Читаю "Одиночество и свободу" Георгия Адамовича, очень легкий язык автора, его попытки критически переосмыслить писателей "изгнанников", проникнутся их судьбой и внутренним миром близки мне. Для меня нет вопроса о предпочтению Одиночества или Свободы, для меня это неизбежность и то и другое изначально было со мной.
Владимир Набоков самый любимый мой "изгнанник", но познакомиться с его видением у Адамовича мне ещё предстоит, хотя я заранее знаю, что буду несколько разочарована.
Не хочу даже думать о неприкрытой жестокости этой страны, мне гораздо интересней следствия разрыва связи, травма от бессрочной разлуки, что происходит внутри у человека, когда привычный мир рушится, каким начинает видеть он прошлое, почему настолько зависает в своих воспоминаниях, становится неспособным реабилитироваться душевно к жизни и погружается в тоску по тому, чего даже никогда не существовало. Возможно только в этом состоянии, с постоянным ощущение незаживающей раны, можно проникнуть в то, что недоступно другим, что невозможно постигнуть и понять никаким другом путём кроме постоянного незримого страдания, которое является костной основой "изгнанника". Стремление познать, постигнуть внутреннюю суть этого состояния является источником потребности в то, что бы писать, творить.

Вспомнила, одно из давно мной любимых стихотворений, которое неизбежно вызывает во мне острую тоску, поэтому его строчки я повторяю крайне редко:

Расстрел


Бывают ночи: только лягу,
в Россию поплывет кровать,
и вот ведут меня к оврагу,
ведут к оврагу убивать.

Проснусь, и в темноте, со стула,
где спички и часы лежат,
в глаза, как пристальное дуло,
глядит горящий циферблат.

Закрыв руками грудь и шею,-
вот-вот сейчас пальнет в меня -
я взгляда отвести не смею
от круга тусклого огня.

Оцепенелого сознанья
коснется тиканье часов,
благополучного изгнанья
я снова чувствую покров.

Но сердце, как бы ты хотело,
чтоб это вправду было так:
Россия, звезды, ночь расстрела
и весь в черемухе овраг.

Владимир Набоков 1927, Берлин