[226x346]
Необыкновенный голос летит ввысь, наполняя потрясающим звучанием пространство. И ты летишь за ним, растворяешься в нем, словно становясь частицей этого живого летяще-звучащего потока и одновременно соучастником чего-то необычайного. А после понимаешь, что это одно из тех чудесных кратких событий, к которому можно идти через суету и вереницу кажущихся важными дел, забот, переживаний долгие дни или, может быть, даже годы. И это чудо дарит своим слушателям Тамара Гвердцители.

— Тамара Михайловна, кто первым обнаружил ваш дар?
— Мама. Мне было, как говорит мама, и этому надо верить, чуть более девяти месяцев, когда я начала петь совершенно точно и четко с начала и до конца мелодию той песни, которую она мне напевала. И мама поняла, что это что-то удивительное для такого маленького ребенка — так чисто передавать интонацию. Потом обнаружилось и чувство ритма. И сразу же с малых лет был слышен яркий тембр голоса, который отличал от всех сверстников.

— А ваша мама тоже поет?

— Да, мама поет замечательно. И вся мамина семья, а они родом из Одессы, мама, ее брат, бабушка (которую я, к со-
жалению, не знала, она ушла до моего рождения) — все родственники с маминой стороны замечательно поют.

— У вас в детстве или, может, уже во взрослой жизни были какие-то потрясения или открытия в музыке?

— Да, конечно, без потрясений не могло обойтись. Без ярких переживаний, потрясений и затем подражаний не бывает музыканта. В пять лет я поступила в музыкальную школу для особо одаренных детей, так она называлась в советское время, это была школа при ЦМШ в Тбилиси. В семь лет я услышала Мишеля Леграна, его музыку к «Шербургским зонтикам». Услышала Эдит Пиаф, Шарля Азнавура, Ива Монтана, Эллу Фицджеральд — мне привозили очень много пластинок из Москвы. Мы с мамой их прослушивали. Я была потрясена совершенно. И поняла, что я должна петь и существовать в этом мире музыки. И тут же начала подражать.

— Какие ощущения вы испытываете, когда слушаете такую музыку?

— Прежде всего, у меня наворачиваются слезы. И когда слушаешь великих музыкантов, то словно отрываешься от земли и начинаешь парить. Это ощущение практически невозможно описать словами. Но это происходит, естественно, только тогда, когда слушаешь выдающихся исполнителей.

— Ваш музыкальный дар — это данная свыше возможность говорить с миром особым языком. подбор репертуара же — ваш осознанный выбор того, о чем вы хотите рассказать нам, слушателям...

— Я думаю, что прелесть зрелости художника состоит в праве выбора. К сожалению, сегодня некоторые умудряются указывать, «убедительно просить» исполнить те или иные песни в угоду конъюнктуре, я имею в виду, когда выступаешь в сборных концертах. В такие моменты чувствуешь себя таким беспомощным, как будто этой зрелости и не наступило. Но счастье творчества в том, что есть само творчество и есть то, что ты можешь сказать в сольных концертах. Это очень
сложно сейчас, но все-таки возможно. Подойдя к творческой зрелости как певица, как женщина, как мать я, конечно, хочу сказать зрителю, слушателю о своих переживаниях, своих эмоциях, своих ценностях. И даже если мне не оставляют права выбора, я все-таки борюсь за то, что мне важно сказать. С экрана телевизора сегодня навязывают людям совсем другие ценности. Я понимаю, конечно, что это та ниша, где нам обязательно надо пребывать. Но бывают счастливые моменты, когда удается участвовать в культурных проектах, например, оперных. Вот оперный театр Днепропетровска сделал постановку «Кармен» специально для меня. Сейчас еще намечаются два музыкальных спектакля, которые в 2011 году будут запущены. Радостно, когда случаются музыкальные вечера в кругу близких людей со свободным музицированием, где можно петь то, что хочет сказать твоя душа, и где тебе никто не навязывает репертуар.

— Тамара Михайловна, выисполняете песни на разных языках. Вот вы исполнили грузинскую песню, слушая которую и не понимая слов, очень хотелось заплакать — столько в ней печали или даже отчаяния какого-то. Что там такое в этой песне происходит?

— Эта песня называется «Зима». Она, прежде всего, о той зиме, которая наступает в какой-то момент в чувствах людей. В восприятии зимы как времени года есть свой нюанс. Так, для русского человека зима, как правило, это что-то радостное — искрящийся на солнце снег, струящийся свет. Для человека другого менталитета, где нет такого белого радостного снега, а есть только холод, зима — печальное, сумрачное, гнетущее время. В песне поется о той зиме, которая наступает в чувствах любящих. Уже веет холодом, а ни один из них еще не может понять, что наступает зима. Мне кажется, что если эту песню не переводить на русский язык, то эмоционально всё равно это чувствуется. По-моему, там такая мелодия, что она передает печаль и страх замерзающей души.

— Вы пишете сами песни. А как вы подбираете стихи?

— Поэзия для меня играет колоссальную роль. Это то, в чем я нахожу музыку для своих песен. Чужие произведения на плохие стихи я петь не люблю. Если в песне «подхрамывает» поэзия — это ужасно, это мучительно для меня. И каждое слово, не сказанное правильно, не отражающее душу, мне с большим трудом дается. Я стараюсь такие песни не исполнять.

— А кто из поэтов вам дорог?

— На стихи Марины Цветаевой у меня написан целый цикл из десяти песен. Мне изначально сказали, что это элитарный проект. И я исполняю всего три-четыре произведения в своих концертах. Но я все-таки думаю, что написанные на такие великие стихи песни остаются навсегда. И в этом их ценность. И они составляют мою гордость, гордость человека, который прикоснулся к такой поэзии и написал свои песни. И русская, и грузинская поэзия мне очень дороги. Я получаю неописуемое наслаждение, когда исполняю романс на стихи Александра Сергеевича Пушкина «Я вас любил». Поешь и понимаешь, к чему ты приближаешься: именно вот в эти три минуты Пушкин словно становится соавтором. Мы вот как-то с Женей Мироновым исполнили романс в Париже, и у нас, как минимум, было ощущение, что мы в одном энергетическом поле находимся. Потому что, когда поешь такие великие стихи, то приближаешься к чему-то такому космическому и земному одновременно.

— Человек часто не удовлетворен своей жизнью, хочется чего-то большего. Чего бы вы хотели от жизни? Что хотели бы успеть?

— Говорят, что человек осуществляет половину своих желаний, в лучшем случае. Наверное, мне хотелось, чтобы подольше были здоровы близкие. И хотелось бы успеть еще продолжать самосовершенствоваться, чтобы не обращать
внимания на мелочи так много внимания, эмоционально не реагировать на неприятности, не подпускать близко к серд-
цу что-то суетное. Я, конечно, уже никогда не смогу стать человеком с черствой душой и не научусь не реагировать, но
очень хочется, чтобы музыка меня немножко защищала. Когда мне было 17 лет, я рвалась в театральный институт учиться у Роберта Стуруа — известного грузинского режиссера. В тот момент я заканчивала учебу в музыкальной школе, мне пророчили карьеру замечательной пианистки, но я видела себя только драматической актрисой. И мама мне сказала: «Ты не сможешь с твоим характером раздвигать локтями других, а музыка тебя всегда сможет защитить. Что бы ни происходило вокруг тебя, во что бы ты ни была одета, всё в ту же минуту заканчивается, когда ты начинаешь петь. И музыка тебя спасает». Я послушала маму, поступила в консерваторию. Это, конечно, моя судьба. И я благодарна судьбе, и маме, и музыке.

Беседу вела Ольга Гилёва