[показать]
Иллюзорное состояние. Даже если открыть глаза — оно же. Плутовство. Ложь. Туманная пелена…

Сумерки. Косматое набухшее облако закрывает тусклый серп луны и едва пропускает свет, оставляя лишь чёрно-синий занавес. В густом лесу, на востоке от маяка, уже темно: спустился туман, за листьями высоких деревьев не разглядеть даже ясного небосклона. Где-то в чащобе, в ста шагах на юго-запад от магического круга, посреди притоптанной земли, горит костёр — калёно-пунцовые искры изредка взмывают в сырой воздух; на углях тлеют сухие стебли болотника, и жидкий серый дым лениво поднимается, слегка отклоняясь по направлению ветра. Вдох. Продолжительный кашель. Бранные слова. Глаза Микаэля слезятся, и он отходит от костра, встаёт на четвереньки, и снова — продолжительный кашель. Дым становится гуще. Серебром тонких нитей он обволакивает ветви молодой сосны — пепельные крупицы жжёного болотника прилипают к хвое. Ноздри втягивают прокисший топяной запах. Микаэль встаёт, закрывает нос смоченным лохматым куском канаусовой ткани и подходит к костру вплотную… очередная порция болотника — дым.

Микаэль — ловец дыма; лысый седобородый старик с серыми глубоко посаженными глазами. Тонкие руки повсюду в шрамах, плечи опущены и немного выдвинуты вперёд, кожа на толстых пальцах огрубела. Ловец худощав, и изношенная одежда свободно болтается на нём, как на огородном пугале.

Сейчас Микаэль и не вспомнит, сколько лет назад он стал ловцом дыма. Дни не различаются, сливаясь в один и тот же запах хвои, треск костра и уханье филина. Старик мог бы давно вернуться в Хоринис, но иллюзорное состояние… Но иллюзорное состояние позволяет забыть лоск броской роскоши и бледность бренной бедности.

Микаэль тянется к карману рубахи, где лежит свёрнутый напополам лист бумаги. Пальцы дрожат: ловцу опять кажется, что листа не будет, но… знакомый шершавый шелест, и старик успокоительно выдыхает. Он аккуратно разворачивает лист, распрямляет загнутые уголки и внимательно вчитывается в текст, изредка бросая взгляд на костёр. Двадцать два слова уже настолько знакомы Микаэлю, что в их прочтении, может быть, и нет надобности, но двадцать третье и двадцать четвёртое слова стёрты — на их месте лишь грязные бесформенные разводы потускневших чернил. Эти два последних слова должны были разъяснить абсурдный, на первый взгляд, текст, но их нет, и Микаэлю приходится каждый день ловить дым.

…Ловец отвлекается от чтения и быстро прячет листок, оборачивается и видит рыжего парня, тот улыбается, держа руку около рапиры. Не сходя с места, они долго смотрят друг на друга. Меч лежит около костра — не дотянуться, поэтому Микаэль при малейшем движении рыжего думает резко рвануть и схватить оружие. С другой стороны, где гарантия того, что парень действительно хочет напасть? «Хотел бы, напал», — думает старик, и напряжённое выражение лица сменяется любопытным.

Рыжий заговорил первым:

– Погреться можно?
– Костёр, как видишь, уже догорает… Да и…
– Развести новый не проблема: у тебя вон сколько дров, — парень кивнул в сторону парусинового тента с высоким деревянным каркасом.
– Вот привязался зараза, — еле слышно процедил старик, и, помедлив, громко спросил: — Тебе что, ночевать негде? Тут до фермы идти то…
– Ну, до фермы не до фермы, а мне там лучше мордой своей не светить.
– Да? — ухмыльнулся Микаэль. — С чего вдруг?
– Муж ревнивый…
– …Любовник ретивый, — ворчливо перебил Микаэль и жестом пригласил парня к костру.

Как только огонь разгорелся в полную силу, Микаэль смог отчётливо разглядеть парня. Тот явно походил на охотника: за спиной длинный недорогой лук и тканевый колчан, в ножнах рапира со стёртым напылением золота на эфесе, на ногах Рыжего высокие чёрные сапоги с железными застёжками. Кожаный доспех изрядно испорчен, а на левом рукаве и вовсе следы от крупных клыков. Парень высок и хорошо сложен, овальное лицо небрито, нос ничем не примечателен, кудрявые непричёсанные волосы торчат в разные стороны. Большие серые глаза Рыжего кажутся добродушными — у Микаэля ощущение, что они постоянно, ежесекундно, навязчиво улыбаются.

…Микаэль сидит прямо напротив Рыжего, равнодушно глядя на высокое пламя — разговаривать с «каким-то молодым нахалом» совсем не хочется. С тех пор как Микаэль стал дымоловом, помимо ворчливости он обрёл и ещё один сомнительный дар — бессонницу, причём необычную. Микаэль мог совсем не спать и при этом чувствовать себя бодро днями напролёт, мысли оставались ясными, деяния казались обычными и рутинными, но отнюдь не сумасшедшими, и это поначалу радовало ловца, ему казалось, что человек, выбрасывая треть своей жизни во сне, многое теряет.

Бодрствование надоело Микаэлю через месяц и, после множества безуспешных попыток уснуть, ловец перешёл к решительным действиям: за день он выдолбил киркой множество мелких камней из скалы, сложил их в большой мешок, и начал таскать тот из одной стороны леса и обратно. Какова бы не была тяжела ноша, устать до изнеможения не удавалось… Нет усталости — нет сна.

Потом старик вспомнил, что уснуть можно тогда, когда закрываешь глаза, представляешь большое блеющее стадо овец, даёшь каждой воображаемой овце имя и говоришь про себя: «Овца Хильда, Микаэль гладит тебя по шёрстке, иди вон по той дорожке, смотри, не изрань себе ножки» — в рисуемой картине овца радостно прыгает и убегает. В конце концов, стадо изрядно редело — сна нет. В стаде не оставалось овец — сна нет, да и зевоты тоже. После этого в воображении рисовалось стадо в раза два крупнее предыдущего — эффект такой же. Каждая овца в последующих воображаемых стадах обрастала густым руном, которое состригал Микаэль… В итоге, старик считал овец с вечерних сумерек до утра, а сна как не было, так и нет.

Отчаявшись, ловец вспомнил самое верное средство — алкоголь. Ночью, закутав себя в изорванный ветошный плащ, Микаэль пробрался на крестьянскую ферму, а затем в сарай, где спали два дюжих крестьянина. Их сон был крепким, и Микаэль, после недолгих поисков, нашёл пару бутылок шнапса в лари, но, как только он на пару шагов отошёл от сарая, одна из бутылок выскользнула… Микаэль подумал, что всех разбудил и пустился бежать, наступил на полы плаща, споткнулся, вывихнул лодыжку и упал. Кое-как, прыгая на одной ноге, он всё-таки смог добраться до лесного убежища. Утром началось распитие. Бутылка кончилась быстро, а никаких признаков опьянения не было ни через час, ни к полудню, ни к вечеру… Смирение с полной бессонницей пришло к Микаэлю только через годы, только тогда, когда он впервые ощутил иллюзорное состояние…

Именно об этом вспоминает Микаэль, именно о «даре» бессонницы он больше всего сожалеет, когда осознаёт, что всю ночь ему придётся «глупо болтать с Рыжим».

Старик настолько погружается в воспоминания, что даже не слышит о чём спрашивает парень:

– Слышишь меня?..
– А? Чего? — задумчиво переспросил Микаэль, и, моргнув, взглянул на парня.
– Я говорю, ты ведь отшельник? — нерешительно повторил парень.
– А что это такое по-твоему: отшельник?.. — последнее слово было сказано стариком с передразниванием.
– Ну, это вроде такой нелюдим. Увидит человека и хвать за топор или чо-то там… а ты несёшься от него подальше, - серьёзно сказал Рыжий.
– Надо было тебя по башке мечом дать, чтоб глупости не городил, — буркнул Ловец и с досадой плюнул на землю.
– Ну, ещё отшельники в лесу живут или на болотах… одни… вот я и подумал… - начал оправдываться парень, но старик его прервал:
– Да замолчи ты! Тебе какое дело?!
– Да нет никакого. Просто спросил… Меня, кстати, Маркус зовут, — Рыжий хотел встать и протянуть руку, но, увидев равнодушный взгляд старика, одумался.
– Мне то что… я тебя первый и последний раз вижу…

Парень помолчал, присел на волчью истрёпанную шкуру и продолжил:

– А ты не представишься?
– Что ты будешь делать! Тебе больше заняться нечем, кроме болтовни? Ложись спать, в конце концов! — Микаэль, казалось, начал угрожать.
– Не… чего-то не хочется, — сказал Маркус и громко зевнул.
– Заметно, — усмехнулся старик.
– Да не, правда… Ты ведь тоже спать не хочешь?..
– Нет. И что из того?
– Значит, мы можем поговорить…
– Вот только этого мне не хватало… Ты приходишь в мой дом — ты гость. Значит, только я решаю, что мы будем делать, — ворчал Микаэль, — ты, между прочим, мог сейчас по лесу шататься, если бы я тебя не пожалел.
– Ладно. Всё-всё. Молчу.

Замолчали.

Старик, удовлетворённый тем, что парень, наконец, не проронит и слова, вновь окунулся в воспоминания — там лучше.

…Первый раз иллюзорное состояние посетило старика лет через десять после начала полной бессонницы. В тот день Микаэль занимался заготовкой дров — старый запас древесины для обряда ловли иссяк. Ловец повалился спиной на землю, когда рубил третий или четвёртый пень. Дальше — туман. Ловец открывал глаза — туман, закрывал — чёрный туман. Руки и ноги не слушались, сердцебиение участилось, голова болела, каждый вдох давался с трудом. Бессвязное бормотание старика перерастало в бред умирающего больного. Исчезли запахи, звуки, цвета, ощущения, свет. Сердце остановилось. Пришло иллюзорное состояние — чернеющая дремота. Лишь бессвязный поток мыслей, бесконечный полёт несерьёзных раздумий, здесь хорошо, а обратно не хочется совсем. Но…

…Сердце забилось. Открылись глаза, свет солнца ослепил. Вернулись ощущения: тело лежало на мокрой земле, от укуса комара чесался лоб, во рту пересохло. Окружающий мир окрасился в привычные густые цвета, донеслось пение жаворонков, где-то вдалеке звенел женский чарующий смех. От рубахи пахло костром…

Микаэль приподнялся, ему казалось, что в чернеющей дремоте он провёл века. На самом деле, любой ребёнок, играя в прятки, досчитал бы лишь до двадцати, пока старик находился в иллюзорном состоянии. Микаэль и сам это понял, увидев такое же облако в форме лодки, ржавый топор и недорубленный пень, недопитую бутыль воды и надкусанный хлеб, что и за мгновения, до того как упасть.

Ловец долго думал над тем, как назвать то, что с ним произошло. Первым названием была «чернеющая дремота», вторым — «иллюзорное состояние». Иллюзия, потому что такое состояние казалось старику нескончаемым благом. Иллюзия, потому что туман рассеивается. Дремота — первое ощущение, чернеющий мир — второе. Чернеющая дремота.

Ощущение, что там вечное «хорошо» больше не покидало Микаэля. Это ведь и не загробный мир, это мир ловца и только его. Но больше такого состояния не приходило. На замену желанию уснуть, пришло желание нескончаемого блага иллюзии. И чтобы старик не делал — иллюзия не возвращалась. И только через десяток лет, тогда, когда ловец смирился с этим точно так же, как с бессонницей, иллюзия грянула второй раз…
После этого Микаэль не покидал леса никогда, назвав его магическим.
И третий, последний раз, чернеющая дремота явилась несколько часов назад.

Маркус вновь заговорил.

– Извини, что отвлекаю от твоих дум, видимо, очень важных. Но просто так сидеть, глупо уставившись в костёр... — пренебрежительно сказал парень и, подняв глаза на ловца, добавил: — …Тем более ещё пол ночи впереди… Рассвет не скоро ещё…
– Ну говори, что хотел, — скучным тоном одобрил Микаэль.
– Меня всегда интересовало почему люди становятся отшельниками… Я понимаю там жена из дома прогнала, или видеть людские морды надоело… Или уединения хочется…
– Кхм, я же тебе уже ясно давал понять, что я не отшельник.
– Ну давал. Но ведь ты один живёшь…
– Когда я был молодым, в Хоринисе главой города был Лариус. И жил он, между прочим, один. По-твоему и он отшельник?
– Да нет. Ты же в лесу живёшь, а он наверняка в доме двухэтажном жил.
– А… значит эта старая собака сдохла.
– Не понял.
– Ну, кто сейчас в Хоринисе всем заправляет?
– Его Валентино зовут… вроде бы. Мне в верхний город доступ закрыт, так что…
– Ну вот я и говорю: эта собака Лариус сдохла. Судья тоже помер?
– Угу. Старого дряхлого Ристера я надолго запомню: его всем городом хоронили.
– Чего? Эту грязную свинью, и всем городом?.. — Микаэль недоверчиво скривил лицо и впервые за время разговора посмотрел в лицо парня.
– Хоринский устав такой. Судья, кстати, его и писал. Вроде когда судья умирает, его хоронят «благодарные его бескорыстной службе жители».
– И много было благодарных?
– Я ж говорю: целый город. Дюжина стражников еле сдерживала толпу, чтоб тело не оплевали и не разорвали благодарные…
– День удался… Узнал, что судья помер, — только и успел усмехнуться старик, как дым, попав в глаза, заставал прослезиться.
– А ты с ним враждовал что ли? - спросил Маркус, желая поддержать беседу.
– Нет. Я с ним был в дружеских отношениях. Мы друг друга люто любили… Ты только глупые вопросы умеешь задавать?
– А что он тебе плохого сделал?
– Что плохого?! — закричал старик, — да хотя бы приговор читал, перед тем как в Миненталь отправить! Ты с ним не общался и не поймёшь, что это за грязная скотина была!
– Ты сидел?
– О да, я сидел, — язвил старик, — скорее гулял. Там, где одни головорезы, беззубые рудокопы и твари.
– Колонии уже тридцать лет с лишним нет… — Маркус явно удивился, — я не думал, что из той тюрьмы ещё кто-то остался.
– Я остался. И довольно о Минентале, там жизни не было никогда.
– Зато сейчас есть. Руду, конечно, уже не добывают. Но на месте разрушенного замка…
– Я же сказал: хватит!

Долгое молчание.

– И давно ты живёшь здесь? — Парень, всё-таки, заговорил.
– Я зарубок на дереве не делаю. Но, думаю, много уже.
– Я и смотрю: и что-то вроде склада у тебя есть, и палатка для жизни приспособленная… Только кровати нет.
– Надо же. И вправду нет, — Микаэль испуганно обернулся и захохотал.
– Вообще для старика ты много смеёшься. Я отшель… э… то есть людей вроде тебя по-другому представлял.
– Да нет. Как раз таки немного смеюсь. Смеются тогда, когда забот нет. У меня их по горло, — ловец показал характерный жест.
– А понимаю… Поесть добыть, попить… - понимающе закивал парень.
– Тебе сколько лет, малый?
– Двадцать три.
– И ты думаешь в жизни только кушать и пить нужно?..
– Нет, ну ещё семья…
– А… что с тебя взять, — Микаэль махнул рукой, — если бы ты всё понимал. А в двадцать три года ты ещё ребёнок.
– Во те на… Двадцать три года и ребёнок.
– Не дуйся, — снова смеялся ловец, — в конце концов, я правду сказал. Не соврал. На правду не должны обижаться.
– Тогда скажи правду, раз ты её так ценишь: почему ты из Хориниса в лес убежал?
– Начинается. Расскажи мне то, расскажи мне сё. Захотел и убежал. Ты вот, например, не знаешь, что чаща волшебная.
– А… ну да… — Маркус скептически улыбнулся.
– Не смейся! Это правда.
– И… чаща, значит, сама тебе еду и питьё поставляет?
– Опять у тебя только выпивка и еда на уме. Но если тебя интересует, то питьё беру из родника вон под тем тополем, а за едой долго ходить не нужно — тут падальщики с кабанами частые гости.
– Ясно. И в чём же волшебство?
– А вот это я тебе не скажу, - Микаэль нахмурил брови.
– Ещё бы… - ничуть не удивился Маркус и задал другой вопрос: - Стало быть, ты из-за того, что чаща волшебная, сюда пришёл?
– Нет. Я пришёл сюда потому что так нужно было. Нашёл одно письмо и пришёл. Пришёл тогда, когда у стен Хориниса уже орки стояли сотнями…
– Значит тридцать два года назад…
– Все на меня надеялись… Ты вообще знаешь парень, что говоришь с «величайшим победителем драконов»?
– Чего?
– Не волнуйся… Я их никогда не видел живыми. Но в Минентале был, когда шла эта глупая охота на драконов. Сначала в отряде Сильвио, потом один. Хе. Сильвио думал, что просто придёт в долину, порубит драконов… И вот она слава.
– И что с ним стало?
– Его убили. Этой мрази так и надо было. Когда мы в Миненталь вступили в его отряде было с десяток человек, к концу только двое осталось. Грамотный командир, ничего не скажешь… А я действительно вовремя подсуетился и одному из драконов… Память зараза… Даже не помню какому именно… Короче, дохлому дракону голову отрубил и вернулся в Хоринис. Ну а поскольку слухи вещь неплохая временами… люди быстро узнали, кто с головой дракона в сумке ходит. Ну и началось: «вот он наш герой», «могучий воин, хочешь бесплатно Надю», «смотрите, это победитель дракона», «продай нам головёшку за тысячу». А я и не отрицал. Приятно было, в конце концов. Ну в общем так и стал «великим героем». Тем более никто в городе и не знал, что драконов четыре было. «Герой Хориниса» — как звучит!
– Но, по большому счёту, ты героем не был?
– Ну не был. И что? Это вскрылось когда орки стали собирать своё тупоголовое полчище перед городом. Меня горожане замучали. Чуть ли не силком хотели одного вывести против сотни орков. Я сбежал. К тому же уже тогда, у меня одна иллюзорная мечта появилась.
– Да? И какая же?
– Стать ловцом ды… э… В общем, ловцом стать.
– Зверей ловить?
– Нет. Больше я тебе ничего не скажу.
– Как знаешь. Мне всё равно уже спать охота.
– Ну вот и спи…
– Слушай, а вон те мешки мягкие? В смысле что в них?
– Ишь ты хитрый какой!.. Спи на шкуре.
– Ну ладно… Ты не удивляйся, когда проснёшься и меня не будет, — как будто прощаясь сказал Маркус.
– Ага. Не волнуйся, я раньше встану, — старик кашлянул и пожелал спокойной ночи.

[показать]