Пока большая часть журналистов и кинематографистов смотрела фильм в компании Алексея Германа на «Ленфильме», я приехала в мерзлоту Дома Кино, где и провела час с лишним, наблюдая за тем, что творится на экране. А там... Ох, что там творилось. Но сначала было вступление. на сцену вышел молодой человек в модной полосатой футболке и сказал, что видимо говорить придется ему, как режиссеру, потому что Герман смотрит «Плэйбэк» на «Ленфильме» и, будем надеяться, с ним ничего не случится (потом стало понятно, почему).

Как оказалось, это и есть Антуан Каттен, один из авторов проекта, показанного на кинофестивале в Карловых Варах и не очень-то понятого тамошней публикой. Ну и действительно, если не знать всей подноготной проекта, будет довольно сложно понять, кто этот вечно матерящийся и недовольный мужчина на экране и почему на съемочной площадке такой бардак.

 

Швейцарский режиссер уже давно живет в России, в совершенстве владеет русским языком и говорит без акцента. Перед показом фильма, который получил название «Плэйбэк», Каттен рассказал, как он 12 лет назад пришел к Герману с просьбой разрешить ему снимать на площадке «Истории Арканарской резни». «Я тогда был зеленым киноведом и хотел начинать снимать кино, — сказал Каттен. – Я пришел к Алексею Юрьевичу и спросил, можно ли пройти у него стажировку. Он сейчас перед премьерой на «Ленфильме» вышел на сцену и вспомнил, как много лет назад к нему подошел улыбчивый швейцарец с лицом афериста». 

 

Честно говоря, я не заметила ничего ТАКОГО в лице Антуана – милый, улыбчивый, приятный. Снял очень интересный фильм. Закадровый текст изменен – в Карловых Варах фильм назывался «Трудно быть богом» и читались отрывки из книги Стругацких, а в окончательном варианте он называется «Плэйбэк» и за кадром идут очень интересные размышления Каттена и его рассказ о съемках «Истории Арканарской резни». 

Антуан следил за съемками фильма Германа с 2000 года. «Он хотел снимать фильм в 1968 году, но тогда в Чехословакию вошли советские танки«, — рассказывает режиссер за кадром. В 2000 в Прагу снова вошла армия, говорящая по-русски. На сей раз – русские солдаты, снимавшиеся в массовке фильма Германа. 

«Как меня вот тот монах слева за***», — крепко выражается командир, пытаясь выстроить разбредшихся по берегу «монахов» вокруг костров. Парни со смурными лицами разбирают биты, рассредоточиваются по местности, изображают радость — и все это под матюги режиссера и командира. На площадке настоящий хаос. Жена режиссера, Светлана Кармалита, пытается как-то успокоить разбушевавшегося мужа. «Не смей мне указывать, как снимать фильм!» — кричит в ответ супруг. 

Через несколько минут он, обняв жену, будет рассказывать, что она с ним исключительно из-за любви к кино. «Она меня только потому дома и держит, — говорит Герман. – Очень кино любит. Иначе давно бы уже выставила!» 

 

А вот уже дело происходит в России. Много-много фактурных людей ожидают, когда режиссер выстроит сцену. «В России человек не может существовать сам по себе, — грустно говорит Каттен за кадром. – Он проявляется только в контакте с другими. Особенно тесный контакт – в метро, когда ты едешь и разглядываешь сотни и тысячи лиц, движущихся по противоположным эскалаторам. У выхода из метро стоят ассистенты режиссера и выбирают выходящих людей. За рожи». Здесь, среди актеров и внук Мейерхольда, получивший роль исключительно за выдающийся нос. 

 

На площадке стоит осел, через которого перекинут обнаженный статист. Статист волнуется. «Ты лежи себе спокойно, он никуда не прыгнет. Он спокойный, старый осел», — успокаивает голого мужика дрессировщик. Осел не только не прыгает, но и не идет. Оказывается, слишком много дублей. «Если много повторять, он обязательно упрется», — сетует дрессировщик. Мимо пробегает Герман. «Х**е вы здесь раскомандовались? Почему человек на осле ногами дрыгает??»

Глотком адеквата во всем этом царстве хаоса и грязи кажется появление Леонида Ярмольника. Он играет Дона Румату, который прибыл на эту планету следить за происходящим. Как и наш швейцарец, он приходит в ужас. Вот Ярмольника гримируют. «Ты ж меня не в мавзолей кладешь», — смеется актер. Ему предлагают укрепить парик. «Гвоздь что ли вбить? Так у меня там ууже есть гвоздь! Называется «работа у Германа»!» Герман тем временем отсматривает очередной дубль и отчитывает артиста: «Ты мне весь кадр испоганил! Что ты за рожу скривил? Вот это вот, вот это, что это такое?? А еще заслуженный артист называется! Уволю всех!! И швейцарца этого злое***го уволю!!» 

 

В 2006 Герман дает интервью и говорит, что Путин – лучший президент России за 100 лет. «Я просто не согласен с какими-то вещами». Приводит цитату Вольтера про свободу и говорит, что под этой цитатой родился Гитлер. Говорит, что когда торжествуют «серые», к власти приходят «черные». «Черных» надо убивать. Как никогда в России сильна угроза фашизма. 

Каттен рассказывает, что жизнь в России – жизнь в постоянном страхе. «Не прогонят ли меня отсюда? Дадут ли разрешение на прокат фильма?» Точно так же мучается от непонимания Ярмольник. «Ты давай-ка эту сцену не по-горьковски, а по-чеховски сыграй», — говорит режиссер. «Мы уже четыре раза меняем задачу», — возмущается Леонид. «Ты такой артист, что тебе какую задачу не ставь, ты ее все равно не играешь», — отрезает Герман.

Вот Светлана Кармалита пытается хоть как-то утешить актера. «Котик, не сердись». Ярмольник взрывается: «А потом у вас все будут нормальные, один я буду ху**й!» 

 

Массовка. Массовка. Массовка засыпает в кадре. Кто где. У съемок нет ни конца, ни края. Умирает оператор Владимир Ильин. После прощания с телом, уборщица ожесточенно моет пол. 

Съемки продолжаются. Снова какой-то статист испортил кадр. «Гнать его! И денег не платить за работу! – гремит Герман. И поясняет. – Он пьяный на работу пришел. Кто у нас тут еще пьяный?» Череда уставших лиц. Кадры из фильма видны только на мониторе, который и называется «плэйбэк». Это глаза Германа. 

Фильм режиссер измеряет в метрах. Например, он говорит: «Здесь не хватает трех метров». Значит, не хватает 6 секунд. 

Ярмольнику накладывают «старый» грим, Герман сидит рядом. «Я как мудак какой-то», — смеется актер. «Разница небольшая, но так лучше», — скупо отвечает Герман. Говорят, они больше не общаются. Конечно, не из-за этой фразы. 

 

«Мне остое***ла эта группа! Вы ничего не делаете!» — рычит режиссер. Сценария на площадке до сих пор не видно. Каттен находится на площадке 6 лет и никак не может понять, как создается этот организованный хаос. В общей сложности съемки длились 7 лет. Сейчас Герман пытается озвучивать картину. Ему сложно – изменился политический климат, изменился подтекст. Кроме того, от него ждут шедевра, а что получится на выходе – большой вопрос. 

А Россия… «Недавно я познакомился с группой веселых художников, которые переворачивают мусорные баки и машины (в зале дружный смех), — говорит Каттен. — Когда я вижу таких художников, мне хочется остаться здесь. И никуда не уезжать». 

Отличное кино.

Вот только зачем наши режиссеры-гении творят в таком хаосе, я никогда не пойму.

-------------------------------------------------------

Почему произведениям Стругацких так отчаянно не везет с экранизациями? Или - с экранизаторами...