Начала отвечать на коммент в предыдущем посте и как-то слово за слово, он получился невозможно большим. Пусть будет отдельно.

Я про свое детство ничего плохого сказать не могу. Мне кажется, лет до 7-8 я была самым счастливым ребенком на Земле. Ну или приближалась к тому. Хотя с мамой меня разлучали в раннем детстве - когда она в больнице лежала. Из-за меня, кстати, я ее укусила за такое место, за какое только новорожденный посмеет (да, я всегда была не подарок))) Конечно о том времени я не могу ничего помнить, это у нас только Лев Толстой себя в утробе матери помнил. Ну, то есть думал, что помнил))

Уже потом я сама лежала в больнице. Долго, мне кажется, что чуть ли не месяц. Можно, конечно, посмотреть в документах (у меня дома где-то детская медицинская карта хранится) и удостовериться, насколько врут мне детские ощущения.

Как бы там ни было, воспоминания о больнице у меня вполне веселые, кроме двух моментов - первого послеоперационного, когда я очнулась одна в перевязочной и посмотрела на прооперированную область (ужас-ужас-ужас!) и второго, когда девчонки вызывали пиковую даму и я ее ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ВИДЕЛА)) Бредово, конечно, понимаю, но я же ее помню - маленькую, черную, выходящую из угла в нервном свечном отблеске (откуда девчонки свечи в больнице достали?!). Точно такая как в "Алисе в Зазеркалье" Черная Королева.
Мне было пять или четыре. Мама приходила, наверное, каждый день. А к моей соседке только раз в неделю, может потому я не помню, чтобы расстраивалась - было, с чем сравнивать. Не знаю, но я не помню никаких страхов насчет того что мама меня могла забыть, бросить, оставить там навсегда.
В больнице было очень весело. Мы пели: "Елки-палки, лес густой, едет Боря холостой!" про главврача - Бориса Айзиковича - немолодого невысокого лысеющего дядьку с животом, подкладывали сверху на приоткрытую дверь подушку и она шлепалась на голову первой входящей медсестре. Мы открывали окна, ставили магнитофон на подоконник и кидались вареными яйцами с третьего этажа. А еще с мамой ходили гулять на кладбище. Серьезно. Да, мы нормальные. Просто там какая-то промзона вокруг и единственное зеленое место рядом с больницей - кладбище. Там похоронена мать Ленина кстати, мама показывала мне ее могилу, там такой памятник, кажется...
Я была самой маленькой в палате на восемь человек. Рядом со мной лежала девочка с ластами - у нее на руках пальца были сросшимися. А Наташе (той, к которой мама редко приходила) мама заплетала корзиночку на неделю вперед, чтобы той не приходилось самой расчесывать длинные волосы. По коридору ходили смешные дети с гипсами на шее - кривошеи и другие представители отделения травматологии. Еще там была просторная гулкая ванная комната, куда мы бегали отмываться после процедур с парафином.
Где-то в детских зарисовках у меня до сих пор лежат рисунки, которые нарисовали мне на память старшие девочки из моей палаты. Девчонки были большие и красивые, а уж рисовали так, что я ими просто восхищалась. Еще они сделали мне рыбку из капельниц, она у меня вон в коробке лежит. Тело у нее золотое (йодом капельницы красили), а хвост зеленый (зеленка, ага), глаз такой из колесика для регулировки в капельнице.
А моего врача звали Сергей Николаевич Малышев, был он молодой, высокий и, кажется, даже красивый, правда тогда меня это совсем не интересовало.

Вот еще, вспомнила плохой момент. В ночь после операции я очень хотела в туалет, а вставать тогда мне было то ли нельзя, то ли я просто не могла. А дежурил какой-то медбрат. И мне было так страшно неудобно, неприятно (я ведь уже большая!) просить о том, чтобы мне помогли. Я понимала, что нужно просить судно, но просить об этом даже не уженщины - это было немыслимо. Ночь, все спят, дверь в палату приоткрыта и на полу такая полоска света, я на этой большой высокой кровати лежу и медленно схожу с ума. Мне кажется, что промучалась я там очень долго, пока не заплакала от бессилия и навязчивого желания, с которым ничего не могла поделать. И вот этот момент я помню, да. Наверное плакала достаточно долго или громко, потому что он, в конце концов, пришел сам, дежурный медбрат. Спросил, отчего я плачу. Мне было уже настолько нестерпимо, что я рассказала, он засмеялся и спросил, чего же я так долго ждала, надо было сразу звать. И так это было просто и нестрашно, что мне себя стало жаль еще больше. Дальше я не помню, видимо потому что закончилось хорошо.

Как-то мы с мамой сбежали из больницы. Ну как. Пошли гулять, сели на трамвай и поехали домой. Дома была бабушка, она тогда еще была жива. Мы сидели на кухне, за столом, а за окном тополь бросался пухом. Значит был июнь. Наверное меня кормили черешней и может это даже был мой день рождения. Потом мы вернулись в больницу и вроде бы даже никто не заметил.

А дедушка купил мне мечту всех тогдашних детей - игру Электроника, где Волк ловил яйца. Куда там всяким PSP до него. Помню, что достать ее было сложно, стоило больших денег и он ездил за ней на улицу Космонавтов в какой-то магазин, а это черт знает как далеко от нас. Но желания ребенка, который лежит в больнице - закон, понятное дело... Еще у меня была там такая игра. Пластмассовые барельефы тетенек в красивой одежде, на них сверху полагалось крепить лист бумаги и штриховать, тогда отпечаток тетеньки оставался на листе. Тетеньки были половинчатые, их можно было компоновать по-всякому, потому получались целые коллекции новых гардеробов.

Помню как ехала на каталке в операционную, в коридоре было темно-темно и очень мы долго ехали. А потом свет в конце - и мы рраз и уже в операционной. Очень светлая большая кафельная комната. Одна или две операции уже идут - над одним или двумя (точно не помню) столами склонились врачи в белых халатах, масках и шапочках. Меня перекладывают на стол, очень холодно. Не помню, чтобы было страшно. Над столом большая операционная лампа, ее включают, хотя и так очень светло от дневного света. Врачи о чем-то говорят надо мной, человека четыре или больше. Последнее воспоминание - мне на лицо опускают противную такую резиновую толстую маску с гофрированной трубкой и я делаю вдох. Сладко.

С больницей связано и еще одно важное событие. До того я не умела читать. Буквы знала, да. И вот мы едем в больницу, пасмурная такая весна, зелени нет еще. На душе тревожно. Я сижу у мамы на коленях, смотрю в окно. И вот на Большой Пороховской, перед поворотом на Среднеохтинский трамвай делает остановку. Напротив магазин. Я неожиданно для себя и мамы читаю его название - "очки". От страха наверное, это у нас семейная легенда такая. Вот так я и осталась в семейном предание - девочкой с первым словом "дай!" и с первым прочитанным "очки". Да. Значит мне было четыре, потому что именно тогда я научилась читать.

...

Написала и сама в шоке - сколько может помнить четырех-пяти-летний ребенок. Пожалуй, пойду поищу детскую медкарту, даже интересно, вдруг несостыковки найду.


PS: Много позже, у себя в поликлинике я прочитала в списке врачей знакомое имя - Борис Айзикович. Я не помню фамилии того, больничного, может быть просто тезка, но все равно было приятно вспомнить почему-то.