовать мастерство бойца, тренировать воображение и память.
- Мне осталось нарисовать последний эскиз, остальные работы готовы.
- Я зайду вечером, посмотрю, что ты рисуешь, Соби-кун.
Вечер. Он приходил каждый вечер, чтобы смотреть, как я рисую. Сначала я боялся его внимательного, напряжённого взгляда, делал много ошибок, долго их исправлял, потом привык. Иногда я чувствовал, что меня это вдохновляет. Он был рядом, и я не чувствовал холодного, бесприютного одиночества. Нет, я никогда не считал, что он со мной. Просто в комнате становилось немного теплее от его присутствия.
- Хорошо, сенсей.
Он никогда не говорил, что я могу быть свободен. Он просто замолкал и отворачивался к монитору компьютера, и я знал, что могу уходить.
Одиночество – это слово всегда было со мной. Я носил его в своём сердце с того самого момента, когда сенсей чётко дал мне понять, что моей семьи больше нет, а он не станет её заменять. Он сказал, что сделает меня сильным и бесстрашным бойцом, что он будет заниматься со мной, будет учить, наставлять, и, быть может, что-нибудь из меня получится, если я буду прилежен. Тогда я не понимал, что значат его слова, и думал, что мы будем вместе проводить время, разговаривать, гулять как обычные люди.
Я бесшумно закрыл дверь в свою комнату и поприветствовал своё одиночество. Я никогда не разговаривал сам с собой. В моей комнате царила гробовая тишина, даже когда я находился внутри. Я снял рубашку, брюки и пошёл в душ. Всегда после разговора с сенсеем мне хотелось под холодный душ. Пепел, серый пепел всё ещё засыпал озеро. А оно было красивым. Я открыл кран и забрался в ванную. Холодные тяжёлые капли падали мне на плечи, а я всё ещё чувствовал запах пепла, который белыми хлопья падал на чёрную гладь воды. Я хотел плакать, я даже всхлипнул пару раз, но слёз не было. Не было ощущения утраты, только смирение. Когда я почувствовал, что начинаю дрожать, выключил воду и выбрался из душа. Картина сна стёрлась из памяти, и стало немного легче.
Сенсей открыл мою дверь своим ключом и вошёл в комнату. Я рисовал на полу большую синюю бабочку, точно такую же, что висела у него в кабинете на стене под стеклом. Я всегда считал её похожей на себя. Только она была неподвижна, а я мог двигаться. Краски ложились ровно, мои руки никогда не дрожали.
Он молча стоял позади меня и сверху смотрел на картину или на меня. Мне было всё равно. Я рисовал, погрузившись в состояние покоя.
- Ты делаешь успехи, Соби-кун. – Ничего не выражающий голос не нарушил моего состояния. – Ты точен, твои картины натуралистичны и в то же время прекрасны для реальности.
Восхищение. Он всегда восхищался мной вслух, а собой молча. Он всегда говорил мне, что я прекрасен, что я идеален. Сначала я радовался каждому его замечанию, каждому доброму слову. Потом он отучил меня зазнаваться и принимать всё это на свой счёт. И я перестал слышать в его словах то, чего в них никогда не было.
- Спасибо, сенсей.
Послышался щелчок зажигалки. Я вдохнул горьковатый сигаретный дым. Мой покой стал нарушаться. Я смотрел на крылья бабочки, которые покрывал краской, а перед глазами видел его лицо. Я знал, как он курит. Он держал сигарету между указательным и средним пальцем, неглубоко затягивался и выпускал дым вверх. Я склонил голову, собираясь с мыслями. Горло сдавило от напряжения. Я не должен позволять себе думать о нём.
- Соби-кун, тебе стоит отдохнуть. – Опять ничего. Никаких эмоций. Абсолютный ноль. Я бы всё отдал, чтобы стать таким же невозмутимым, чтобы он не мог читать моего волнения. Хотя у меня ничего не было, чтобы отдать за это, только моя жизнь, то, что я считал жизнью. Я положил кисточку на подставку и вытер испачканные пальцы салфеткой. Я знал, что он следит за каждым моим движением. Мне казалось, что он наслаждается моей борьбой с самим собой. Но я не сдамся. Я не стану дрожать, не стану ни о чём просить, никогда.
Он проходит мимо меня, его каблуки глухо стучат о паркетный пол. Я не могу поднять головы, так и сижу, опустив голову и глядя на незаконченную картину. Я знаю, что смогу закончить её, когда он уйдёт. Я жду.
- Поднимись, Соби-кун. – Приказ. Он всегда приказывает мягко, никогда не добавляет, что это приказ. Просто в голосе его есть эта сила, заставляющая меня повиноваться и не позволяющая даже думать, что может быть иначе.
Я поднимаюсь на ноги и смотрю на него. Он выше меня на полголовы. Я смотрю на воротник его белой, светящейся белизной рубашки. Я не хочу смотреть ему в глаза. Сегодня мне особенно одиноко и холодно рядом с ним. Быть может, всё дело в том озере, которое покрылось пеплом. Он легко касается моего подбородка и поднимает голову.
- Смотри в глаза, Соби-кун. Противнику всегда нужно смотреть в глаза. – Холод. В его голосе сквозит холод. Я разозлил его. Судорожно вспоминаю, что мог сказать или сделать не так. Он ловит мой взгляд, и едва заметная усмешка трогает его тонкие губы.
- Пока ты будешь бояться меня, ты не сможешь стать совершенным, Соби-кун. Ты должен подчиняться, но не из-за страха, а по собственной воле.
Его лицо так близко от моего, что я чувствую его размеренное тёплое дыхание на своём. Горло вновь сдавливает, я понимаю, что долго не выдержу этот пронзительный, принизывающий насквозь взгляд. Моё сердце начинает ускорять свой темп, и это тоже не ускользает от него.
- Ты должен быть спокойным и бесстрастным, Соби-кун. – Его лицо приближается к моему, и я сдаюсь, я закрываю глаза. Сердце тревожно сжимается, предчувствуя опасность. Он молчит. Его пальцы, сухие и холодные, скользят по моей щеке, вверх по виску, потом проходят вдоль лба, спускаются по носу, касаются плотно сжатых губ. Он всегда делает одни и те же движения, и каждый раз я предательски закрываю глаза. Моё тело не хочет привыкать к этой тренировке. Я не знаю, чего оно хочет, но точно не этого.
- Открой глаза, Соби-кун. – Холод в голосе пропал. Он опять ровен и невозмутим. Я подчиняюсь. Я смотрю на него снизу вверх. Я вижу каждую черточку его лица, каждую морщинку. Я знаю его наизусть. Он скользит рукой по моим волосам, откидывает чёлку со лба. – Превосходен. Ты очень красив, Соби-кун.
Я слишком громко глотаю, кровь приливает к лицу. Страх сжимает сердце. Я дал чувствам волю, за что буду наказан. Он быстро наклоняется к моим губам и целует. Холодно, жёстко, требовательно. Он всегда делает это, когда я не могу побороть себя. В этом заключается моё наказание. Если человек не может обладать собственной волей, то тогда другие люди будут обладать этим человеком. Он быстро стягивает с меня одежду, не позволяя трогать свою. В глазах начинает рябить от мелькания белоснежного воротника перед лицом. Его дыхание сбивается, но лишь на миг. Он никогда не теряет контроль над собой. Становится душно и дурно. Голова наливается свинцом, ноги подкашиваются. Он прижимает меня голой спиной к холодной стене, и я понимаю, что теряю сознание. Где-то на грани забытья, я чувствую боль, привычную, медленно расползающуюся от низа живота вверх к туманной голове. Перед глазами всё плывёт, и я позволяю себе забыться.
Когда я прихожу в себя, в комнате никого нет. Боль медленно возвращается. Я чувствую, как она пульсирует внутри, как разносится по всему телу. Я плачу. Горячие слёзы щиплют щёки, но это ничто по сравнению с тем, как болит у меня внутри. Я лежу неподвижно, пока боль не начинает затихать. Потом я медленно поднимаюсь с холодного пола, натягиваю брюки и, ополоснув лицо ледяной водой, возвращаюсь к незаконченной картине. Я ненавижу эту бабочку ещё сильнее, чем прежде. Слабость. Моя слабость становится причиной и следствием моей боли. Я должен бороться со слабостью и терпеть боль. Я должен стать лучшим, идеальным, чтобы никогда не чувствовать. Ничего не чувствовать.
В классе на меня смотрят косо. Я замечаю их короткие, пытливые взгляды, но они меня не трогают. На уроках мне спокойно, я могу смотреть в окно, могу рисовать на тетрадных полях, могу думать, о чём пожелаю. Я всегда сижу один, хожу один, все задания выполняю один. Мне никто не нужен, мне нужен покой и одиночество.
- Что ты сегодня делал в классе, Соби-кун? – Интерес. Его интерес ко мне продиктован желанием подчинить, желанием контролировать. Я всегда подчиняюсь его желанию, чем бы оно не было продиктовано.
- Мы изучали технику боя в авторежиме.
- Авторежим – это достаточная необходимость для любого сильного бойца. Ты должен уметь защищать свою жертву, даже если её нет рядом. Авторежим всегда сопровождается болью, но ты не боишься боли, потому можешь выиграть битву без единого повреждения. – Заклинание силы. Я чувствую, как моё сознание меняется. Оно меняется после каждого разговора с ним, я теряю что-то отжившее, ненужное, бесполезное, приносящее тоску, а обретаю твёрдость, уверенность в своих силах, знания. Я каждый раз умираю и рождаюсь вновь, изменённым, смиренным и сильным. Я превращаюсь в бойца, живущего лишь в настоящий момент.
После того, как я научился контролировать свои сны, они перестали мне сниться. Я ложился на кровать, закрывал глаза и проваливался во тьму. Проходила лишь секунда, и я просыпался отдохнувшим. Постепенно я перестал плакать, перестал бояться боли, перестал теряться перед ним, когда он трогал моё лицо. Несколько месяцев он проверял меня на выносливость, и каждый раз уходил, оставив лишь холодный поцелуй на лбу. Я знал, что в глубине души он хотел, чтобы я сдался, но этот маленький секрет я спрячу в своём сердце, и он никогда не узнает о нём. Я научился хранить от него секреты. Я обретал волю.
На улице стояла дождливая, душная осень. В школе был введён карантин. Многие заболели гриппом и были отправлены по домам. Мне идти было некуда, потому в опустевшем здании остались некоторые преподаватели и я.
Я сидел в своей комнате и смотрел в окно. Весь день у меня кружилась голова, в висках болезненно стучало. Я знал, что это простуда. Она добралась и до меня, но я смогу побороть её до того, как она завладеет моим телом. Я смогу, должен. Я вытер капельки пота, выступившие на лбу и над верхней губой. Рука слегка дрожала, а лицо пылало. За окном шёл мелкий, серый дождик, и мне не хотелось рисовать. Мне хотелось спать, но спать днём запрещено, потому я просто сидел и слушал своё неровное дыхание. Я прислонился лбом к холодному стеклу, и на секунду мне стало легче.
- Ты болен, Соби-кун?
Я не заметил, как он вошёл. Наверное, я уснул на некоторое время. С трудом поднял на него глаза и почувствовал сильный приступ дурноты. Это был грипп, и он сломил меня. Мне было обидно и очень жарко. Его ледяная рука коснулась моего лба, и я вздрогнул. Я был слаб, я был побеждён, я был зол на себя. Злость душила меня, застилала все обрывочные неясные мысли.
- У тебя жар, Соби-кун, пошли со мной. – Он не разозлился на меня, в его голосе мне почудилось лёгкое волнение. Но это всего лишь моя иллюзия. Он никогда не стал бы волноваться из-за моей болезни. Я медленно спустился с подоконника и, пошатываясь, последовал за ним. В коридоре мне стало жутко холодно, я обнял свои плечи и понял, что они вздрагивают. Шаг за шагом. Главное, не упасть. Я почувствовал, что задыхаюсь, перед глазами запрыгали чёрные точки, сердце пропустило удар. Я вскинул руку в надежде опереться обо что-нибудь, но пальцы лишь скользнули по гладкой холодной стене, и я упал. Последнее, что я видел, перед тем как потерять сознание – квадратные плиты кафельного пола, уходящие куда-то во тьму.
Я пришёл в себя и понял, что лежу на кушетке в его кабинете, закутанный в одеяло. Голова кружилась с невероятной скоростью. Мне казалось, что я катаюсь на качелях, то вверх, то вниз. Быстро вверх и также быстро вниз, задерживая движение лишь, когда делал короткий поверхностный вдох. Потом то же самое на выдохе. Я слышал стук его пальцев по клавишам компьютера. Я не смотрел на него, я не мог повернуть головы.
- Ты слишком мало ешь, Соби-кун, потому твой организм ослаблен. – Его ровный, спокойный голос медленно доходил до моего набитого ватой сознания. Качели вновь взмыли вверх. Я медленно закрыл глаза, по телу прошла волна дрожи. Стук по клавишам смолк. Он подошёл к кушетке и молча смотрел на меня. Я чувствовал его присутствие даже с закрытыми глазами. Меня вновь увлекло куда-то вниз с бешеной скоростью.
- В обязанности жертвы входит лечение бойца. Их этому учат с первых занятий. Поддержка силой, обмен энергией. – Я с трудом открыл глаза. Он наклонился к моему лицу, и наши взгляды встретились. – У тебя ещё нет жертвы, Соби-кун, потому я помогу тебе.
Он медленно скользнул рукой по моему лицу, убирая прилипшие пряди. Потом коснулся полуоткрытых пылающих губ, обвёл их по контуру. Также медленно стянул одеяло и опустил его на пол. Качели набирали скорость. Я падал и взлетал уже независимо от дыхания. Сердце забилось где-то в горле, и я хотел закричать от страха. Я не хотел, чтобы было больно. Я не хотел, чтобы он делал это со мной сейчас, когда я слаб и беспомощен, когда я не могу быть бесстрастным.
- Расслабься, Соби-кун. – Его голос тёк мне прямо в ухо, и постепенно становилось лучше. Дурнота перестала давить на горло. Качели замедлялись, они уже плавно поднимали и опускали меня. Я чувствовал его пальцы на своей шее, на груди, на животе. Они касались горячей кожи, и эти лёгкие прикосновения приносили облегчение. Я погружался во что-то мягкое и прохладное. В голове перестало болезненно пульсировать. Он расстегнул мою рубашку и коснулся губами ключицы. Качели остановились совсем. Я расслабился, дрожь прошла, жар перестал жечь меня изнутри.
- Ты прекрасен, Соби-кун, – он шептал мне на ухо, почти нежно, почти ласково. Я не верил тому, что происходило в этот настоящий момент, в который я жил. Я позволил себе коснуться рукой его лица, но он перехватил моё запястье и прижал к шершавой ткани кушетки. – Нельзя, Соби-кун. Ты должен расслабиться и подчиниться.
Я закрыл глаза и почувствовал, как он лёг на меня сверху. На этот раз боли не было, вновь стало жарко, но голова больше не пылала в лихорадке. Она постепенно туманилась и куда-то плыла. Он гладил моё тело, я чувствовал каждое прикосновение, я ждал каждого прикосновения, я был ему благодарен за каждое прикосновение. Сил сдерживаться больше не осталось, измученное болезнью тело предательски сдалось, и я тихо застонал. Он поцеловал меня в губы осторожно, мягко. Я подался ему навстречу. Это был первый раз, когда я хотел, чтобы он меня поцеловал. Потом он встал с кушетки, поправил свою одежду и, не глядя, накинул на меня одеяло. Я остался один, без него, без тепла, без болезни. Я закрыл глаза и погрузился во тьму.
Через неделю карантин отменили, и учебный процесс вошёл в своё прежнее русло. Он больше не приходил ко мне по вечерам, не касался, не смотрел на меня. А потом он познакомил меня с Семеем.
***

- Соби! – Кё трепал меня за плечо. – Вставай, сколько можно спать!
Он ворвался в мою квартиру как ураган. Он всегда был ураганом, шумным, немного наивным и очень открытым. Мне нравился Кё. Мне было с ним легко.
Я медленно открыл глаза. На часах без четверти десять. Я спал ровно три часа после того, как Семей разрешил мне уйти. Вторая пара, на которой мы рисовали с натуры, уже началась полчаса назад. Я сел на кровати и поправил съехавшую с плеча футболку. Кё стоял напротив и, не моргая, следил за моими неспешными движениями.
Я поднял на него вопросительный взгляд, и он тут же залился краской. Непосредственность, свойственная детям. В сущности, Кё и был ещё ребёнком, большим, впечатлительным ребёнком. Он тут же сорвался с места и скрылся на кухне.
- Кё, а ты что пришёл так рано? – спросил я, поднимаясь с кровати и направляясь в ванную.
- Рано?! – Возмущённый голос настиг меня на пороге ванной комнаты. – Ты рехнулся, Со-тян! Уже десять часов утра, у нас же сегодня экзамен в одиннадцать. Этот Аояги вчера весь вечер здесь тёрся, я так и знал, что ты забудешь.
Мне не нравится, что Кё говорит о Семее в пренебрежительном тоне, но сообщать ему об этом я не стану. В сущности, мне всё равно, что каждый из них думает о другом. Меня это не касается. Я чётко знаю свои границы и лишних движений не делаю.
Мы завтракаем под непрекращающуюся болтовню Кё. Он рад видеть меня и не скрывает этого. Меня не было в городе неделю, вчера он пришёл и встретился с Семеем. Без перебранки не обошлось, а сегодня он здесь со мной наедине, и его это очень радует. Я смотрю на него, и мне спокойно.
Напряжение. Я всегда напряжён рядом с Семеем. Я знаю, что каким бы крепким и закалённым не было моё тело, нельзя постоянно быть на пределе. Я знаю, я помню, чему меня учили, но я не могу расслабиться. Вот уже второй год я сплю по три часа в сутки и постоянно жду звонков. Семей любит играть со мной в приказы. Семей тоже ещё ребёнок. Но другой, совсем не такой как Кё. Он сильный, властный, холодный. Он всегда ходит по лезвию ножа. То привлекает меня к себе, то отталкивает, грубо и безжалостно. Он каждый день пробудет на прочность нашу связь и, убеждаясь, что она крепка, успокаивается, но лишь для того, чтобы придумать что-нибудь ещё.
- Ты любишь меня, Соби? – Проверка. Он всегда смотрит мне в глаза и требует от меня того же. Его губы слегка приоткрыты, когда он задаёт мне этот вопрос, а глаза горят, недобро, страстно и безумно. Я чувствую, как горло сдавливает от желания коснуться его, но я сдерживаюсь, я всегда сдерживаюсь.
- Да, Семей. Я люблю тебя.
- Соби. - Он тянет меня за воротник, чтобы я наклонился ближе к нему. Он легонько касается губами моего уха. Скользит языком по ушной раковине, прихватывает губами мочку. Я хочу закрыть глаза, я хочу отдаться этот секунде, но я твёрд, хорошо натренирован, и я не сдаюсь. – Соби, - шепчет он, горячо, играя. – А я тебя не люблю.
Он отталкивает меня и тихо смеётся.
– Даже не мечтай об этом.
Я никогда не мечтал о его любви. Я никогда не мечтаю о любви. Я никогда не мечтаю, когда остаюсь один. Я стою на балконе и курю. Я держу сигарету, зажав между указательным и средним пальцем, медленно затягиваюсь и выдыхаю дым вверх. Я идеальный боец, у меня идеальная жертва, мы идеальная пара. Считается, что идеалы - недостижимы. И хорошо тем, кто никогда не достигает ничего идеального.
- Со-тян! – Кё опять врывается в мои размышления и требует обратить на себя внимание. Я внимательно смотрю на него и жду. Он хмурится и указывает пальцем на мою картину. – Вот объясни, как ты добиваешься такой схожести с реальностью? Вроде и цвет самый обычный и краски как у всех. А я всё равно не могу понять, в чём твой секрет.
Кё ерошит свои волосы и, задумавшись, смотрит на мою работу.
- Я стараюсь уловить момент. Настоящий момент времени, - пытаюсь объяснить я, но, видимо, тот меня не понимает. – Не остановить его, а успеть за ним.
Кё хмурится ещё больше и недоверчиво смотрит на меня.
- Я тебя не понимаю, Со-тян. Как-то у тебя всё сложно… Ладно, попробую сам разобраться.
Кё - само воплощение настоящего времени. Он всегда живёт настоящим. Его не тяготит прошлое, его будущее туманно. Я всегда знаю, чего от него ждать. Он не проверяет меня на прочность, не тренирует. Часто мне бывает скучно рядом с ним, но всё равно я бы никогда не смог прогнать его. От него пахнет жизнью.
Я прихожу домой после экзамена и застаю Семея, лежащим на моей кровати. Он рассматривает какой-то журнал и даже не поднимает головы, чтобы посмотреть на меня. Он чувствует, что я пришёл, и ему этого достаточно. Я прохожу, снимаю с плеча сумку с рисунками и красками.
- Будешь обедать, Семей? – Я чувствую исходящее от него напряжение, но даже не пытаюсь угадать, что с ним. Семей всё скажет сам.
- Где ты был? – Он тихо перелистывает глянцевые страницы. Его чёрные как смоль волосы падают на лицо и создают тень на скулах. Он красив. Он безумно красив, до дрожи.
- У меня был экзамен.
- Твой телефон был выключен, когда я звонил.
Семей закрывает журнал и смотрит на меня холодно, чуть прищурившись. Он крайне недоволен.
- Разрядилась батарея.
Он медленно, грациозно, слишком грациозно для подростка поднимается с кровати и подходит ко мне, не отводя глаз.
- Соби, ты должен был зарядить её. Я звонил тебе, ты мне не ответил. Мне не нужны твои оправдания. Ты же прекрасно это знаешь. – Он скользит пальцем по моему лицу, чуть замедляясь на нижней губе. Все мышцы напрягаются. Моё дыхание остаётся ровным, но сердце ускоряет темп, оно не может подчиниться моему разуму. – Или ты был с Кё, когда я отослал тебя домой?
- Нет.
- Он прикасается к тебе? – Теперь его руки медленно расстёгивают мою рубашку, пуговицу за пуговицей. Медленно, мучительно медленно. Становится жарко от его едва уловимых прикосновений.
- Нет.
- Соби. – Он снимает с меня рубашку и кидает её на пол. Его голос сладок, и подобно яду он отравляет меня, он усыпляет меня, он заставляет меня сражаться с собой на пределе человеческих возможностей. – Расслабься, Соби, и подчинись.
Его руки касаются моей груди, скользят ниже, он любит играть в эту игру, которую сам придумал. Ему нравится видеть, как я задыхаюсь от желания и не смею ничего с этим сделать. Он подталкивает меня к кровати. Я сажусь, он садится на мои колени и смотрит сверху вниз.
- Ты красив, Соби. Ты прекрасен. Ты мой боец. Ты только мой боец, – он шепчет мне на ухо, скользит по нему языком, потом облизывает щёку и губы. Он никогда не целует меня без надобности. – Если я узнаю, что Кё трогал тебя, то я разорву нашу связь. – Он наказывает меня своими ласками и угрозами. Он всегда подбирает нужные слова и действия, чтобы я подчинялся и отдавался ему до конца. Я в бессилии закрываю глаза и выдыхаю всего два слова:
- Да, хозяин.
- Никогда не смей предавать меня, даже в мыслях, Соби. – Его руки резко хватают меня за волосы и оттягивают голову назад. Он злится и кусает мою нижнюю губу. Я чувствую боль, но мне всё равно. Я знаю, что виноват, и Семей прав, наказывая меня. Жертва имеет полное право наказывать бойца за непослушание. Он отрывается от моего рта и улыбается. Довольный. Он всегда доволен собой после того, как делает мне больно. Ему кружит голову ощущение собственной силы и моей безмолвной покорности. Его губы красные от моей крови. Он облизывает их и выпускает мои волосы.
- Сегодня вечером я не приду, и ты тоже не приходи. – Он соскальзывает с моих коленей, наигравшись. – Я позвоню тебе, когда будет нужно.
Он уходит, не прикрывая за собой двери. Я медленно выдыхаю, вытираю струящуюся по подбородку кровь и, не спеша, иду закрывать дверь. Я спокоен. Мне нужно закончить картину, а с обедом можно и повременить.
Семей редко приходит смотреть, как я работаю. Он считает это занятие скучным и бесполезным. В его голове бродят иные мысли, мысли о славе, мысли о поединках. Он стоит за моей спиной и барабанит пальцами по сложенным локтям.
- Соби, я хочу, чтобы завтра ты был на станции в восемь утра. Только попробуй опоздать. – Планы. Он никогда не считается с моими планами. Мои планы – игра слов, пустая формальность. После того, как я встретился с Семеем, у меня не осталось ничего своего, даже мыслей, которые не были с ним связаны. Он приказывает мне думать только о нём, и я думаю, постоянно думаю. Я не думаю о нём, только когда сплю, потому что снов не вижу.
- Да, хозяин.
Он любит слово «хозяин», потому что оно возвышает его в его же собственных глазах. Оно подстёгивает его, когда он наказывает меня. Я выучил это слово одним из первых и никогда не забываю говорить. Мне легко с Семеем. Он всегда честен, всегда говорит, чего хочет от меня или то, что я не должен делать. Он управляет мной, и я подчиняюсь.
Лишь иногда, рисуя картины в одиночестве, я позволяю себе маленькую слабость. Я позволяю себе думать о чём-то другом. О чём-то, чего у меня никогда не было, и я уверен никогда не будет. О недостижимом, о простом человеческом. Я думаю об осени, о том, что мне нравится смотреть, как падают листья. Я думаю о цветах, запах которых мне приятен. Я думаю о солнце, которое ласково касается моего лица. Семей никогда не узнает о том, что иногда я думаю не о нём.
- Соби, оставь ты эту картину, мне уже надоело смотреть на неё. – Семей злится. Он подходит, вырывает кисть из моей руки и откидывает её в угол комнаты. – Я хочу, чтобы ты сделал это снова.
Он никогда не смущается просить об удовольствии. Смущения достойны люди значимые, близкие, мнение которых ценно. Моё же мнение для Семея – ничто.
- Да, хозяин.
Я встаю с колен и подхожу к нему вплотную. Его глаза вспыхивают в предвкушении. Он слегка улыбается. Сейчас он так красив, что мне становится жарко. Я вдыхаю терпкий, слегка горьковатый запах его туалетной воды и тёплого тела, легко касаюсь ремня на брюках. Его дыхание сбивается, он проводит рукой по моим волосам и прижимается чуть ближе.
- Не смей трогать меня руками. Только губы. – Его голос становится низким и бархатным, он вытаскивает мою рубашку из брюк и скользит рукой по голому наряжённому животу.
- Ты тоже хочешь? – Он тихо и пьяно смеётся. Я быстро расстёгиваю пряжку его ремня и стягиваю брюки. – Никогда ты не получишь того, что хочешь.
Он откидывает голову назад и вновь смеётся. Боль медленно растекается по моему телу. Тупая, пульсирующая. Я ненавижу своё тело за то, что оно всегда предаёт меня, когда я слаб. Я не могу ничего не чувствовать, потому что я ещё жив, и боль – первое тому доказательство. Я всегда доставляю Семею наслаждение. Я слышу его тихие стоны, я знаю, что он мной доволен. Мои прикосновения ему противны, но от того удовольствия, которое я ему доставляю, он не может отказаться.
- Да, Соби, ты и впрямь идеален. – Он быстро смахивает выступившие на лбу капельки и натягивает брюки. Я сижу на полу, опустив голову. Я не хочу смотреть на его красивое, улыбающееся лицо. Всё сделано правильно, потому сегодня наказания не будет. Я пытаюсь справиться с болью, что сжигает меня изнутри.
- Я ухожу, Соби. Завтра в восемь на станции.
Он перешагивает через лежащую на полу картину, наступая каблуком на край. Но это можно поправить. Я не провожаю его взглядом, я остаюсь неподвижен. Потом, когда боль стихает, поднимаюсь с пола и иду в ванную. Холодные, острые капли разбиваются об мои вздрагивающие плечи. Прислоняюсь лбом к кафельной стене и закрываю глаза. Я проклинаю своё несовершенное тело, свою непокорную душу, свою жизнь, то, что я привык считать своей жизнью.
После боя мы идём назад молча. Семей смотрит прямо перед собой, а на его губах играет едва заметная улыбка. Триумф. Мы быстро и без единого повреждения выиграли битву с очень сильной парой. На улице поздняя осень, холодный ветер пробирается под одежду и вытягивает тепло. Накрапывает колючий дождь. Семей нервно передёргивает плечами.
- Дай мне плащ, я замёрз.
Я быстро раздеваюсь и отдаю в его руки свой плащ. На мне остается лишь рубашка. Холод принизывает насквозь, но мне не жаль. Жалость – это то, что я не могу себе позволить. Жалость – причина и следствие слабости. Семей кутается в плащ и вновь улыбается, не глядя на меня.
Рубашка становится мокрой уже через несколько минут. Она липнет к телу, остужая его ещё больше. Мои плечи начинают вздрагивать, но я удерживаю их руками. Семей не должен видеть своего бойца слабым. Я провожаю его до дома, но плащ он мне не отдаёт.
В моей квартире темно, холодно и влажно оттого, что я не успел закрыть балкон перед уходом. Я медленно раздеваюсь, чувствуя, как начинает гореть лицо. Только бы это была не простуда. Только бы… Я набираю горячей воды в ванную и лежу в ней, пока вода не остывает. Моё тело пылает в лихорадке, мысли путаются. Иногда мне кажется, что я засыпаю, но тут же прихожу в себя. Нужно как-то остановить жар, но я не могу вспомнить ни одного названия жаропонижающих таблеток. Жертва должна лечить своего бойца. Должна. Семей ничего мне не должен. Я не могу просить его ни о чём. Я справлюсь сам. Идеальный боец. Я закутываюсь в одеяло с головой и забываюсь в туманном, тяжёлом сне, который я не могу контролировать. Я вижу красивое лицо Семея, искажённое болезненной гримасой. Он просит меня о помощи, но я остаюсь неподвижен. Я позволяю ему умереть, я не могу его спасти. Я падаю в пропасть.
- Со-тян,… Соби… - Волнение, страх, забота. Откуда-то издалека до меня доносится звук, но я не хочу возвращаться из своего тумана. Кто-то трясёт меня за плечо. Только один человек позволяет себе такое.
- Что тебе нужно, Кё?
- Ты весь горишь, Соби. – Он стягивает с меня одеяло и трогает пульс на шее. – Ты совсем с ума сошёл, у тебя же лихорадка.
Без одеяла мне становится нестерпимо холодно. Мои зубы начинают отстукивать чёткий ритм. Я пытаюсь вновь закутаться, но Кё не позволяет. Иногда он бывает очень упрямым, а у меня нет сил сопротивляться. Я не хочу сопротивляться Кё, он не знает о том, что я не должен быть слабым.
Он что-то говорит, снуёт по квартире в поисках каких-то лекарств, трогает мой лоб, кладёт на него что-то очень холодное, укутывает, а потом накатывает пустота. Я опять забываюсь в горячке, а когда прихожу в себя, в комнате царит темнота. Жар спал, я могу приподняться. Кё спит, облокотившись о стол. Мне становится немного теплее от его присутствия, и я засыпаю спокойно, а просыпаюсь отдохнувшим и почти здоровым.
Спустя несколько дней Семей говорит, что отныне я буду принадлежать его младшему брату.
***

Недоверие и страх. Рицка боится меня, моих прикосновений, моих слов. Он не верит мне и правильно делает. Он чувствует, что что-то не так, что-то неправильно, но никак не может понять, что именно. Его знаний не хватает для того, чтобы понять мои действия, а я ему ничего не объясняю, потому что мне запрещено это делать.
Все мои чувства обострены, когда он кричит, чтобы я уходил домой и не смел его преследовать, что он хочет побыть один, что я ему надоел. Я смотрю в его горящие глаза и вижу в них совсем другие чувства. Он отчаянно не хочет быть один, но слова превыше всего. Слова – это заклинания, которым я должен подчиняться. Я осторожно наклоняюсь к его лицу, сердце пропускает удар, он не отстраняется, замирает и ждёт. Я легко касаюсь губами его щеки и ухожу. Моё напряжение достигает новой вершины, я запутался, я не понимаю, что нужно делать с Рицкой, чтобы он был честен со мной, чтобы он объяснил, чего он от меня хочет.
Он постоянно испытывает меня, то льнёт ко мне, то отталкивает, прогоняет домой, но в то же время ждёт по вечерам. Я чувствую, что нужен ему, но что бы я не делал, всё мимо. Всё, к чему я привык, он отвергает. Мне очень трудно с Рицкой. Я становлюсь слабым рядом с ним, и это необратимо.
Я сижу на полу своей квартиры и рисую картину к экзамену. Рицка устроился за моим столом и делает уроки. Он не пошёл сегодня домой, потому что вчера ему здорово досталось от матери, и он боится возвращаться туда раньше времени. Рицка никогда не приказывает мне думать только о нём, но я не могу не думать о своей жертве. Краски ложатся неровно, сегодня мне не хочется рисовать, но это нужно делать, иначе я останусь на второй год обучения. Я не могу сдаться.
Рицка бесшумно поднимается со стула, подходит ко мне со спины и молча смотрит, не приближаясь. Я чувствую, как сердце начинает стучать в висках. Мне нужно знать, что думает Рицка о моём рисунке. Мне не всё равно, что он думает. Быть может, узнав его мнение, я тогда пойму, что мне делать дальше.
Рука упрямо продолжает накладывать краску, все нервы предельно натянуты. Рицка чуть слышно вздыхает, и я оборачиваюсь. Это непростительная слабость. Я потерял терпение. Я хочу видеть его лицо, его глаза, я не могу рисовать, не увидев их. Рицка стоит, закусив нижнюю губу, в его глазах неприкрытое восхищение. Он кротко улыбается, глядя на меня.
- Соби, это… это так красиво. – Он теряется под моим взглядом и начинает теребить край футболки. – Ты очень хорошо рисуешь.
- Спасибо, Рицка, - тихо отвечаю я и отворачиваюсь к картине. Вдохновение и силы вновь наполняют меня, и становится легко и спокойно. Рицке нравится то, что я делаю, значит, я буду делать это хорошо. Иначе и браться не стоит.
Он переминается с ноги на ногу, заглядывает через плечо, но больше ничего не говорит. Я знаю, что он не хочет мне мешать. Милый, какой же он милый, когда смущён, и красивый, безупречно красивый, безнадежно красивый. Он быстро подходит ко мне вплотную, наклоняется к моему лицу и целует в висок. Я вздрагиваю. Инстинктивно хватаю его за руку и тяну на себя. Он теряет равновесие и падает в мои объятья. Я хочу больше, чем этот робкий, выхваченный украдкой поцелуй. Я хочу, чтобы он не боялся целовать меня, чтобы он позволял себе целовать меня, когда только этого пожелает.
- Соби, ты же испачкаешься! – Он весь горит, мои беспорядочные поцелуи смущают его, заставляют сжиматься и вырываться. Он отталкивает меня, но тут же прижимается вновь и целует, целует в ответ. Несмело, робко, по-детски наивно. Оставайся таким всегда, Рицка. Оставайся таким милым, таким маленьким, как в этот момент, в этот настоящий момент. И я сделаю для тебя всё. Всё, что ты мне прикажешь, всё, чего ты только пожелаешь. Всё, на что хватит моих сил и моей жизни, того, что я называю своей жизнью. Я задыхаюсь от тёплого чувства, теснящего мою грудь. Я бы назвал это удовольствием, самым простым человеческим словом. Я чувствую удовольствие. Чувствую. Я никогда не переставал чувствовать и жить. Опять больно, где-то внутри, в груди всё сжимается от тоски. Опять хочется остаться одному, хочется погрузиться в своё одиночество, чтобы не сметь надеяться, не сметь быть слабым.
- Соби, - шепчет он мне в ухо, теснее прижимаясь. Он хочет моей ласки, он никогда не просит меня об этом, но я и без того знаю, чего он хочет. – Ты такой красивый. Ты, правда, будешь со мной?
- Правда, Рицка. – Честность. Я хочу быть честным с Рицкой, я стараюсь быть с ним честным настолько, насколько мне позволено. Он вздыхает, грустит. Он знает, что между нами непреодолимая пропасть, и он уже встал на её край и ждёт, что я протяну ему руку, и ему не придётся падать.
Я никогда не видел этих людей, но я знаю, кто их послал. Самоуверенные, слишком самоуверенные для подростков. Только Семей мог позволить себе быть настолько уверенным в своей победе, потому что он был лучшей жертвой. И это признавали все. Они стоят напротив и довольно улыбаются. Предвкушение лёгкой победы делает их открытыми и слабыми предо мной. Врагу нужно смотреть в глаза, но никогда нельзя позволять видеть в них что-либо, кроме своего отражения.
- Где твоя жертва, Соби? – Вызов. Боец бросает мне вызов. Я готов принять его. Я готов выиграть этот бой для Рицки, без Рицки.
- Я буду один. Загружай систему.
Боль нужно принимать до конца, никогда нельзя недооценивать глубину раны. Тот, кто знает всё о своей боли, тот знает всё о своих возможностях и о своей силе. Я не прогибаюсь под точными ударами слишком яркой, слишком увлечённой собой пары. Они заметно злятся, допускают ошибки. Они уже видят свою победу, где-то впереди, в будущем. Но будущего нет. Это лишь игра воображения. Жестокая игра. Заведомо проигрышная игра. Последние крики замолкают. Я оставляю их одних, поверженных, готовых к перерождению, долгому анализу причин своего поражения. Мне нужно ещё успеть встретить Рицку после экзамена. Я ему обещал.
Ничто не проходит бесследно. Неумелые атаки были слишком агрессивны. Боль пульсирует в моём плече, в груди и животе. Я чувствую, как кровь просачивается сквозь ткань рубашки. Я не хочу идти к Рицке в таком виде, но я обещал. В голове всё путается от напряжения, я облизываю сухие губы и чувствую привкус металла. Я пропустил слишком много ударов, потому должен расплачиваться за свои ошибки. Я плотнее запахиваю плащ, выпрямляюсь, приглаживаю волосы, крови не видно, вытираю губы и набираю в лёгкие больше воздуха. Я провожу Рицку до дома и скажу, что мне нужно уйти по делам. Он никогда не задерживает меня, если я того не хочу. Я строю планы. Я думаю о том, как обмануть свою жертву. Я стал совсем слабым.
Рицка всю дорогу от школы до дома рассеян. Он невпопад отвечает на мои вопросы о прошедшем экзамене, напряжённо вглядывается в моё лицо, хмурит брови, но ни о чём не спрашивает. Боль медленно подбирается и сжимает сердце. Он догадывается, что со мной что-то происходит, но не доверяет своим чувствам. Время замедляет свой ход, я судорожно вдыхаю воздух и понимаю, что мои силы заканчиваются. Сознание начинает подводить меня. Впереди уже виден дом Рицки. Я собираю осколки твёрдости, что-то говорю ему про свои дела. Он внимательно смотрит на меня, слушает и кивает.
- Конечно, иди, если тебе нужно. - В его глазах я читаю тревогу, но я развею её. Я ещё могу двигаться и улыбаться. Я слегка касаюсь губами его лба.
- До встречи, Рицка.
Я медленно иду по улице, крепко вцепившись руками в плечи. Шаг за шагом. Я ловлю такси, сажусь и на время забываюсь. В квартире темно, пусто и холодно. Я стаскиваю с себя пропитанную кровью одежду, осматриваю раны. К горлу подбирается дурнота, голова горит и кружится. Я потерял слишком много крови. Включаю свет в ванной комнате и открываю кран. Холодная вода обжигает кожу, я закусываю губу, чтобы не стонать. Раны глубокие, рваные. Кровь никак не хочет останавливаться. Правая рука онемела от плеча, вниз - до кончиков пальцев. Бинты выскальзывают из рук, я опускаюсь на пол, чтобы взять их, и понимаю, что подняться уже не смогу. В голове резко вспыхивает боль, и я падаю в темноту.
- Соби! Соби, что с тобой? Ты жив? – Доносится откуда-то издалека. Рицка. Это его голос. Он в панике. Моя маленькая жертва напугана. Я выныриваю из черноты и открываю глаза.
Он смотрит на меня, его губы дрожат, глаза полны слёз. Он пытается помочь мне встать, но у него ничего не получается, а я не могу пошевелиться.
- Нужно вызвать скорую.
- Рицка, не надо… Мы им ничего не объясним.
Он вытирает слёзы, садится на колени рядом со мной, быстро разматывает бинты и пытается остановить кровь.
- Соби, ты такой дурак! Ты просто невозможный дурак. - Его руки касаются моей раскалённой влажной кожи, и мне становится легче. Я лежу неподвижно, лишь закрываю и открываю глаза. – Я тоже дурак, я же чувствовал, что с тобой что-то не так. А ты… Ты меня так легко обманул. Почему ты мне не сказал? Хотя… о чём я спрашиваю. Ты же никогда мне ничего не говоришь. Не смей закрывать глаза! Это приказ.
Ребёнок. Рицка всего лишь ребёнок, умный, добрый, смелый и наивный. Он так близок ко мне, что мне становится страшно. Я не хочу, чтобы он приближался к тому, что меня наполняет. К моему одиночеству и отчаянию.
Он стирает кровь с моего плеча, накладывает плотную повязку. Он делает всё ловко и правильно. Он умеет обращаться с бинтами, вид крови и глубоких ран не пугает его.
- Что мне сделать, Соби? Что мне сделать, чтобы ты мне доверял?
Кровь останавливается. Его легкие, осторожные прикосновения возвращают меня к жизни. Я уже могу пошевелиться.
- Рицка, я не хочу, чтобы ты пострадал.
Он помогает мне подняться с пола и дойти до кровати. Я сжимаю его плечо, и он вздрагивает. Я сделал ему больно.
- Прости, Рицка.
Я опускаюсь на кровать и закрываю лицо руками. Голова кружится так сильно, что я перестаю понимать, где нахожусь. Весь мой мир несётся куда-то с бешеной скоростью, а я его обгоняю.
- Соби, что мне сделать? Я хочу помочь, Соби.
Жертва должна лечить своего бойца. Я слышу голос, ровный и спокойный голос из призрачного, тёмного прошлого. Я хотел забыть его, но это выше моих сил. Я протягиваю руку и осторожно касаюсь дрожащих пальцев Рицки. Я переплетаю их со своими.
- Полежи со мной рядом.
Я опускаюсь на кровать и увлекаю его за собой. Он не сопротивляется. Вытягивается вдоль моего тела. Я чувствую его тепло, его лёгкое волнение. Я хочу коснуться его кожи, почувствовать его всего. Он не прикасается ко мне, он наряжён и немного испуган.
- Расслабься, Рицка, - шепчу я ему на ухо, запускаю руку под свитер, притягиваю ближе. – Я не сделаю тебе ничего плохого.
Он вздрагивает от прикосновения моей руки, но тут же успокаивается. Я глажу его бархатистую кожу на пояснице и закрываю глаза. Моё тело постепенно расслабляется. Боль покидает меня. Я слышу неровное дыхание Рицки около своего уха, слышу стук его сердца около своей груди, и мне становится хорошо и спокойно. Я засыпаю.
Я возвращаюсь в реальность от звука его голоса, с трудом поднимаю тяжёлые веки. В комнате темно.
- Соби, ты весь горишь. Нужно чем-то сбить жар.
Он соскальзывает с кровати, куда-то убегает, я слышу, как он гремит чем-то в ванной комнате. Мне жарко, невыносимо жарко, но в то же время легко, невероятно легко и свободно, словно я поднялся над землей, так мне легко сейчас. Я не боюсь того, что Рицка сделает мне больно, я не боюсь того, что он сочтёт меня слабым. Я ничего не боюсь рядом с ним.
- Выпей сейчас же. – Он подносит к моим губам стакан. Я приподнимаю голову и медленно пью горькую, вяжущую язык жидкость. Я не знаю, что он намешал в этом стакане, я не могу ни о чём думать. Он трогает мой лоб, хмурится, вновь куда-то убегает. Я забываюсь. Я не смог дождаться его возвращения.
Когда я вновь прихожу в себя, Рицка спит, прижавшись ко мне. Его нога удобно устроилась на моём бедре, он прислонился лбом к моей груди. Я дышу ему в макушку. Одно лишь движение, и я касаюсь губами тёплых, мягких ушек. Моё сознание плывёт, грудь сдавливает от желания. Я опускаю руку на его упругое бедро и глажу его, мне хочется стонать от удовольствия, но я сдерживаюсь. Он громко вздыхает и просыпается.
- Рицка… - шепчу я, ласково, нежно, продолжая водить рукой по его бедру. Он смущённо отодвигается, и мне становится одиноко. – Не уходи. – Я впервые прошу. Горло сдавливает от напряжения. Рицка поворачивается ко мне, убирает с моего лица прилипшие прядки волос, приближается и целует в щёку.
- Спи, Соби. Я никуда не уйду.
Я обнимаю его за талию и спокойно выдыхаю. Мне нелегко с Рицкой. Рицка – это то, чего у меня никогда не было. То, к чему я никак не могу привыкнуть. Рицка – моё настоящее. Рицка - моё будущее. И пускай будущее - лишь игра воображения и пыль, я никому его не отдам.
***

- Какой урок ты вынес из жизни вне школы, Соби-кун? – Ровный спокойный голос не вызывает у меня никаких эмоций. Прошлое нужно оставлять в прошлом и никогда к нему не возвращаться.
- Главное, что я понял, сенсей, человек по своей природе свободен, потому он сам выбирает быть ему одиноким или нет. В этом и заключается его волеизъявление.
Его лицо остаётся бесстрастным, но я знаю, что мои слова коснулись его души. Я идеальный боец, и я вижу, куда нужно бить.
- Ты всегда был очень эмоционален, Соби-кун.
Я вдыхаю горячий сигаретный дым и выпускаю его вверх. Я слегка улыбаюсь, снисходительно и открыто.
- Да, вы правы. Эмоциональность всегда была моим слабым местом. И я рад, что сохранил её. Идеалы скучны, сенсей. Они слишком быстро покрываются пылью и тускнеют.
Его взгляд пронизывает меня насквозь. Я выдерживаю взгляд и вновь улыбаюсь. Мне всё равно, что он думает обо мне. Наш разговор и без того слишком затянулся.
- Мне нужно идти, сенсей.
Я встаю и ухожу, даже не дождавшись, когда он отвернётся к экрану монитора. Эти правила я тоже оставил в прошлом. Я знаю, что он смотрит мне вслед и вспоминает, каким я был. Я же смотрю лишь вперёд и думаю о Рицке, которого нужно встретить после школы