«Последнее, что она помнит – яркий свет фар встречной машины. И все… Звуки, события, люди – все исчезло вместе с последней каплей сознания, чтобы затем взорваться болью, охватывающей каждую ее клеточку.

Боль не давала думать, заставляя погружаться в спасительное забытье. Каждый раз, выбираясь из него, она силилась включить свою способность раскладывать все по полочкам, чтобы найти выход, но сейчас боль мельчила все события на разноцветные осколки, и каждое пробуждение рождало новую бессмысленную картинку в калейдоскопе ее жизненных перипетий.

Иногда она видела озабоченное лицо мужа, иногда мимо проплывали деловитые лица докторов, но чаще память, перепутавшая вчера и сегодня, выносила ее на берег моря. Это был год, когда они познакомились с Дмитрием – сидя на берегу, они ели мидии, облизывая перепачканный пальцы, плавали по лунной дорожке, забирались тайком на виноградники, чтобы полакомиться ягодами, и, наливая в пластиковые стаканчики ароматное домашнее вино, мечтали о совместном будущем. Именно эти воспоминания Наташа вытеснила далеко за пределы своей настоящей жизни, словно в отместку за то, что их мечты не сбывались. И теперь боль словно выталкивала их наружу, добавляя к физическому страданию осколки разбитых когда-то надежд.

- Даже не думайте сейчас говорить с ней о работе. Ей нужен полный покой, любое перенапряжение может вызвать сильные головные боли. Вы просто убьете свою жену, - слова доктора она слышала сквозь толстый слой ваты, накрывшей ее сознание с момента аварии.

Ей не хотелось их осмысливать, и даже неуверенный голос мужа, повергавший ее совсем недавно в состояние бешенства, не вызвал сейчас никаких эмоций – тело надежно защищало ее от осложнений, погасив все реакции, который могли спровоцировать новый приступ жестокой боли.

- Но, как же, ведь она же - директор, в ее руках весь наш бизнес, - Дмитрий, как всегда, искал помощи у других, его голос дрожал.

- Прежде всего, она Ваша жена, и в Ваших руках ее жизнь, - в голосе доктора зазвенело легкое презрение.

… Дни шли за днями, складываясь в недели, а затем в месяцы. Боль отступала, уступая место тревоге. Дима забегал очень редко, отделывался дежурной фразой «у нас все хорошо», оставлял апельсины и убегал, опасаясь встретиться глазами с ее вопросительным взглядом.

Наташа и сама боялась услышать, что ее бизнес, ее детище, которое они только называли семейным, чтобы не унижать достоинство Дмитрия, уже погиб в его неумелых неуверенных руках. Крушение бизнеса ничего бы не изменило – Наташа просто не в состоянии была принимать решения, разбирать ежедневную текучку, генерировать идеи и добиваться их воплощения в жизнь, т.е. делать то, что уже десять лет она делала изо дня в день, заботливо превращая едва дышащую рекламную фирму, которую они перекупили у знакомых, в процветающую компанию, уверенно занявшую свое место среди лидеров этого рынка. Поэтому сейчас она выбирала позицию стороннего наблюдателя, стараясь подольше удержать состояние ясного рассудка, чтобы разобраться в себе, составить из выпадающих пазлов воспоминаний целостную картину своей минувшей жизни. Она знала, что это поможет ей ответить на вопрос «за что?», который проснулся вместе с болью, и стучал в виски, требуя четкого и ясного ответа.

Через три месяца после аварии ей разрешили прогулки в сад, и Наташа с упоением вдыхала свежий аромат весны. Впервые за много лет она смотрела в небо для удовольствия, как в детстве удивляясь причудливым фантазиям ветра, создававшего шедевры из текущих облаков, а не для того, чтобы определить, какой костюм сегодня надеть, и какая обувь подойдет под текущие с небес слезы.

Произошедшее с ней словно сняло с нее шелуху незначительных вещей, обнажив главное – прелесть самой жизни, ее ласковое течение и гармонию.

На улице легче думалось, и Наташа лишь через несколько дней заметила, что мысли ее совсем не касаются работы. Бизнес, который занимал все ее время, идеи, решения, деньги, которые помогали ей самоутверждаться – все это осталось в недрах разбитой машины.

Все ее мысли сосредоточились на их отношениях с Димой. Когда впервые наступил перелом? Когда в любимом она заметила неуверенность? И не поверила ему больше, взяв все в свои руки?

Память услужливо подсовывала ей эпизод за эпизодом, и теперь, наблюдая за собой со стороны, Наташа увидела, как методично, своими руками, она слепила из него то, что потом возненавидела.

… Он влетел в кабинет, окрыленный, с блеском в глазах:

- Наташка, я подписал договор, посмотри.

Что нашло на нее тогда? Да, для нее заключение сделок уже давно стало привычным делом, да, его договор был слишком мал и требовал от них изворотливости. Но ведь это был его первый самостоятельный договор.

- Дима…Во-первых, я не хочу, чтобы ты врывался в мой кабинет, что подумают сотрудники? Во-вторых, посмотри на себя, как ты одет. Я же выгладила тебе вчера все – разве можно в таком виде показываться заказчику? Неудивительно, что условия договора оказываются невыгодными для нас, - она видела, как быстро потух его взгляд, но не могла остановиться, считая себя вправе отчитывать его, как первоклашку.

«Для его же блага» - оправдывала она себя тогда.

И только сейчас ей стало нестерпимо стыдно за свое поведение. Она сама погасила в нем искру энтузиазма, сразу после того, как протянула руку помощи и взяла в свою фирму на роль коммерческого директора. Он только начинал, а она требовала от него гениальных решений, новых наработок и долгосрочных договоров, вновь и вновь доказывая ему и себе, что он ни на что не способен.

Картины проносились одна за другой, с неумолимой жестокостью памяти показывая все в истинном свете. Им еще было хорошо вместе, когда они не касались вопроса работы, но стена отчуждения, которую Наташа начала строить своими руками, росла.

Вот она на совете руководителей отделов в пух и прах разбила его идею о работе с малобюджетными клиентами, о создании для них благоприятных условий. Она делала это аргументировано, жестко, чтобы показать всем, что для нее он ничем не отличается от остальных сотрудников. Эта идея выплыла вновь через три года, озвучила ее новая начальница отдела по работе с клиентами, и она легко приняла ее, не обратив внимания на побелевшее лицо мужа, и не вспомнив, что однажды она так же легко отфутболила ее только потому, что не верила в то, что Дима сможет поднять это направление.

Вот она отказывает ему во встрече с крупным клиентом, которого она вела уже несколько лет. Ее аргументы так же весомы, остальное она просто не замечает:

- Поеду я. У меня большой опыт работы с клиентами. А ты за последнее время не смог продлить договор с «Ротаном».

- Но они рассыпались, развалились.

- Меня не интересуют подробности. Мог бы подсуетиться, ведь связи старые остались, они же не пошли на биржу, а устроились в новые фирмы. Сечешь? Могло бы быть два договора. А у тебя ни одного.

Тогда она казалась себе мудрым руководителем, который не выделяет мужа из других работников, и так же строго относится к его работе, спуская с него три шкуры.

Сегодня она остро ненавидела ту высокомерную стерву, которая сравнивала с землей все его успехи, и колола глаза любой неудачей.»

Болезнь превратила ее в другого человека, предоставив бездну времени для размышлений и одиночество, которое разбавлял муж своими короткими посещениями. Их Наташа боялась. Каждый раз, заглядывая в глаза мужа, она искала там свой приговор, и каждый раз не находила ответа на свой незаданный вопрос – Дима избегал ее молящего взгляда.

Пытка собственным раскаяньем изматывала Наташу еще больше, чем болезнь. Привыкнув не сдаваться перед любыми ловушками, которые расставляли ловкие конкуренты, сейчас она оказалась бессильна перед судом собственной совести.

Она не умела прощать свои ошибки, она не умела справляться со своими страхами. Она не умела любить. Эта мысль привела ее в ужас, ведь она так гордилась своими достижениями, а они оказались мыльным пузырем в сравнении с тем, что ей нужно было прямо сейчас – собственная любовь и поддержка.

Наташа сама стала камерой пыток для себя, и что с этим делать – она не знала, постепенно погружаясь в отчаяние, и не видя ни малейшего просвета в своем положении. Эта трясина засасывала, останавливая выздоровление, приводя в недоумение врачей, которые не понимали причины нарушения стабильной картины выздоровления VIP-пациентки.

Накопленная душевная боль требовала выхода. Но рядом не было ни одного близкого человека, а что можно делать с болью еще, она не представляла. В ее среде не было принято делиться своими неудачами, их держали при себе, разваливая, растаскивая, разрушая себя изнутри по молекуле.

Ей нужен был ответ, и теперь она с мольбой смотрела в небо, прося указать ей выход, дать возможность избавиться от душевной боли, облегчить как-то свои страдания.

Но то ли у Бога был выходной, то ли Наташа не умела распознавать его ответы, ее мольба оставалась без ответа. Так ей казалось. Пока однажды, твердо решив устроить себе выходной в процессе линчевания, она не оказалась далеко в глубине больничного парка, к которому примыкало детское отделение больницы.

Наташа услышала гул детских голосов и увидела группу детей разных возрастов, собравшихся вокруг тоненькой девушки в белом халате. Она раздавала им карандаши и краски:

- Нарисуйте на листочке свою боль. Как вы ее видите, на что она похожа? - у Наташи гулко забилось сердце, она почувствовала, что здесь ответ на ее мольбы, и хотя разум корчился в шаблонах, выдвигая ей статусные доводы - «а как ты будешь выглядеть, взрослая тетка среди детей», «как на тебя посмотрят другие», она быстро отодвинула его в сторону и подошла к девушке.

- А можно мне тоже нарисовать?

Девушка молча протянула ей листочек и карандаши.

Наташа отошла к пенечку, где над своим листочком уже пыхтел пятилетний малыш:

- Можно, я сяду рядом с тобой?

- А у тебя что болит?

Наташа прижала руку к груди, а малыш со знанием дела кивнул головой – он хорошо разбирался в делах сердечных, родившись с пороком сердца. Он подвинулся, освобождая ей место, и потерял к ней интерес, вернувшись к своему рисунку.

Несколько минут Наташа наблюдала за детьми: они все были заняты важным делом – разговором со своей болью, и никто из них даже не думал о том, как нелепо смотрится эта тетенька в их группе. Они воспринимали мир чувствами, и молча приняли ее в реабилитационную группу.

Встретившись глазами с девушкой, Наташа опустила глаза к рисунку, взяла карандаш и сделала несколько набросков. Дальше продолжать она не могла – слезы хлынули из глаз, обильно орошая лист бумаги. Пытаясь сдержать рыдания, чтобы не напугать детей, она лишь периодически вздрагивала, сдерживая вой, рвущийся из груди, пока не почувствовала, как чья-то рука легла на ее плечо:

- Ты, тетя, плачь – это хорошо, не бойся. Слезки вымывают боль, их нужно все выплакать, а потом уже рисовать. Тогда тебе будет хорошо.

Перед Наташей стояла худенькая обритая девочка с большими синими глазами.

- Ты со мной не разговаривай, просто плачь, - она стала гладить Наташу по голове, а потом увела малыша, позволив ей побыть со своей болью наедине.

Не сдерживая больше слез, Наташа чувствовала, как освобождается ее душа от тисков, которыми она сама сдавливала себя, не позволяя прорваться чувствам, оставаясь холодной и бесстрастной в карьере, а потом и в болезни, не показывая никому своих страданий.

В детском мире, где еще не было взрослых правил, где можно было быть самой собой, Наташа почувствовала, как это ценно – понимать другого, давать ему возможность быть неправильным и больным, слабым и нерешительным, как важно поддержать человека, если ему плохо, а не утопить своими упреками и требованиями.

… Наташа стала ходить в детскую группу реабилитации. Иногда она рисовала вместе с детьми, иногда помогала Вале – молодому психологу, которая только начинала свой путь, и иногда терялась перед масштабами детского горя. Пригодился Наташин опыт в отыгрывании корпоративных мероприятий – теперь она старалась для детей, каждый раз удивляясь и восхищаясь их огромной выдержке, и вере в выздоровление – ведь в этой группе были дети, перенесшие тяжелые операции. Теперь они вместе играли, рисовали, придумывали стишки и помогали новичкам влиться в их группу.

Наташа с нетерпением ждала Диму, потому что через него из мира поступали краски, красочные костюмы, ткани. Она перестала смотреть на мужа, как на мессию, который однажды спасет ее от нее самой, теперь он был ее соратником, и ей больше не нужно было молить его о пощаде, просить у него любви. Она сама стала собственным спасителем.

Все чаще Наташа замечала, как радуется Дима встрече с ней, как внимательно выслушивает ее рассказы о детишках, как ответственно выполняет все ее просьбы. Ни слова не было сказано между ними о прошлом, но она чувствовала, как протягиваются между ними нити взаимопонимания, как теплеют отношения, каким теплом светится его взгляд, направленный на нее.

Наташа показала Диме «своих детей», и он тоже стал приходить в группу в редкие свободные минуты. Его встречали «на ура» - Дима не умел приходить по чуть-чуть, его приезд всегда сопровождался сладкими сюрпризами или веселой игрой. Наташа с любовью наблюдала за мужем, отмечая тот блеск в его глазах, который сразил ее много лет назад, вновь влюбляясь в его задор и энергию.

Как благодарна она была водителю, который врезался в ее машину… Как много сделала для нее эта авария… Как здорово устроен мир, который всегда дает шанс вернуть себе СЕБЯ!

… Пришло время выписки. Наташа волновалась. Как поступит с ней Дима? Как они будут жить вместе, оставшись наедине, без спасительных детских глаз и отвлекающих игр? Сможет ли она удержать хрупкую связь, которая стала налаживаться между ними? Как он отнесется к тому, что она не вернется в их бизнес, а будет и дальше заниматься реабилитацией детей – у нее уже зрели мысли о создании собственного центра? Вопросов было много, и Наташа знала, что ответы на них обязательно придут, но страх маленьким комочком сидел у нее в груди, не отпуская и не давая свободно вздохнуть.

Дима приехал раньше. Наташа заканчивала прогулку и увидела его первым. Навстречу ей шел ее любимый с огромной охапкой полевых цветов. Он искал ее в окнах палаты. Наташа окликнула его и тут же оказалась в теплых ароматных объятьях.

Дима бережно провел ее к машине, попрощался с персоналом и сел за руль.

Наташа молчала, страшась нарушить тонкое равновесие между ними. Она откинулась на спинку сиденья, наблюдая за миром снаружи – как он отличался от того, в котором она жила последние месяцы: суета, озабоченность, недовольство собой читались на лицах спешащих людей. Она закрыла глаза – в этот мир возвращаться не хотелось. Задремав, она не заметила, как асфальтовая дорога сменилась проселочной, и проснулась от толчка машины – они приехали домой.

Наташа увидела напряженный взгляд мужа и осмотрелась вокруг. Это были ее любимые места, куда они ездили отдыхать от городской суеты, пока она не поглотила ее полностью. Тогда они мечтали купить в ближайшем поселке домик, завести кучу детишек, и вместе с ними бродить по лесу, собирая его дары.

Наташа вопросительно посмотрела на Диму, уже понимая, что происходит.

- Здесь теперь наш дом.

Слезы радости и благодарности навернулись на ее глаза.

- Прости меня, прости меня, прости меня…- она шептала эти слова, пока он не закрыл ей рот поцелуем.»