Пейринг: Семей/Рицка, Соби/Рицка
Рейтинг: PG
Жанр: ангст, романс

1. Лето

Сегодня мы идём в парк развлечений. Семей улыбается весь день. Смотрит на меня, ерошит волосы, постоянно тискает и подмигивает. У него хорошее настроение, а я смущаюсь. Ну что он со мной, как с маленьким?
На улице солнце слепит глаза, цветёт жасмин. Я поймал белый лепесток и несу его в зажатой ладони, а другая – в руке Семея. Он что-то говорит мне про историю японского самурайства, о том, что он хотел бы жить в то время, что сейчас, в двадцать первом веке, скучно и неинтересно. А я не понимаю, почему он так говорит. Вокруг красиво, и мне не хочется ни о чём сожалеть. Нельзя думать о плохом, когда лето.
Я раскрываю ладонь и показываю ему лепесток. Посмотри, это же сокровище, целый мир трепещущих граней. Семей щурится от яркого солнца и смеётся надо мной.
- Какой же ты ещё маленький, Рицка.
А мне становится обидно. Ветер подхватывает и уносит лепесток. Тот взмывает в небо и исчезает. Навсегда.
Мы сидим в кабине колеса обозрения, и сердце замирает, когда я смотрю вниз. Там, под нами, всё такое маленькое, словно игрушечное. Игрушечные люди, игрушечные машинки, игрушечная жизнь. А наверху всё вечное - свобода, простор, ветер. Я прижимаюсь к Семею, и он ласково гладит мои ушки. Да, наверху мне нравится больше, чем на земле.
- Мой маленький, глупенький Рицка, - шепчет Семей, и я отчего-то краснею. Его голос, низкий, бархатный, смущает меня. Он редко говорит со мной таким голосом, и я всегда смущаюсь.
Звонок мобильного телефона нарушает тишину. Губы Семея вздрагивают, он закусывает нижнюю губу, и достаёт вибрирующий телефон. Я смотрю на него и вижу, как он меняется в лице. Его взгляд становится тёмным и жёстким, верхняя губа презрительно изгибается, нервные пальцы выключают телефон, совсем. Он даже не ответил звонившему. И почему-то мне не хотелось бы оказаться на его месте.
Я отстраняюсь от Семея. Мне уже не весело, мне тревожно и страшно здесь на высоте с изменившимся Семеем.
- Ну что ты, Рицка? – Он настойчиво притягивает меня к себе, опять улыбается, опять шутит. И я поддаюсь его настроению. Ему трудно не подчиниться.
А ночью я просыпаюсь от кошмара. Семей бил кого-то, и я знал, что это был тот человек, что позвонил ему днём.
***

- Соби! Ну, ты смотришь? Или нет?
Я прижался ладонями к стеклу и смотрю вниз, на раскинувшиеся аттракционы, на праздно гуляющих людей. Там всё кружится, светится, блестит. Я хочу покататься на всех этих лошадках, качелях, лодках.
- Рицка, я смотрю.
Он опять впал в задумчивость и постоянно отводит взгляд. Руки медленно мнут какой-то флаер, который ему всучили по дороге к парку. Он слишком напряжён, и это меня нервирует. Точно, я же приказал ему меня не трогать, быть может, в этом дело? Семей всегда любил меня обнимать, может, Соби тоже этого хочет. Но сам он ничего делать не станет, так и будет сидеть зелёный, словно в воду опущённый. Ну, что за человек?
Я сажусь рядом с ним, едва касаясь плеча. Он смотрит на меня растерянно. Ещё бы, непоследовательность моих действий всегда так на него действует.
- Идиот ты, - шепчу я и прижимаюсь щекой к его плечу. Он осторожно обнимает меня. Вот, опять угадал. А Соби не так сложен, как я думал.
Звонок телефона вновь разрывает тишину. Я вздрагиваю, вглядываюсь в его серьёзное лицо. Не хочу, чтобы он тоже менялся. Не хочу.
Лицо Соби светлеет. Взгляд становится лукавым, губы улыбаются. Он нажимает вызов, и даже я слышу поток нечленораздельных воплей, доносящихся из трубки.
- Кё, я знаю, что у нас завтра экзамен, - отвечает он и треплет меня по голове. - Я гуляю с Рицкой, поэтому извини и готовься без меня.
Он нажимает отбой, и возмущённый голос обрывается на полуслове.
- Лентяй, - укоризненно говорю я и невольно улыбаюсь, прекрасно понимая, что заниматься уроками летом – это преступление. На то оно и лето, чтобы было весело.

2. Осень

Я бежал по лестнице, перепрыгивая через ступеньки. Быстрее, быстрее. Сердце колотилось в груди, в ушах грохотало, дрожащие пальцы сжимались в кулаки. Только бы не он… Только бы ошибка.
- Семей! – Мой отчаянный крик многократно отразился школьными стенами, покатился по лестничным пролётам, длинным пустым коридорам и сорвался в никуда, в тишину. – Семей.
На второй крик не хватило сил. Слёзы душили, но никак не могли пролиться, настолько было страшно, так очевидно, так безвозвратно.
- Семей. - Последний зов, совсем тихий, совсем жалкий, из самой глубины души. Только для него. Для того, кто ещё утром был моим братом, а сейчас накрытое белым покрывалом неподвижное тело.
- Уведите отсюда ребёнка! – скомандовал кто-то, и крепкие руки ласково сжали мои дрожащие плечи. Я несколько раз пытался вырваться, но всё было бесполезным. Зачем? Чем я мог ему помочь теперь? Только плакать и звать. Звать. Звать. Семей, вернись.
Дома было тихо, сумрачно и холодно. Горели погребальные свечи. Люди молчали. Кто были эти люди, я не знал. Они бросали на меня печальные сочувствующие взгляды, но я им не верил. Я не мог верить людям, которых видел впервые. Единственный человек, которому я верил, больше никогда не заговорит со мной.
Я смотрел на трепещущее пламя свечей, подрагивающие дымные струйки и обещал себе, что никогда и никто не станет мне дороже брата. Это была моя клятва. Клятва осени, что неслышно шествовала по улице и срывала с деревьев последние листья.
***

Я смотрю на сгорающие палые листья и невольно вспоминаю ту, другую осень, в которой я был другим собой. Становится грустно. Опять грустно. Несколько минут назад я смеялся, а теперь мне хочется плакать. Это называется истерией. Резкие перепады настроения. И что с того, что я знаю, как это называется? Легче не становится.
Он стоит рядом, не прикасаясь ко мне. Он никогда не касается меня, когда мне это особенно нужно. Потому что я не могу просить. Потому что я не знаю, что мне нужно именно это. Отвлеки меня чем-нибудь, Соби. Иначе я опять буду плакать всю ночь.
Семею было всего семнадцать. У него были чёрные ушки и красивый пушистый хвост. Он никогда не забывал обо мне… Потом он ушёл, а меня оставил.
- Рицка, хочешь мороженое? – Соби присаживается на корточки и заглядывает мне в лицо. Он улыбается и подмигивает. Совсем как Семей. Нет, для Семея это было привычным, а для Соби - нет. И я это ценю.
- На улице холодно, - смахивая набежавшие слёзы, говорю я. – Я заболею.
- Если заболеешь, я тебя вылечу.
- Ещё чего.
Он подхватывает мою холодную ладошку и прижимает к своим тёплым губам. Шея и щёки начинают гореть. Сердце стучит где-то в области живота. Опять он за своё. Я отнимаю руку и иду по аллее, не оборачиваясь ни на него, ни на костёр. Но грусть вмиг улетучилась, словно её и не было. А щёки продолжают гореть.
- Рицка, не ходи с таким видом, ты пугаешь окружающих.
- Кто бы говорил. Целуешь мои руки у всех на виду. Вот это их пугает. Никогда больше так не делай. Понял?
- Хочешь, я тебе мороженое куплю?
Я останавливаюсь и исподлобья смотрю на него. Он ничего не слышит и совсем меня не понимает.
- Соби, ты слышал, что я сказал?
Он приближается ко мне вплотную, осторожно поднимает мою голову за подбородок и заставляет посмотреть себе в глаза. В них отражается небо, глубокое, бесконечное и всепонимающее.
- Да. Ты сказал, чтобы я тебя отвлёк, а то ты будешь плакать всю ночь. А я не смогу прийти к тебе, потому что ты меня не позовёшь.
Я замираю от удивления, но лишь на секунду. Прижимаюсь к нему, обнимая, и больше не спорю и не злюсь. Он понимает меня без слов. Не как Семей. Как Соби. Как никто в этом мире.

3. Зима

Холодные колючие снежинки падают с серого низкого неба, попадают за шиворот и обжигают кожу. То, что очень холодное, всегда обжигает. День не задался с самого утра. Мама опять кричала, ударила по лицу два раз, на третий удалось убежать. В классе дуло из окна, и теперь першит в горле. Скорее всего, простуда. Идти домой страшно, а оставаться в школе нет повода.
Нападавший за ночь снег тревожно хрустит под ногами. Кроссовки явно не рассчитаны на такую погоду.
Куда же пойти?
В торговом центре шумно. Все снуют туда-сюда как оголтелые. Глаза безумные, улыбки до ушей, голоса радостные. Скоро Рождество. Все хотят накупить побольше красивых подарков. Мне нет места на этом празднике жизни. Мне никто ничего не подарит. Я тоже никому ничего не подарю. Всё по чести. Ну вот, из носа уже капает, и лоб горяченный.
Как же не хочется идти домой.
В кафе душно, шумно, тесно. Мест свободных нет. Возможно именно для таких случаев нужны друзья… Придёшь к кому-нибудь в тёплую комнату, тебя чаем угостят, о чём-нибудь поговоришь, всё равно о чём, тебя послушают… Можно просто посидеть молча, подумать о своём, но только чтоб не одному, не на морозе, без страха.
Щёки щиплет, губы горят, в голове вата. Нужно быть смелым. Нужно быть взрослым. Идти некуда. Только домой…
Мама опять кричит, но мне уже всё равно. Мне бы доползти до кровати и под одеяло, чтоб согреться. Озябшие пальцы никак не снимут промокшие кроссовки. Зачем она спрашивает, где я был? Ей же всё равно. Она меня не помнит, не знает,.. боится.
- Я пошёл к себе в комнату, - едва слышно говорю, когда она перестаёт, наконец, бить меня полотенцем.
Слёзы текут долго, они не прекращаются, даже когда я проваливаюсь в сон. Ненавижу зиму, ненавижу себя. Не хочу просыпаться, потому что знаю – завтра будет только хуже.
***

- Рицка, ты заболел, – шепчет он ласково, встревоженно. Касается лба прохладными губами, проверяя температуру. – Пойдёшь со мной?
С трудом открываю глаза, всё плывёт. Говорить не могу, а слёзы опять текут, как тогда. И так же страшно и одиноко, словно всё вернулось. Протягиваю к нему дрожащие руки. Куда угодно. Неси меня, куда угодно. Только не оставляй одного. Никогда не оставляй.

4. Весна.

О весне у меня нет плохих воспоминаний. Может быть, они были ещё недавно, но сейчас я ничего не могу вспомнить. Да, и не хочу.
Я сижу в классе, пальцы в нетерпении барабанят по столу. Я ничего не слышу, что мне говорят, я жду, когда ты мне позвонишь, и начнётся весна. Только твоя и моя.