Восемнадцать лет назад, одиннадцатого мая 1997 года я проснулась на рассвете со страшным чувством боли внутри. Отдирая от себя остатки кошмарного сна, я стала объяснять себе что боль исходит от ран в прооперириванной груди. Но это было не так. Болело в середине грудной клетки. Там, где обычно кипят слёзы и это место мы прикрываем ладонью когда "ломит душу".
В моём сне, который выглядел очень реалистично, я стояла напротив огромного дуба, который медленно терял листья. И вдруг на ветку этого дуба села ворона, большая, жирная, хищная и посмотрела на меня так, словно хотела убедиться что я её вижу. Глаза у вороны были полны   холодного огня, насмешливые глаза  в которых нет милосердия. От этого взгляда мне стало тревожно и зябко.
А ворона размахнулась и стала клевать дуб. Из огромной раны на дереве потекла кровь. Все листья тут же опали, небо и земля вокруг стали чёрно-красно-коричневые. Я стала кричать, пытаясь прекратить этот ужас и вернуть всё как было. Но ворона смеялась человеческим смехом, раскатистым, громким, хрустящим как ломающийся лёд.
Я стала выплывать из сновидения, давясь криком, вся в холодном поту, болью в разрезанном теле и такой чужой и страшной пустотой в середине грудной клетки. И со страшной догадкой про ЧТО этот сон...
Столько лет прошло... Боль притупилась, но никуда не делась.
Знаете, я бы так хотела обнять его и сказать ему про то, что он важен для меня, что я люблю его. И послушать его истории о чём угодно. Он не часто рассказывал их, но уж если начинал, то мне хотелось чтобы это длилось и длилось.
Я люблю тебя, папа.
Покойся с миром, Царствие  Небесное тебе.