Это книга, которую я сейчас читаю. Оливер Сакс - американский нейрохирург. Возможно даже гениальный. Состоял в переписке с нашим выдающимся ученым, специалистом в области мозга - Александром Романовичем Лурией. Исследователь, философ, мыслитель, которого интересует не только болезнь, нарушение как объект исследования, но и пациент, его душа, личность, как детерминант нездоровья и первый помощник в изучении и избавлении от болезни. Хотя, как показывает его опыт, не всем хочется возвращаться в прежнее состояние. Философский подход Сакса к болезни заставляет задуматься о том, что вообще такое - болезнь и для чего она дается человеку? Что такое здоровье и что иногда "чувствовать себя слишком здоровым" - значит необратимо приближаться к чему-то, что возможно изменит жизнь навсегда.

Погружаясь в эти истории, невозможно не сопереживать этим людям, несчастным, а иногда и счастливым, не осознающим своего нарушения. Невозможно не задумываться о том, сколько случайностей происходит в мире и что уготовано каждому из нас. К тому же мне как бальзам на сердце - снова почувствовать себя студенткой на лекциях по нейропсихологии Ольги Петровны Траченко - руководителя моего первого диплома, нейрофизиологии Инны Арамаисовны Вартанян, психопатологии, невропатологии и прочих медицинских наук, а также философии, являющихся научной базой и истоками психологии.

Здесь и далее несколько историй из этой книги. Тех, что наиболее потрясли меня, зацепили. Я намеренно избавила их от большинства медицинских терминов,  дабы читатель без специальных знаний мог читать, не спотыкаясь. Надеюсь, они будут интересны, и так же как и меня натолкнут кого-то на размышления.

Глаз-ватерпас

      С МАКГРЕГОРОМ мы познакомились в неврологической клинике для престарелых имени Св. Дунстана, где я одно время работал. С тех пор прошло девять лет, но я помню все так отчетливо, словно это случилось вчера.
      - В чем проблема? - осведомился я, когда в дверь моего кабинета по диагонали вписалась его наклонная фигура.
      - Проблема? - переспросил он. - Лично я никакой проблемы не вижу... Но все вокруг убеждают меня, что я кренюсь набок. 'Ты как Пизанская башня, - говорят, - еще немного - и рухнешь'.
      - Но сами вы перекоса не чувствуете?
      - Какой перекос! И что это всем в голову взбрело! Как могу я быть перекошен и не знать об этом?
      - Дело темное, - согласился я. - Надо все как следует проверить. Встаньте-ка со стула и пройдитесь по кабинету. Отсюда до стены и обратно. Я и сам хочу взглянуть, и чтобы вы увидели. Мы снимем вас на видеокамеру и посмотрим, что получится.
      - Идет, док, - сказал он, углом вставая со стула. Какой крепкий старикан, подумал я. Девяносто три года, а не дашь и семидесяти. Собран, подтянут, ухо востро. До ста доживет. И силен, как портовый грузчик, даже со своим Паркинсоном.
      Он уже шел к стене, уверенно и быстро, но с невозможным, градусов под двадцать, наклоном в сторону. Центр тяжести был у него сильно смещен влево, и он лишь каким-то чудом удерживал равновесие.
      - Видали?! - вопросил он с торжествующей улыбкой. - Никаких проблем - прям, как стрела.
      - Как стрела? Давайте все же посмотрим запись и убедимся.
      Я перемотал пленку, и мы стали смотреть. Увидев себя со стороны, Макгрегор был потрясен; глаза его выпучились, челюсть отвисла.
      - Черти волосатые! - пробормотал он. - Правда ваша, есть крен. Тут и слепой разглядит. Но ведь сам-то я ничего не замечаю! Не чувствую.
      - В том-то и дело, - откликнулся я. - Именно здесь зарыта собака.
      Пять органов чувств составляют основу мира, данного нам в ощущениях, и мы знаем и ценим каждый из них. Существуют, однако, и другие сенсорные механизмы - если угодно, шестые, тайные чувства, не менее важные для нормальной жизнедеятельности, но действующие автоматически, в обход сознания, и потому непонятые и непризнанные.  Мы стоим на пороге космической эры, и, возможно, лишь новая свобода жизни в невесомости и связанные с ней опасности позволят нам на практике оценить все достоинства и недостатки среднего уха, преддверия костного лабиринта и других незаметных рефлексов и рецепторов, управляющих пространственной ориентацией. Для здорового человека в нормальных земных условиях они просто не существуют.
      Правда, если эти системы организма вдруг перестают функционировать, этого трудно не заметить. В случае нарушения или искажения приходящей от них информации мы ощущаем нечто невообразимо странное, какой-то почти не поддающийся описанию телесный аналог слепоты или глухоты. При полном отказе проприоцептивной системы тело как бы перестает видеть и слышать себя и, в полном согласии со смыслом латинского корня proprio, перестает принадлежать себе, воспринимать свое существование*.
      Пока я размышлял над этим, мой старик-пациент тоже глубоко задумался - нахмурился и сжал губы. Он стоял неподвижно, в полной сосредоточенности, являя собой столь любимую мною картину человека, с изумлением и ужасом осознающего, что именно с ним не так и что нужно делать. С этого начинается настоящая терапия!
      - Надо пораскинуть мозгами, - бормотал он себе под нос, надвинув на глаза седые кустистые брови и подчеркивая каждую мысль жестом могучих, узловатых рук. - Вы тоже думайте - сейчас мы разложим все по полочкам... Я кренюсь в сторону и не знаю об этом, так? Значит, должно быть какое-то ощущение, ясный сигнал, но он не приходит. - Он помолчал немного, и тут его осенило: - Я раньше работал плотником, и мы всегда брали уровень, чтобы определить наклон поверхности. Есть в мозгу что-то вроде ватерпаса?
      Я утвердительно кивнул.
      - Может его вывести из строя болезнь Паркинсона?
      Я кивнул опять.
      - И это случилось со мной?
      Я кивнул в третий раз. Все в точку!
      Заговорив о ватерпасе, Макгрегор наткнулся на фундаментальное сходство, на базовую метафору, описывающую одну из главных систем управления в мозгу. Некоторые части внутреннего уха в буквальном смысле представляют из себя уровни. Костный лабиринт состоит из каналов в форме полукружий, заполненных особой жидкостью, за состоянием которой постоянно следит мозг. Но дело даже не в самих каналах, а в способности мозга, взаимодействуя с органами равновесия, сопоставлять полученные от них данные с самоощущением тела и визуальным образом мира. Непритязательная метафора бывшего плотника применима не только к костному лабиринту, но и к сложному единству, к синтезу всех трех органов чувств - вестибулярного аппарата, проприоцепции и зрения. Паркинсонизм нарушает именно этот синтез.
       Тут подразумевается, что тройной контроль за положением тела позволяет каждому из компонентов компенсировать неполадки двух других - не полностью, конечно, поскольку у всех трех разное назначение, но все же до определенной степени поддерживая равновесие. В нормальных условиях зрительные рефлексы наименее важны. Если проприоцепция и вестибулярный аппарат работают должным образом, даже в полной темноте мы хорошо сохраняем равновесие. Закрывая глаза, здоровый человек не клонится в сторону и не падает со стула. Но с пациентами, страдающими болезнью Паркинсона, такое происходит. Их чувство равновесия гораздо менее устойчиво. Они часто сидят с сильным наклоном, совершенно не замечая этого. Стоит, однако, поднести им зеркало, как они видят крен и тут же выпрямляются.
      Джеймс П. Мартин проявлял бесконечную изобретательность в разработке различных приемов и механизмов, позволявших даже инвалидам с тяжелыми формами болезни Паркинсона возвратить хотя бы подобие нормальной походки и осанки. Он чертил линии на полу, подвешивал к поясу балласт, изготавливал громко тикающие метрономы, чтобы задать нужный темп ходьбе. В своих поисках Мартин постоянно учился у пациентов, которым и посвятил свою большую книгу. В нем мы встречаем настоящего гуманиста, пионера медицины с человеческим лицом, в основе которой лежат понимание и сотрудничество. Врач и пациент при таком подходе становятся равноправными партнерами и, развивая и обучая друг друга, вместе исследуют болезнь и разрабатывают методы лечения.
      Насколько мне известно, среди изобретений Мартина не было метода коррекции вертикального равновесия и других вестибулярных рефлексов. Случай моего пациента требовал свежих решений.
      - Что ж, - сказал Макгрегор, поразмыслив, - пользоваться ватерпасом в мозгу нельзя. Если ухо не работает, остаются глаза.
      Экспериментируя, он наклонил голову в сторону.
      - Все выглядит по-прежнему - мир остался на месте. Затем он захотел взглянуть на свое отражение, и я
      подкатил к нему длинное зеркало на колесиках.
      - Aгa, - сказал он, - вижу перекос. И когда вижу, могу стоять прямо. Но нельзя же жить среди зеркал и все время носить их с собой!
      Он нахмурился и снова задумался. Я ждал. Вдруг лицо его озарилось улыбкой.
      - Дошло! - закричал он с одушевлением. - Док, варит еще башка! Не нужно мне зеркал, хватит обычного уровня. Я не могу пользоваться ватерпасом в голове, но кто сказал, что он должен быть внутри? Пусть будет снаружи, чтоб я мог его видеть.
      Он снял очки и, все шире улыбаясь, стал их изучать.
      - Вот тут, например, в оправе... И я увижу - глаза увидят, - что есть перекос. Сначала, конечно, придется смотреть в оба; будет трудно. Но потом притрется, войдет в привычку, я и замечать перестану. А, док, как вам такая идея?
      - Думаю, идея блестящая. Стоит попробовать.
      Теория вопросов не вызывала, но воплотить ее на практике оказалось не так-то просто. Сначала мы попытались использовать силу тяжести, прикрепляя к оправе грузики на нитях. Но нити свисали слишком близко к глазам, и Макгрегор их почти не видел. Тогда с помощью оптика и слесаря мы сконструировали навесное приспособление, крепившееся к очкам посередине и выдвинутое вперед на две длины носа; слева и справа от центрального стержня отходили в стороны два миниатюрных горизонтальных уровня. Мы перепробовали несколько конструкций, и Макгрегор испытывал и дорабатывал каждую из них. Наконец через пару недель механик изготовил рабочую модель - очки-ватерпасы в стиле Хита Робинсона*. Выглядели они, конечно, неуклюже и диковато, но не хуже, чем только входившие тогда в обращение массивные очки со встроенным слуховым аппаратом.
      - Первая пара в мире! - с восторгом триумфатора провозгласил Макгрегор.
      Он торжественно водрузил их на нос, и перед нами предстало странное зрелище: древний старик в очках-ватерпасах собственного изобретения, вперившийся в крошечные уровни, словно рулевой корабля в спасительный нактоуз. Итак, наше устройство сработало - Макгрегор с его помощью выправил крен. Вначале это давалось ему лишь ценой непрерывных изнурительных усилий, но затем с каждой неделей их требовалось все меньше и меньше, пока наконец Макгрегор не стал следить за своим инструментом так же бессознательно и непринужденно, как опытный водитель контролирует приборный щиток автомобиля, продолжая между делом болтать и смеяться.
      В клинике Св. Дунстана новые очки скоро вошли в моду. У нас было еще несколько пациентов с болезнью Паркинсона, страдавших от нарушений равновесия и пространственных рефлексов. Через некоторое время один из них надел очки системы Макгрегора, затем другой, третий - и вскоре все они полностью ликвидировали крен. Их надежно вел по курсу чудесный глаз-ватерпас.

___________________________________________________

Путешествие в Индию

      БХАГАВАНДИ П., девятнадцатилетняя девушка индийского происхождения со злокачественной опухолью в мозгу, поступила в наш госпиталь для неизлечимых больных в 1978 году. Опухоль (астроцитому) впервые обнаружили, когда пациентке было семь лет, но на тот момент она была еще не так злокачественна и четко локализована, что позволило ее удалить. Полностью восстановившись после болезни и операции, Бхагаванди смогла вернуться к нормальному образу жизни.
      Отсрочка приговора длилась десять лет, и все это время девушка старалась жить как можно полнее, с благодарностью принимая каждое мгновенье и ясно сознавая (она была редкой умницей), что в мозгу у нее тикает 'адская машинка'.
      В семнадцать лет болезнь вернулась, но на этот раз опухоль оказалась гораздо обширнее и злокачественнее, и удалить ее было невозможно. Ее рост потребовал декомпрессии мозга*, и после этой операции, со слабостью, онемением левой стороны тела, судорогами и другими осложнениями больная поступила к нам.
      Вначале Бхагаванди была на удивление жизнерадостна. Она полностью принимала судьбу и при этом тянулась к людям, участвовала в повседневных делах и старалась радоваться и жить, пока возможно. Но по мере того как опухоль увеличивалась, затрагивая височную долю, и эффективность декомпрессии снижалась (для предотвращения отека мозга ей прописали стероиды), судороги случались чаще и чаще - и приобретали все более странный характер.
      Изначально это были конвульсии типа grand mal", но затем к ним добавились припадки совершенно другого рода, при которых Бхагаванди не теряла сознания, но выглядела и чувствовала себя сонной. Вскоре сонливость Бхагаванди стала более выраженной, и в ней появилась зрительная составляющая. Больная видела Индию - ландшафты, деревни, дома, сады - и мгновенно узнавала любимые места своего детства.
      - Тебя это не тревожит? - спросил я. - Можно назначить другие лекарства.
      - Нет, - ответила она с умиротворенной улыбкой. - Мне нравятся эти сны - они переносят меня домой.
      Время от времени в снах появлялись люди, обычно родственники или соседи из ее деревушки. Иногда люди говорили, пели и танцевали. Несколько раз она бывала в церкви и на кладбище, но чаще оказывалась на равнинах, в лугах и на рисовых полях неподалеку от деревни. Милые ее сердцу покатые холмы уходили вдаль до самого горизонта.
      Что это было? Сначала мы думали, что причиной видений являлись эпилептические разряды в височных долях, однако затем возникли некоторые сомнения. Согласно давнему предположению Хьюлингса Джексона, позже подтвержденному Пенфилдом при помощи экспериментов со стимуляцией коры при операциях на открытом мозге, эпилептические разряды всегда приводят к одинаковым результатам. Обычно пациент слышит или видит одну и ту же песню или сцену, которая повторяется всякий раз при наступлении припадка и связана с фиксированной точкой в коре головного мозга. Сны же Бхагаванди не повторялись - перед ней разворачивались все новые панорамы и уходящие к горизонту ландшафты.
      Галлюцинации, вызванные токсикозом в результате приема больших доз стероидов? Мы отнюдь не исключали и такой возможности, но снизить дозу стероидов не могли, поскольку в этом случае пациентка скоро впала бы в кому и через несколько дней умерла.
      Кроме того, мы хорошо знали, что так называемый стероидный психоз сопровождается обычно возбуждением и беспорядочностью мышления, тогда как Бхагаванди сохраняла полное спокойствие и ясность ума. Возможно, она видела сны во фрейдовском смысле - сны-фантазии; возможно также, что у Бхагаванди началось нечто вроде 'сонного безумия' (онейрофрении), которым иногда сопровождается шизофрения. Уверенности у нас не было. Сны Бхагаванди больше походили на произведения живописи или симфонические поэмы: в них присутствовали спокойные, то печальные, то радостные воспоминания - встречи с любимым, тщательно сберегаемым детством.
      Время шло, и день за днем, неделя за неделей видения и сны приходили все чаще и становились все таинственнее и глубже. Теперь они уже занимали большую часть дня. Мы наблюдали, как Бхагаванди погружалась в восторженный транс; невидящие глаза ее иногда закрывались, иногда оставались открытыми; на лице блуждала слабая загадочная улыбка. Когда сестры подходили к ней с вопросами, она тут же отзывалась, дружелюбно и здраво, но даже самые трезвомыслящие сотрудники госпиталя чувствовали, что она находится в другом мире, и тревожить ее не стоит. Я разделял это чувство и, несмотря на профессиональный интерес, о снах не заговаривал. Только однажды я спросил:
      - Бхагаванди, что с тобой происходит?
      - Я умираю, - ответила она. - Я на пути домой - туда, откуда пришла. Это можно назвать возвращением.
      Прошла еще неделя, и Бхагаванди перестала отзываться на внешние события, полностью погрузившись в мир сновидений. Глаза ее уже не открывались, но лицо светилось все той же слабой, счастливой улыбкой. 'Она возвращается, - говорили все вокруг. - Еще немного, и она будет дома!' Через три дня она умерла - но, может быть, лучше сказать, что она наконец добралась до Индии.

________________________________________________________

 

Амурная болезнь

      НЕДАВНО в нашу клинику обратилась Наташа К., жизнерадостная женщина девяноста лет от роду. Она рассказала, что чуть больше года назад с ней произошла 'перемена'.
      - Какая перемена? - поинтересовался я.
      - Восхитительная! Сплошное наслаждение! - воскликнула она. - Я стала более энергичной и живой, я снова была молода. Меня даже начали интересовать мужчины. Я стала игривой, да-да, совсем как котенок.
      - И это вас обеспокоило?
      - Сначала все было в порядке. Я чувствовала себя великолепно - чего же тут было волноваться?
      - А потом?
      - Потом друзья забили тревогу. Поначалу они удивлялись: 'Ты просто сияешь - настоящий фонтан жизненных сил!', но затем посчитали, что это не совсем... пристойно, что ли. 'Ты всегда была такая тихоня, - говорили они, - а теперь флиртуешь, хихикаешь, рассказываешь анекдоты - ну можно ли так, в твоем-то возрасте?'
      - А вам самой как казалось?
      - Я была сбита с толку - так захвачена происходящим, что ни о чем не задумывалась. Но в конце концов пришлось. Я сказала себе: 'Наташа, тебе восемьдесят девять, и это тянется уже целый год. Ты всегда была сдержанна в чувствах - а тут так разошлась! Ты пожилая женщина, жизнь клонится к закату. Чем объяснить эту неожиданную эйфорию?' И как только я подумала об эйфории, дело приняло другой оборот... 'Дорогая моя, ты нездорова, - сказала я себе. - Тебе слишком хорошо, ты, должно быть, больна!'
      - В каком смысле? Эмоционально, психически?
      - Нет, не эмоционально - физически больна. Что-то в организме, в мозгу приводит меня в такое возбуждение. И тогда я подумала: боже мой, да это же амурная болезнь!
      - Амурная болезнь? - переспросил я в недоумении. - Никогда о такой не слышал.
      - Сифилис, голубчик. Почти семьдесят лет назад я зарабатывала на жизнь в борделе в Салониках, там его и подцепила. Он был тогда у многих, и мы прозвали его амурной болезнью. Спас меня будущий муж - вытащил оттуда и вылечил. Это случилось, конечно, задолго до пенициллина. Но может ли болезнь вернуться через столько лет?
      Между первоначальным заражением и развитием нейросифилиса возможен длительный инкубационный период, особенно если первичная инфекция подавлена, но не уничтожена полностью. У меня однажды был пациент, которого еще сам Эрлих* лечил сальварсаном, затем в течение пятидесяти лет все было нормально, и вдруг обнаружилась сухотка спинного мозга - одна из форм нейросифилиса.
      И все же я никогда не сталкивался ни с интервалом в семьдесят лет, ни с самостоятельно поставленным диагнозом церебрального сифилиса, высказанным так спокойно и четко.
      - Это поразительное предположение, - сказал я, подумав. - Мне бы никогда не пришло такое в голову - но, возможно, вы правы.
      Она и в самом деле оказалась права. Анализ спинномозговой жидкости подтвердил нейросифилис: спирохеты раздражали ее палеокортекс, древние отделы коры головного мозга. Встал вопрос о лечении - и тут возникла новая дилемма, с характерной прямотой высказанная самой миссис К.:
      - Я не уверена, хочу ли вообще лечиться. Конечно, я больна, но мне так хорошо. Чего уж скрывать, это очень приятная болезнь. Я уже двадцать лет не была такой живой и веселой. На моей улице праздник. Хотя праздник может зайти слишком далеко... У меня бывают такие мысли, такие поползновения, что и не рассказать, - в общем, глупые и гадкие, даже думать неловко. Сначала ты как бы слегка под мухой, жу-жу-жу да зю-зю-зю, но еще чуть-чуть, еще один шажок - и все... - Она изобразила слюнявого, дергающегося маразматика. - Я как поняла, что это амурная болезнь, так сама к вам и пришла. Если станет хуже, будет, конечно, ужасно, но и полностью вылечиться - тоже кошмар. Пока бледненькие не проснулись, я не жила, а только тупо прозябала. Не могли бы вы оставить все как есть?
      Совещались мы недолго, так как курс лечения был, к счастью, очевиден. Миссис К. назначили пенициллин, который, уничтожив спирохет, никак не затронул вызванные ими растормаживающие изменения в мозгу.
      В результате миссис К. убила двух зайцев. С одной стороны, она наслаждается умеренной свободой от сдерживающих импульсов, чудесной вольностью мысли и чувства, с другой - ей не угрожает больше потеря самоконтроля и дальнейшее разрушение коры головного мозга. Волшебно воскреснув и омолодившись, она надеется прожить до ста лет.
      - Как забавно, - говорит она, - подарок от Амура.

Какой парадокс, какая жестокость и ирония в том, что внутренняя жизнь и воображение человека могут так и не проснуться, если их не разбудит наркотик или болезнь!
      Именно этот парадокс отвечает и за искушения синдрома Туретта, а также, без сомнения, за особую двусмысленность, связанную с действием наркотиков типа кокаина (который подобно L-дофе и Туретту повышает уровень дофамина в мозгу). В связи с этим становится яснее поразительное замечание Фрейда о том, что вызываемое кокаином ощущение благополучия и радости 'никоим образом не отличается от нормальной эйфории здорового человека... Чувствуешь себя нормально, и вскоре становится трудно поверить, что находишься под влиянием наркотика'.
      Подобной же парадоксальной привлекательностью может обладать электростимуляция определенных участков мозга: некоторые виды эпилепсии приводят к опьянению и порождают зависимость, так что больные сами начинают регулярно вызывать припадки (крысы с вживленными в мозг электродами не могут остановиться и непрерывно раздражают свои 'центры удовольствия'). Правда, существуют и разновидности эпилепсии, которые приносят истинный покой и ощущение благополучия. Хорошее самочувствие может быть подлинным, даже если оно есть результат болезни. Такое парадоксальное ощущение здоровья способно приносить долговременную пользу.
      Здесь мы вступаем на незнакомую территорию, где все привычные суждения могут поменяться на противоположные, где болезнь может обернуться здоровьем, а нормальное состояние - болезнью, где нервное возбуждение может стать как рабством, так и освобождением, а истина - обойти трезвенника и открыться сатиру. Это царство Амура и Диониса.

________________________________________________