Сны. Сколько же суеверий связано с ними.
Я больше склоняюсь к утверждению, что живем мы по-настоящему именно во сне.

С самого раннего детства мне снились странные сны. Мне снились мерзкие чудовища-полуспруты, размахивающие своими мясистыми щупальцами, от которых бежала, сбивая ноги в кровь. Снились дивные юноши и девушки, улыбающиеся так красиво, но приторно, будто 3 пачка рафинада за раз. При ближайшем рассмотрении вся эта страна чудес превращалась ад. Все ангелы становились черными, как та сторона Луны. Их глаза горели яростным жаром, а зубы становились острыми, как слова по сердцу. В 5 рядов.

Я верю, что сны предостерегают. Что они показывают истину. ПРАВДУ.

Будучи еще крошечным увлекающе-интересующимся кусочком социума, я видела один и тот же сон часто-часто.
Я видела огромный дом: 3х этажный, на фоне зловещей Луны и деревьев, с этими их жуткими длинными пальцами. Неистовствовал гром, но, ни молнии, ни волнений неба не было видно.
Он стоял на краю скалы, грозя вот-вот нырнуть в бушующий океан. Я бродила внутри него. С самого детства. Комнаты от ночи к ночи менялись, как глаза безумных людей. Я видела лестницы, идущие в потолок, и полупрозрачных людей, висящих в петле на последней ступеньки. Я видела резные, тяжелые на вид двери, оказывающиеся удивительно вязкими и ведущими в стену. Я слышала ветер, чувствовала его гноящиеся пальцы на своей спине. У дома не было окон.
А однажды, в одной из комнат, я видела как убивают животных. Как их подвешивают за ноги к хлипкой балке, смотрят в глаза с торжеством и презрением, а те в ответ кричат страшными, внеземными голосами: "Хозяин, я так верил тебе". А после ржавый тупой нож пилил их шеи. Кровь заливала пол, превращая эту темницу в лужу страданий. А существа, что делали это, падали на свои раздробленные колени и облизывали грязный, пропитавшийся пол. Я помню их глаза. Я помню запах, тяжелый твердый запах всхлипов. Именно в тот момент, когда я, порывисто обернувшись в попытке к бегству, замечаю захлопнутую плотно дверь, я чувствую, как укорачиваются мои ноги, как уменьшается мое тело. А потом вижу этих существ, напившихся крови своих прирученных, с отвратительно распахнутыми пастями с желтыми гниющими зубами. Вижу, как они замечают меня, тонущую, захлебывающуюся в крови несчастных-доверившихся... Но это была одна из комнат.
В другой комнате я видела художника, отравленный собственными красками, он смотрел на пустой холст огромными глазами, стертыми кровоточащими пальцами ломал кисти и кричал, кричал, пока не срывал голос. Пока не падал. А упав, начинал корчится в агонии. Хватал острый деревянный обломок, бывший раньше инструментом души, и протыкал им глаза, они лопались со странным, заставляющим дрожать звуком, и текли у него по щекам грязно-желтыми струями. Он слизывал их со своих губ...
В другой комнате я видела музыканта. Стройный, необыкновенно красивый юноша, в длинном черном фраке и белоснежной, словно снег в Альпах, рубашке. Его прозрачные глаза, озера в Скандинавской деревне, не видели ничего, кроме призрака Музы, переплетенной в нежных объятьях с Музыкой. Он был прекрасен. Пока не начинал играть. Он колотил по клавишам, обезумев, его глаза становились черными, как разлившаяся в океан нефть, а дыхание хриплое, порывистое. Каждая нота, каждый аккорд, становились пощечинами. Становились хлыстами. Он бил и бил по клавишам, пока его длинные, идеальные по форме ногти, ни отходили от нежной кожи. Бардовая, очень темная кровь, заливала белоснежные клавиши.

Этот дом перестал мне снится.
Несколько лет я не видела его и начала грустить по тем моим визитам, ведь заполняли меня загадкой, множеством вопросов, ответы на которые сладко гадать, но не хотелось получать.
Но я знала, что история еще не закончена.
Теперь я вижу его перед загадочными, изменяющими меня, событиями. Довольно часто.
[699x448]